«Мне предлагали «Похищение Европы» Серова из Третьяковки»: что скрывают частные коллекции Санкт-Петербурга
За санкт-петербургскую часть выставки «Охотники за искусством» в Музее русского импрессионизма отвечает коллекционер Владимир Березовский, основатель KGallery, ставший сокуратором проекта. О мире питерских собирателей, о покупке «Похищения Европы» Серова, «Красного коня» и «Материнства» Петрова-Водкина Владимир Березовский рассказал Forbes Life.
— На выставке в Музее русского импрессионизма показывают 24 работы из собрания вашей галереи. Вы представляете питерский круг коллекционеров.
— Да, это так. В нашем собрании работы ленинградских коллекционеров. В частности, мы показываем произведения из коллекции Иосифа Эзраха, легендарного собирателя. Он прожил почти 100 лет и до последних дней активно участвовал в художественной жизни. Если продавались интересующие его предметы искусства, он бежал, опережая всех, и получал работы в свое собрание. После ухода Эзраха была устроена грандиозная выставка его коллекции в ленинградском Манеже.
Также мы представляем работы из собрания Игоря Афанасьева, крупного ученого-химика, прошедшего аресты и сталинские лагеря, несколько раз возобновлявшего свою коллекцию. Мы показываем работы из собрания ученого-историка Сигизмунда Валка, полученные от его наследницы Надежды Симиной. В выставке также участвуют работы, ранее находившиеся в собрании профессора, агрофизика Политехнического института Абрама Чудновского. Его коллекция считалась второй по значимости в Советском Союзе после коллекции Костаки.
Семья наследников Ильи Палеева представила работы из своего собрания. Коллекцию Палеевых показывали в Русском музее в 2019 году в числе трех собраний, иллюстрирующих ленинградский-санкт-петербургский вкус собирателей. Коллекция сохранилась в неизменном виде: такой, какой она была собрана Палеевым с 1953 по 1970 год. Илья Исаакович заведовал кафедрой, был профессором Политехнического института. В его собрании — картины членов объединений «Мир искусства», «Голубая роза» и «Бубновый валет», большое количество работ Владимира Лебедева и Натана Альтмана, с которыми он дружил долгие годы. Сын, Владимир Ильич Палеев, ничего сам не приобретал и не продавал, сохранил собрание отца в неизменном виде. Пожалуй, это тот редкий случай, когда коллекция остается такой, какой была при жизни собирателя. Больше таких случаев я не знаю, потому что все крупные коллекции свою целостность потеряли.
— В коллекционерской среде принято говорить, что Питер всухую обыграл Москву. Дескать, старые московские коллекции практически все рассеяны. А в Санкт-Петербурге сохранилась.
— Думаю, в этом утверждении больше бравады, чем фактов. Скорее, здесь ничья. Хотя надо признать, что во второй половине прошлого века работы из хороших ленинградских коллекций часто уходили в московские собрания. Таких московских коллекций сейчас довольно много, но почти все они непубличные.
Единственная ленинградская коллекция, которая сохранилась целиком, — собрание Палеева. Собрания Шустера и Афанасьева сохранились не полностью, и то благодаря наследникам. Большую часть своего собрания Эзрах передал в музей личных коллекций Петергофа, другая же часть досталась Игорю Николаевичу Канторовичу, с которым я довольно близко дружил. После его ухода я приобрел это собрание у наследников.
Я убежден: чем больше люди выставляют работы из коллекций, тем безопаснее себя чувствуют их собрания
Еще стоит упомянуть коллекцию Валентины Голод. Свое собрание она завещала Театральному музею. Сейчас коллекция выставляется в Шереметьевском дворце. Есть и замечательный пример сохранения коллекции семьей Иосифа Рыбакова. Также нужно упомянуть и наследников Петра Корнилова, которые сохраняют и показывают это собрание. Сейчас в московской «Галеев-Галерее» идет выставка этой коллекции.
«Живопись — легальная взятка»: коллекционер Валерий Дудаков о вкусах бизнесменов 90-х
— То есть частные собрания на сегодняшний момент активно вовлечены в художественную жизнь?
— После того как в 2019 году прошла выставка в Русском музее, где показали собрание Палеева, нашей семьи и семьи Наумовых, буквально на наших глазах что-то в воздухе изменилось — все стали интересоваться частными коллекциями. Конечно, некоторые владельцы не хотят афишировать свои сокровища. Хотя я убежден: чем больше люди выставляют работы из коллекций, тем безопаснее себя чувствуют их собрания. Мы, например, всегда даем работы на выставки. Если все знают, что работа из собрания KGallery, похищать ее бессмысленно. К тому же это огромная радость — наслаждаться искусством не в одиночестве, а разделять ее с большим количеством других людей.
— Получается, единственный способ защиты собрания — это его максимальная легализация и публичность?
— Да. У нас многолетние связи с Русским музеем, Театральным музеем, Музеем истории города, Музеем Анны Ахматовой. Как институция мы участвуем в музейном обороте. Потому что музей обычно неохотно отдает работы на выставки в частные структуры.
