Владислав Сурков снова вернулся в публичное поле, и снова с вопросами идеологии на руках. Если в прошлый раз в его статье появилось богатое словосочетание «глубинный народ», с которым магическим образом, как заклинатель Кашпировский, президент общается напрямую, без посредников в виде всяких институтов вроде парламента, то теперь идеологическая психическая атака осуществляется с помощью термина «путинизм». То есть его уже не стесняются и готовы использовать «-измы», казалось бы, безвозвратно вышедшие из словесной моды (имею в виду чисто идеологические термины вроде «марксизма-ленинизма», «пролетарского интернационализма» и т. д.).
Под путинизмом Сурков понимает «действующую идеологию повседневности». Путинизм несет «социальные инновации» и «продуктивные противоречия» (чем-то это напоминает «созидательное разрушение» Йозефа Шумпетера). Это «глобальный политический лайфхак, хорошо работающий метод властвования». «Все вещи мира были когда-то идеями. Государство Россия в том числе», — говорит Сурков, имея в виду, что сам Путин и его эволюция в течение 20 лет когда-то были частью стратегического плана, а в его рамках была построена современная Россия.
Социально-политический конструктивизм — вещь искусственная. Своими рассуждениями «великий комбинатор», возвращающийся на поляну идеологической борьбы как раз тогда, когда стратегия власти и ее цели не просматриваются (нельзя же считать планом абстрактную идею «прорыва»), подтверждает, что Путин есть продукт идеологический, обретший земные очертания.
И в этом смысле как «земной» Ленин трансформировался в «ленинизм», так и ныне действующий президент тоже превратился в идеологический конструкт, практически все определяющий в сегодняшней жизни.
Правда, чтобы утвердить в вокабуляре россиян понятие «путинизм», да еще в положительном смысле, следует привести доказательства и аргументы. Обычно это легче делать в периоды интенсивного экономического роста. Сегодняшние же попытки заполнить социально-экономическую пустоту и «депресняк» идеологемами и мифологемами могут спровоцировать не нужное никому, и особенно власти, раздражение.
Путинизм не лишился своей идеологической основы — вполне банального популистского националистического консерватизма (если бы Путин управлял Польшей, его фамилия была бы Качинский), но потерял текущий драйв. Это мешает ему быть «идеологией повседневности», особенно на фоне пятилетнего падения реальных располагаемых доходов. Путинская политика повседневности не дает результатов. Точнее, результаты негативные: ссора со всем миром и удручающие экономические итоги как следствие агрессивного возвращения государства в экономику. Путинизм предполагает интенсивное подкармливание силовых сословий в обмен на продажу ими мнимых угроз населению, но они своим вмешательством в экономику разрушают инвестиционный климат.
Путинизм лишился и целеполагания: Россия уже great again, эта цель достигнута, а дальше-то что? Не коммунизм же строить. Национальные проекты и так называемый прорыв слишком невнятны, чтобы быть замеченными даже пропутинским большинством. Оно, впрочем, распадается в последнее время на множество сомневающихся меньшинств, испытывающих к тому же сложности с доходными частями семейных бюджетов.
Успешные (или квазиуспешные) военные операции, в том числе заканчивавшиеся территориальными приобретениями, с 2018 года не мобилизуют население на поддержку лидера. Потери в процентных пунктах рейтингов и главного из них — одобрения деятельности (по версии «Левада-центра»), начавшиеся с мая прошлого года, еще до объявления пенсионной реформы, восстанавливаются лишь в пределах докрымских уровней: средняя цифра в 65% — это далеко не 80. Едва ли идеология путинизма способна вернуть президенту — и, шире, власти — докрымскую привлекательность.
И в этом смысле «путинизм» — не как ярлык для авторитаризма в политике и госкапитализма в экономике, а как идеология, тем более действующая, — всего лишь идеологическая вывеска, за которой нет содержания. Примерно как оксюморон «суверенная демократия», придуманный вот уже почти 15 лет назад тем же Сурковым: если демократия профанируется и имитируется, не имеет значения, называется она «народной», «социалистической» или «суверенной». Ее просто нет. Или как «глубинный народ», которого в действительности не существует, а живет он в политических учениях, описывавших или оправдывавших авторитаризм и тоталитаризм, — например, в трудах Карла Шмитта.
Правда в том, что путинизм есть. Это практика устаревшего авторитарного правления, входящего в противоречие с потребностями пробуждающегося гражданского общества, и неосмотрительно расточительного дирижизма в экономике. Это фьюжн-идеология, которая не зафиксирована в едином документе, но просто разлита в воздухе и всем понятна, очередная реинкарнация формулы графа Уварова «православие-самодержавие-народность», адаптированная к современным условиям.
Можно рассматривать путинизм и с другой точки зрения: переживут ли практики последних двух десятков лет самого Путина как правителя, когда он удалится на покой или станет Дэн Сяо Пином (он же — елбасы а-ля рюсс)? Наверное, да. В конце концов, никто так быстро не в состоянии отменить систему, где обладание властью означает обладание собственностью, а основа ее — извлечение ренты. Никто не может молниеносно отменить раздаточное государство. Трудно избавиться от силовой части элиты, которая принимает принципиальные политические решения. Но смена фамилии правителя всегда в российской истории приводила к переменам. И после авторитарных периодов — к переменам до известных степеней либерализационным. Система, возможно, и переживет основателя, но ее эрозия может резко, если не обвально, ускориться.
Наконец, у истории с путинизмом есть еще один аспект — сугубо дворцовый. Станет ли снова Сурков новым Сусловым в ситуации, когда, вероятно, к этой роли нет вкуса у Сергея Кириенко? Свечу никто не держал, но вторая за короткий срок идеологическая интервенция человека, в последнее время отвечавшего за вполне земные сюжеты вроде Абхазии и Донбасса, свидетельствует если не о перемене его функционала, то по крайней мере о желании его поменять.
Что, впрочем, к реальной жизни россиян не имеет отношения. Так же, как и путинизм — «идеология повседневности».