Леонид Ильич Брежнев активно пользовался словом «стабильность», только ударение ставил на первом слоге: «стáбильность». Если бы ему сказали в 1970-х, что его «стáбильность» обзовут «застоем», он бы сильно удивился, потому что считал: стоит тронуть хрупкую конструкцию, и она начнет сыпаться. Кому это мешало: «Делегатам съезда — встать. Политбюро — внести»?
Владимир Путин, продолжающий свои короткие, по последней моде, fireside talks с тассовцем Андреем Ванденко, видит разницу: стабильность — это основа для развития, застой — движение вспять.
«Бог подаст!»
Итак, у нас стабильность. Потому что (продолжается эта линия в разговоре, где интервьюер разыгрывает адвоката дьявола, а дьявол в этом катехизисе экономических достижений двух десятилетий не страшный) мы сильно выросли во всех отношениях. Путин словно хочет сказать: «Росли с низкой базы», — но не говорит этого, а просто противопоставляет: «было — стало».
Описание советской и российской истории в учебниках, если кто видел, это не ложь, а умолчания и недоговоренности. Так и здесь: рост первых двух сроков Путина, после которых он мог бы уйти на покой триумфатором, умеренным автократом и русским Дэн Сяопином, — это прямой результат окончания трансформационного периода, перехода от командной к рыночной экономике благодаря реформам Егора Гайдара и ошеломляющему росту цен на нефть в начале нулевых. Путин начал структурные реформы в ходе своего первого срока, строго в соответствии с программой Грефа, ставшей продолжением наработок Комиссии по экономической реформе, которой руководил Анатолий Чубайс, а интеллектуальными моторами были Сергей Васильев, Михаил Дмитриев и Евгений Ясин. Среди них была административная реформа и пенсионная. Но в итоге — например, в результате реализации первой реформы — чиновников становилось не меньше, а больше, и эффективность их отражалась только в формальных показателях, но не в жизни. А пенсионную реформу в скором времени остановили и развернули лицом к старым моделям.
Тем не менее все росло. Потом пришел кризис. Как сказал Путин, извне. Что опять-таки правда. Но опять не вся. К концу нулевых уже был застой, который все еще принимали за стабильность. Слияние собственности и власти, номенклатурный капитализм, рост доли государства в экономике.
Росли доходы. После Крыма — стали падать. В силу ставки на изоляционизм и госкапитализм силовиков, увеличения доли государства в экономике. Все — через бюджет и госкорпорации, все в рамках государства, ничего вне государства. В том числе дополнительные поборы с бизнеса — то в рамках социальной ответственности, то в рамках принуждения к соинвестициям из бюджета.
Доходы падали и стагнировали. Но опять-таки корневая проблема не в этом. Начиная со второго срока Путина, со времени уже возмужавшего авторитаризма — а экономика зависит от политической рамки — в структуре доходов стала уменьшаться доля доходов от собственности и особенно от предпринимательства. К 2018-2019-му социальные выплаты в этой структуре достигли советских величин. Государственный капитализм по-русски воспитал в гражданине РФ потребителя-иждивенца. Только он в этом не виноват: если кругом государство, то рациональным поведением становится здоровый патернализм: обещали кормить, вот и кормите. Финалом этой истории стали социальные гарантии, закрепляемые ныне в конституции. В нее и бога-то вводят как социальную гарантию. Мол, «бог подаст»…
Путин, если судить по интервью и иным его высказываниям, — да, собственно, это заметно и по политике правительства, — верит в волшебную силу государственных расходов и государственных инвестиций. Бедность? Надо залить деньгами. Низкие реальные доходы? Надо добавить денег. Народ недоволен? Надо больше социальных программ и нацпроектов. Деньги изымаются из экономики налогами. Ключевые налогоплательщики — квазирыночные корпорации и средний класс. Последствия: корпорации богатеют в результате подозрительно перекошенного круговорота денег в русской природе, средний класс схлопывается, нижний средний класс проваливается в бедность.
Единственный инструмент экономической политики — национальные проекты. Те же бюджетные расходы, вид сбоку. Главная проблема в интерпретации власти — плохая проходимость денег. Иногда начинают думать о том, что неверно и бюрократически формально расставлены приоритеты, но эту мысль гонят от себя. Главное — потратить.
Нефтезависимые
Это государствоцентричный угол зрения. Почему реальные доходы упали? Потому что упали цены на нефть. Это значит, что беднее стало государство. А у нас население бюджето- и государствозависимое. Вроде бы логично. Так, может быть, сделать население менее государствозависимым? А вот это нельзя по политическим причинам. Отобьются от рук, с которых кормятся.