Но у нас в галерее соблюдены все требования, которые Министерство культуры предъявляет к музею: охрана, страховки, музейный климат, пожарная безопасность.
— Какой резонанс в среде питерских коллекционеров вызвала выставка трех коллекций в Русском музее?
— Заведующий отделом новейших течений Русского музея Александр Боровский рассказал мне, что один из коллекционеров назвал эту выставку «выстрелом в голову».
На этой выставке мы познакомились с наследниками Натана Альтмана, Малаховскими. В корпусе Бенуа ко мне подошла правнучка Альтмана. На самом деле у Натана Альтмана и его супруги Ирины Щеголевой не было детей. Но когда арестовали сестру Ирины Щеголевой, Катю, а перед этим расстреляли ее мужа, Малаховского (художника, книжного графика, который иллюстрировал «Золотой ключик» Алексея Толстого), без родителей остались двое детей и Альтманы их усыновили и воспитали как родных. Это был смелый поступок, усыновить детей врагов народа. К тому же Альтман и сам считался не очень благонадежным.
Благодаря знакомству с наследниками Альтмана весной этого года мы провели у себя в KGallery выставку Натана Альтмана, посвященную нашему другу и крупному собирателю Александру Володчинскому. Предыдущая ретроспектива Альтмана проходила еще в Ленинграде в 1969 году, то есть больше 50 лет назад.
— А как вы стали собирать?
— У меня довольно интересная семья. Мой дед Николай Березовский в 1920-х годах был композитором и поэтом, дружил со многими известными литераторами и музыкантами. В семейном архиве хранится его переписка с Маяковским и Есениным. Он не был коллекционером, но приобретал работы, которые ему нравились. У него были и братья Маковские, и работы Сергея Васильковского, и картины придворного живописца Тимофея Неффа.
Мой отчим, известный ученый, член-корреспондент Академии наук Владимир Павленко тоже имел небольшое собрание картин. К нему часто приезжали его коллеги, научная и творческая интеллигенция, в среде которых было принято собирать произведения искусства. С детства я слышал их рассказы о новых приобретениях, удачных покупках, обменах.
— Привычки уничтоженной прослойки городских жителей, до революции традиционно собиравшей произведения искусства, перешли в советскую науку?
— Да. Собирать стали врачи, юристы, ученые. Но, честно говоря, все это меня совершенно не интересовало. Я много лет работал в Балтийском морском пароходстве и, по сравнению с другими, зарабатывал приличные деньги. Но тут наша дальняя родственница Лидия Николаевна Угловская, внучатая племянница пейзажиста Станислава Жуковского, завещала мне свою небольшую коллекцию.
— И вы стали коллекционером по наследству.
— В 1994 году я оказался владельцем собрания работ Жуковского и других художников. Постепенно я вошел в круг ленинградских собирателей и познакомился со многими известными коллекционерами того времени. В 1990-е я открыл одну из первых в городе галерей на Большой Конюшенной улице. Выросла моя дочь Кристина, окончила университет. Вместе мы создали KGallery и вот уже 15 лет ею занимаемся.
— K в названии галереи значит Кристина, очевидно?
— Кристина ведет бизнес, а я ей помогаю. Она собрала хорошую команду. В галерее и кафе, и книжный магазин, всякие встречи проходят, музыкальные вечера и выставки, конечно.
У нас широкий круг интересов и разные коллекции. Одно из самых больших в городе собраний ленинградского и московского нонконформизма. Мы целиком приобрели его у наследников профессора Сидорова. Есть коллекция «Группы 11», я в какой-то период увлекся ими, собрал всех. На выставке в Музее русского импрессионизма все петербургские вещи представлены нашей галереей, кроме коллекции Палеева и Шустера, разумеется.
Что любопытно, мы проводим какую-то выставку, и вслед за нами эту же тему подхватывают музеи
— Галерея сохраняет наследие коллекционеров. Какие особенные обязательства это на вас накладывает?
— Главное — не разочаровать наследников. Желающих приобрести коллекцию бывает немало, но чаще уступают нам, понимая, что я буду выставлять работы, популяризировать собрание. У меня есть репутация. Мне интересны выставки, публикации, история собрания. Мы и в экспозиции, и в наших изданиях обязательно указываем провенанс работы: откуда поступила, в каких собраниях находилась, имя прежнего владельца.
Беспокойное собрание. Что будет с частными музеями бывших миллиардеров
— Стараетесь ли вы соблюдать на выставках историческую развеску, как работы висели дома у своего владельца, с учетом его вкусов, предпочтений?
— На выставке в Русском музее каждая коллекция была представлена отдельной экспозицией. Так же поступил и Музей русского импрессионизма на «Охотниках за искусством». Я доволен, что такая коллекционерская, авторская развеска опять входит в моду. Имена прежних владельцев возвращаются в историю.
Дома сказали: «Работа прекрасная, но жить с ней отказываемся».
Что любопытно, мы проводим какую-то выставку, и вслед за нами эту же тему подхватывают музеи. Мы первыми сделали выставку Бориса Григорьева, а за нами Русский музей и Третьяковка. Мы сделали выставку «Любимые ученики Петрова-Водкина», показали работы Александра Лаппо-Данилевского и Бениты Эссен. И в Русском музее сделали замечательную выставку учеников Петрова-Водкина.
