«Математика — отличный способ борьбы с дискриминацией»: как Александра Скрипченко стала первой женщиной — деканом матфака ВШЭ
Сегодня почти треть студентов инженерно-математических специальностей — это женщины. Но 20 лет назад, когда семиклассница Александра Скрипченко оказалась в физико-математическом классе лицея «Вторая школа», она была всего лишь одной из двух девочек на 12 мальчиков. На мехмате МГУ, куда она поступила после школы, женщин было уже около 25% — правда, только среди студенток: преподавательниц было все еще очень мало на фоне профессоров-мужчин.
Сейчас 32-летняя Александра Скрипченко не только первая женщина-декан математического факультета Высшей школы экономики, но и одна из самых молодых деканов в университете. Она два года работала как постдок во Франции (постдокторантура — в странах Западной Европы исследование, выполняемое ученым, недавно получившим степень PhD), но потом вернулась в Россию, чтобы преподавать в ВШЭ и заниматься научной работой в Сколтехе. У нее есть сын, но ученая даже не уходила в декрет — заниматься ребенком Александре помогла ее мама. Декан признается: такую стремительную карьеру она смогла совместить с материнством только за счет того, что своей карьерой пожертвовала другая женщина. Александра считает, что математика — отличное средство борьбы с дискриминацией. Ведь это своеобразный язык, единый для всего мира, и если ты говоришь на нем свободно, с тобой довольно трудно не считаться. Мы поговорили с ней о том, почему еще она любит математику, о разнице подходов в российском и европейском образовании и о том, как представительство женщин в управлении университетов меняет научную среду.
— Есть ощущение, что у многих людей в России есть травма, связанная с изучением математики в школе. Для них математика — это непонятные теоремы и синусы с косинусами, которые никак не применимы к жизни. Сдав ЕГЭ, они радостно забывают о математике как о страшном сне. Можно ли это как-то изменить?
— Математики в российских школах, с одной стороны, слишком много, с другой — она очень оторвана от реальности. С арифметикой и базовыми формулами вроде сложных процентов все ясно: все понимают, что им предстоит брать ипотеку в будущем, так что такие вещи надо понимать. Но все, что происходит на математике после 5–6-го класса, — это для учеников тайна, покрытая мраком. Зачем это все, думают они?
А ведь математика — это мощнейший инструмент, позволяющий решать сложнейшие задачи. И понимать принцип работы такого инструмента особенно важно сейчас, когда все вокруг так цифровизировано.
Например, та же работа Google строится на относительно простом алгоритме под названием PageRank, который можно объяснить более-менее адекватным старшеклассникам. Или вот еще пример: недавно прошел чемпионат Европы по футболу, и мы знаем, что сейчас собирается огромное количество спортивной статистики — кто сколько голов забил, сколько передач сделал, как перемещался по полю и так далее. Строятся даже тепловые карты на каждого спортсмена! В результате можно предсказать, кто из футболистов будет наиболее эффективен на какой позиции — и все это благодаря математике. Думаю, если рассказать про это детям в 7–8-м классе, они с гораздо бóльшим энтузиазмом начнут изучать математику.
Математика для меня — это как большой спорт. Она про преодоление себя, про достижение того, что казалось невозможным
— А за что вы сами любите математику? Почему решили изучать именно эту науку?
— Я тоже ценю практическое применение математики, но для меня главное не это.
Математика — это такой универсальный язык, и, как и в случае с любым языком, его изучение делает человека богаче. А еще это способ думать. Тот, кто знает математику, может строить длинные логические цепочки, хладнокровно подходить к любой проблеме в любой сфере, доказывать оппоненту его неправоту с помощью цифр. И меня это завораживает.
Если говорить конкретно о том, почему я выбрала эту науку, то дело вот в чем: математика для меня — это как большой спорт. Она для меня про преодоление себя, про достижение того, что казалось невозможным. Я в школе училась хорошо, но не ко всем предметам у меня было такое отношение: какие-то казались слишком простыми, другие создавали впечатление, что изучить их можно, только получив знания извне. А вот математика оказалась тем предметом, который можно понять и изучить самостоятельно, логически добравшись до каких-то выводов и проверив гипотезы. По Попперу (Карл Поппер сформулировал критерий для проверки теорий, претендующих на научность, — у любого человека должна быть возможность проверить эту теорию экспериментально. — Forbes Woman), любая математическая теория является научной — ведь любой человек может самостоятельно ее перепроверить, нужны только бумага и ручка.