А не пробовали зайти с другой стороны? Либерализм, как мы знаем из прошлогоднего интервью президента Financial Times, умер. Хорошо, но сколько еще нужно доказательств, чтобы убедиться в том, что государственный интервенционизм и русское антинародное «кейнсианство» годами не работают в условиях тотальной коррупции, где уже никто не может отличить свою шкуру от государственной, в условиях перманентной войны с Западом, в условиях определяющего влияния на экономику и финансы таких игроков, как ФСБ, СКР, ФСО, МВД и даже, судя по лимузинам и часам, РПЦ?
Так, может быть, разжать пружину, попробовать либеральные инструменты? Нельзя. По политическим причинам. Вольный каменщик, сам себе зарабатывающий на жизнь, может потребовать сменяемости власти.
Президент оперирует показателями официальной статистики, когда говорит о числе бедных. Жаль, пропагандисты забыли дать впечатляюще низкие цифры по безработице. И это тоже не ложь, хоть и статистика. Просто, как в случае с голыми цифрами реальных доходов, надо смотреть еще и на их структуру, так и бедность можно считать иначе, и безработицу — по более тонким методикам. Да еще вспомнить о том, сколько у нас трудящихся, формально занятых, работают неполный рабочий день или неполную неделю. А еще учесть гигантский теневой сектор, спасающийся от государства бегством. И тогда картинка станет угнетающе безысходной.
Известно же, что Россию кей-пи-айем общим не измерить. И не всякая «ебитда» отражает реальное состояние экономики. Копать нужно глубже.
Когда копаешь — докапываешься до нефти. Итак, согласно интервью Путина ТАСС, все беды от того, что она упала. Аж до $60 за баррель. Как жить?!
А каково было проводить рыночные реформы в почти не существующем государстве Россия с полностью разваленной коммунистической экономикой, в стране, населенной бродячими лоббистами и стационарными бандитами, потерявшими рычаги управления, при $18 за баррель практически в течение всего 1992 года? Восемнадцать. Долларов. За. Баррель.
Отпустить пружину
В последние годы при падении реальных доходов зарплаты преимущественно росли. И они, надо признать, в большей степени зависят от бюджета, а реальные доходы — в меньшей степени. Да и бюджет при таких ужасно снизившихся ценах на нефть особых проблем не испытывал, сводился вполне разумным образом. Региональные бюджеты выравнивались федеральными трансфертами, политические трансферты насыщали двузначными цифрами Чечню, Крым, Севастополь, а город Москва несколько раз переложил сам себе плитку, не зная, куда деть свои 20% от общей суммы доходов всех региональных бюджетов страны. И теперь скажите, какая связь между упавшей нефтью и падением реальных доходов? Может быть, она несколько преувеличена?
Ну и еще одна цифра: 20 лет. Мы, говорит президент, постепенно избавляемся от нефтезависимости: «…Доля ненефтегазовых доходов, она растет. Но это требует времени, это не сделаешь одним щелчком пальцев». Но что тогда происходило в предыдущие два десятилетия? Это же не «щелчок пальцев». Не один год. Не два. Даже не «десяточка».
Власть располагала временем. Можно было делать реформы в годы благополучия (в годы спада ими заниматься сложнее). Дружить с Западом. Пускать инвестиции. Не кошмарить бизнес. Дать волю среднему классу. При таких-то ценах на нефть можно было даже и свободные выборы допустить, и активность НКО. Это была бы другая страна — с валом инвестиций, завершенными структурными реформами, туристическим бумом, низкой концентрацией богатства и блистательным коэффициентом Джини, производительными расходами бюджета (человеческий капитал, образование, здравоохранение). Наконец, с демократией налогоплательщика, который знает, на что направлены его деньги, и не беспокоится по поводу того, не превращаются ли они в зарплату миллионов силовиков и ракету, защищающую дорогого нам Асада.
Сегодня, согласно бюджетным проектировкам, 17% расходов бюджета (каждый шестой рубль, 2,6% ВВП) — секретные. У государства — секретные расходы. У граждан — низкие доходы. Вот здесь явно просматривается связь.
Есть один секретный способ. Не заливать растущую бедность государственными деньгами, отобранными у тех, кто становится беднее, — так можно долго бегать по порочному кругу, — а дать возможность людям стать богатыми. Убрать государство, убрать силовиков из экономики, дать вздохнуть, впервые за два десятка лет, малому и среднему бизнесу. Перестать воевать и сделать расходы бюджета прозрачными. И через пару-тройку лет посчитать долю среднего класса.
Она точно увеличится. А там уже и свободные выборы можно будет проводить.
В противном случае мы еще 20 лет будем ждать повышения цен на нефть, реализации национальных проектов, диверсификации экономики. В условиях стáбильности.
- «Популистские меры»: почему предложения Путина не помогут победить бедность
- План президента: как Путин будет увеличивать доходы граждан и править конституцию
- Страна беспочвенных иллюзий: что ждет Россию в 2020 году
- Идеология последнего срока: брежневский застой, православие, кейнсианство и теория заговора