— Это вы помогли Петру Авену купить работу Петрова-Водкина «Материнство» из Эрмитажа?
— Я тут ни при чем. Но подробности мне хорошо известны. Владелец этой работы, как это бывает, экспонировал картину в Эрмитаже. Это распространенная практика, особенно на Западе. В Метрополитен-музее висят целые частные коллекции. А потом забрал ее из музея.
Пару дней я на эту «Европу» с удовольствием смотрел. По тем временам, в начале 1990-х, она стоила огромных денег, около миллиона долларов. И я скрепя сердце от нее отказался. Сейчас она в собрании Вячеслава Кантора
— Так же как Вячеслав Кантор купил вариант «Похищения Европы» из Третьяковской галереи?
— Около 20 лет назад мой приятель, которого нет уже в живых, Валерий Бишкинский вдруг спрашивает: «Хочешь приобрести картину Серова «Похищение Европы»? Я в ответ: «Ты что вообще? Это народное достояние, она висит в Третьяковке». Как оказалось, в Третьяковке было несколько вариантов «Европы». Вот этот, основной, на временном хранении. А владели им наследники художника, решившие продать картину. Музей выкупить не смог — не нашлось денег.
Я приехал в Москву. Заселился в гостиницу. Мне в номер принесли работу. Пару дней я на эту «Европу» с удовольствием смотрел. По тем временам, в начале 1990-х, она стоила огромных денег, около миллиона долларов. И я скрепя сердце от нее отказался. В общем, сейчас она в собрании Вячеслава Кантора.
— Жалеете?
— Конечно. У меня было несколько таких случаев. Когда-нибудь напишу об этом книжку. Например, я не купил «Портрет М. Я. Ясной» Бориса Григорьева. Сейчас он в собрании Петра Авена. Как-то мне позвонил известный коллекционер Борис Васильев. Пожилой человек, прошедший войну, уже в зрелом возрасте окончил Академию художеств, Васильев собрал одну из лучших коллекций графики. Он попросил меня не приобретать эту работу, если будут предлагать. Я так и поступил, хотя знал, у кого она. Это было собрание Леопольда Гольденштейна. Потом позвонил один знакомый книжник и предложил купить портрет. Васильев, как оказалось, покупать не собирался. Я взял, привез домой, показал домашним. Дома сказали: «Работа прекрасная, но жить с ней отказываемся. Уж очень у этой Ясной пронзительный взгляд». Мне очень хотелось ее купить, но все-таки я отказался. До сих пор жалею. Стоила она около $80 000. Выдающаяся работа, одно из лучших произведений Бориса Григорьева.
Несколько лет у нас дома висел «Автопортрет с женой и дочерью» Петрова-Водкина из коллекции Игоря Дмитриевича Афанасьева. Потом эта работа была в собрании Соломона Шустера, а я приобрел ее уже позже у другого коллекционера. Тройной портрет большого размера, чуть-чуть не законченный. Это работа стояла в мастерской на мольберте, когда художник уходил. Он писал ее, предчувствуя свою кончину. Видно, что Петров-Водкин уже отстраненно смотрит на мир. Впереди незаконченный образ дочери. Рядом жена Мария Федоровна. И сбоку он сам, исчезающий, покидающий холст. Эта вещь довольно долго была у нас. Но потом Музей в Ханты-Мансийске предложил мне продать ее. Сейчас она в их собрании.
У меня было три работы Лентулова. Но с «Бубновым валетом» отношения не складываются. Хотя бывали и Машков, и все остальные участники. Вся моя коллекция построена вокруг «Мира искусства». Питерская история, дворы, каналы, Добужинский, Бену, — это всегда привлекало меня больше.
А Лентулов был превосходный: «Крым» 1915 года, «Зонтики» 1912-го и «Портрет» 1916-го — лучший период художника. И вот я решил: выбиваются они из собрания, лучшие вещи я все равно не куплю. И поменял их на вещи из одной московской коллекции.
Среди коллекционеров очень много долгожителей. Как сказал мне один старый коллекционер: «Жалко оставлять»
— Но наверняка у вас полно историй и про счастливые приобретения.
— Позитивных примеров масса. Ну вот, скажем, «У водоема» Павла Кузнецова из собрания Абрама Чудновского. Как-то я пришел в гости к вдове Чудновского Евгении. И она предложила: «Владимир Петрович, вы походите-посмотрите коллекцию». А коллекция фантастическая, вторая после Костаки. Чего там только не было: и Шагал, и прекрасные Кузнецовы, и Фальк самый лучший. Ходил я часа полтора. Совершенно обалдевший остановился у одной работы. Чувствую, поплыл, голова закружилась. А Евгения сидела на диване красного дерева, увидела, что происходит, и предложила: «Присядьте». Ну, в общем, наследники уступили мне работу. Сейчас она одна из самых моих любимых. Когда смотрю на нее, всегда вспоминаю Чудновских. Людей, эмоции, истории, с ними связанные.