— Есть ли у вас какие-то «математические» увлечения в жизни? Я знаю, например, что многие математики любят покер, потому что эта игра, по сути, построена на вероятностях и математических моделях. Можно найти связь между шахматами и математикой. Есть ли что-то подобное в вашей жизни?
— Действительно, многие математики играют в покер и шахматы. В случае с шахматами речь, наверно, не совсем о математике — скорее, о логике и умении строить стратегии. Для того чтобы преуспевать в этой игре, необязательно знать математические алгоритмы, но, действительно, многие математики любят играть в шахматы. Так же как и играть на музыкальных инструментах — хотя связь музыки и математики еще менее ясна. Возможно, дело в гармонии, которая, по некоторым данным, подчиняется математическим законам.
Я тут скорее нетипичный пример — я увлекаюсь футболом и другими видами спорта. В футболе, как я уже говорила, математика тоже используется, но скорее в аналитике. Довольно сложно прямо в процессе игры просчитать, как нужно правильно навешивать! Но вот серьезные исследования с использованием спортивной аналитики есть, в том числе и в нашей стране. Мой коллега из ВШЭ Дмитрий Дагаев, кандидат физико-математических наук, сейчас работает в лаборатории исследований спорта — они сотрудничали с Российским футбольным союзом, чтобы разработать календарь игр и сделать чемпионат интереснее.
— О каком календаре идет речь и как это работает?
— В чемпионате России по футболу — Российской футбольной премьер-лиге (РФПЛ) — есть какое-то количество сильных команд, а есть аутсайдеры. Играют все команды по два матча друг с другом, в первом и втором туре. Если в начале второго тура лидеры сыграют между собой, победитель будет очевиден задолго до окончания турнира. Досматривать оставшиеся матчи не будет интересно никому, кроме немногочисленных фанатов команд-аутсайдеров. Это не очень захватывающе для зрителей РФПЛ, а также невыгодно для футбольного союза — ведь им нужно продавать билеты на матчи.
Так вот, мои коллеги с помощью математических алгоритмов определяют, как так расставить матчи в календаре игр, чтобы интрига сохранялась до самого конца. Плюс учитывают логистику: страна у нас большая, клубам приходится летать на многие сотни километров. Все это тоже оптимизируется с помощью математики.
— С увлечениями понятно. А была ли у вас какая-то работа — за пределами научной деятельности, — в которой бы вы могли применить математические знания?
— Да. Я работала в сфере финансов — занималась оценкой стоимости бизнеса. Занималась этим на пятом курсе мехмата и во время обучения в аспирантуре, мне было интересно. И, конечно, там все тоже было построено на математических моделях.
- «Нужно ставить девочкам реалистичные цели»: как Энн Макосински в 15 лет победила на конкурсе Google и построила карьеру изобретательницы
- «Этим надо заниматься, если мы хотим быть великой державой»: что такое зеленая химия и как наука помогает спасти планету
- «Способность учиться не зависит от расы или гендера». Нобелевский лауреат Уильям Мернер о равноправии в науке, российских ученых и мифах о ГМО
— После окончания аспирантуры в МГУ вы, как я понимаю, поехали во Францию на постдокторскую программу. Расскажите, какие основные различия в академической сфере в России и Франции вы отметили?
— Должна сказать, что здесь, в Высшей школе экономики, все построено достаточно похоже на то, как образование и наука строятся в Европе. Но я приехала во Францию после мехмата МГУ, и многие вещи — от бытовых до научных — там действительно выглядели иначе.
Приведу пример: на мехмате не было — и, вероятно, до сих пор нет — такого понятия, как офис ученого. Есть кафедры, на которых собираются специалисты по одному направлению: там они все принимают студентов, там же они все пытаются заниматься наукой. Но это довольно сложно, когда вокруг полно людей, а у тебя, возможно, даже нет собственного стола. Это не слишком мотивирует двигать науку вперед.
Другое дело, когда у тебя, как во Франции, есть свой отдельный офис. Это дисциплинирует, это заставляет приходить на работу каждый день, даже если у тебя не приемные часы, — и как раз в это время можно позаниматься наукой. Казалось бы, такая бытовая мелочь, но уже влияет на развитие исследований в университетах.
Если говорить о каких-то более глубоких вещах, могу отметить то, как у нас и в Европе проходят научные семинары. В России ты должна доказать собравшимся коллегам, что твоя работа вообще чего-то стоит, что они не зря тратят свое время на ее обсуждение. Во Франции я обнаружила, что ученые более любопытны и доброжелательны: они исходят из того, что если ты уже здесь, значит, тебе есть что предложить, и поэтому послушать тебя априори интересно. Такая разница в подходах тоже влияет на мотивацию ученого.
— А что насчет гендерных стереотипов там и тут?
— Мне как-то повезло, что я в своей карьере особенно не сталкивалась с дискриминацией — ни во Франции, ни в России.
Во Франции в каждом руководящем органе, в том числе и в университетах, по закону должно быть определенное количество женщин. Но на математических факультетах женщин все еще не так много, и получается, что одни и те же ученые должны присутствовать во всех возможных комиссиях и советах. Это палка о двух концах. С одной стороны, конечно, женское представительство важно. Это позволяет продвигать какие-то изменения, которые необходимы нам, а для мужчин не очевидны. С другой стороны, это дополнительная нагрузка, и у ученых остается меньше времени, чтобы заниматься собственно наукой. Я общалась с французскими преподавательницами на эту тему, и не все из них были довольны таким порядком вещей.
«Набат разума раздается по всему миру»: как Олимпия де Гуж стала прабабушкой феминизма
Что касается России, у нас тут все довольно разнообразно, но конкретно в Вышке стараются делать шаги в пользу гендерного равенства. В прошлом году, когда меня только назначили деканом, я говорила в одном из интервью о том, что в нашем университете не совсем удачная — для женщин — система рейтингов в отношении публикаций. Дело вот в чем: каждый преподаватель периодически пишет и публикует какие-то научные работы, и за них нам начисляют баллы. Есть определенный минимум баллов, который желательно набирать каждый год. Для женщин ввели льготы — во время беременности и в первое время после родов можно было не набирать баллы и не получить за это никаких санкций.
Но проблема в том, что научные работы публикуются с определенным временным лагом. Если я написала статью до беременности, то выйдет она, например, через год-полтора — и как раз к моменту рождения ребенка с баллами в рейтинге у меня будет все порядке. Они «просядут» позже, в первые годы жизни ребенка, когда я не смогу так активно заниматься наукой. Вот в этом была проблема прошлой системы рейтингов: на это жаловалась и я, и другие сотрудницы университета, и систему скорректировали. Теперь женщинам можно не набирать баллы за публикации в первые три года жизни ребенка.
Это к вопросу о том, как важно представительство женщин в руководстве вуза.
— Кто из женщин-ученых вас вдохновляет?
— Я не могу сказать, что в вопросах вдохновения для меня важен гендер. В математике это совершенно не существенно. Но если уж говорить именно о женщинах, то я могу выделить Светлану Житомирскую — она математический физик, закончила МГУ и уехала работать в США. Сейчас она профессор математики Калифорнийского университета в Ирвине, в 2020 году она стала первой женщиной, которая единолично получила Премию Дэнни Хейнемана по математической физике. А еще она воспитала троих детей, это тоже меня восхищает.
Еще, конечно, вдохновляет фигура иранского математика Мариам Мирзахани — она была профессором Стэнфордского университета и первой женщиной, которая получила престижную премию Филдса (Филдсовская премия — аналог Нобелевской премии в области математики. — Forbes Woman). Мне очень нравилась ее математика. К сожалению, в 2017 году она умерла от рака груди.
— Какое напутствие вы могли бы дать девочкам, которые только собираются пойти изучать математику или какую-либо другую науку?
— Не бояться. Радоваться. Делать то, что нравится. И быть уверенными в том, что, если занимаешься любимым делом, то все получится — нужно будет только немного потерпеть.