Итоги двадцатилетки Путина: как государство завоевало свою собственную экономику

Двадцать лет назад, 9 августа 1999 года, тогдашний президент России Борис Ельцин назначил Владимира Путина премьер-министром. Это было не простое назначение, а с умыслом: у предыдущих протеже Ельцина дело не шло, а тут сразу чувствовалась хватка. «Если дело пойдет хорошо — будешь президентом» — примерно так напутствовал первый президент России своего ставленника.

Сначала все действительно пошло неплохо. На рубеже 2000-х годов Путин принял экономику, которая в течение всех 1990-х находилась в состоянии либо свободного, либо вялого падения. Бартер, неплатежи, бешеная инфляция, непредсказуемо скачущий курс рубля, огромный дефицит бюджета и госдолг, дефолт, невыплаты зарплат, умеющие только воровать «красные директора» в очереди за бюджетными вливаниями, полубандитская приватизация, отсутствие внятных правил и контроля за их соблюдением, а как следствие — «братки» вместо суда и полиции. Вот краткая характеристика российской экономики 1990-х.

Такой оказалась плата за отказ советских лидеров после Сталина заниматься экономикой, постепенно, на китайский манер, готовя ее к капитализму. В результате приватизация началась стихийно — еще не позднее середины 1980-х, — а вскоре стала неуправляемой. Государство, как в 1917-м, «слиняло в три дня». И это в стране с мощнейшим ВПК и недоразвитым потребительским сектором, с тотальным дефицитом жилья, вкусной еды и бытовой техники. Поэтому переход от плановой системы к рыночной и стал столь травматичным для населения, чиновников, предпринимателей — для всех.

Рост потерялся

Такой Путин принял российскую экономику. Институтов, нужных для развития капитализма, в ней почти не было. Налоги были высокими, и их по официальным ставкам никто не платил. Бизнес получал сумасшедшие прибыли, поскольку рынки только возникали, но работал в совершенно непредсказуемой среде. Сколько придется завтра заплатить бандитам в качестве платы за существование бизнеса, не грохнется ли послезавтра банк, в котором ты держишь все средства, как отдавать долги иностранным поставщикам, если рубль упадет вдвое, — вопросы такого типа бизнесменам приходилось задать себе не в редкие моменты острого кризиса, а чуть ли не через день.

Теперь все не так. Экономика за 2000-2018 годы выросла вшестеро (в номинальных долларах, см. рисунок 1), инфляция у нас низкая, в бюджете нет дефицита, внешний долг практически отсутствует как класс, бандиты не ходят к каждому бизнесмену раз в месяц за долей выручки, курс рубля предсказуем (надо только следить за ценой нефти и внешней политикой), налоги адекватные (хотя и подросли в последние годы). Правда, отставание от лидеров только увеличилось, а экономика Китая за те же годы вообще выросла более чем в 11 раз.

Рис. 1. Отставание от лидеров по ВВП

Данные Всемирного банка 

Более пристальный взгляд показывает (см. таблицу 1), что весь экономический рост приходится на первую путинскую девятилетку — 2000-2008 годы. Тогда российская экономика прибавляла в среднем по 7% в год. Продолжать бы в таком же духе — и сейчас российский ВВП был бы примерно на уровне Германии, а не в 2,4 раза ниже.

Но нет. В 2009-2018 годах средний темп роста упал до 1%. Для развивающейся экономики это не рост, а его отсутствие. Особенно хорошо это видно по динамике подушевого ВВП.

Десять лет назад этот показатель у нас был в 1,6 раза ниже корейского уровня и в 3,5 раза выше китайского. Сейчас — в 2,8 раза ниже, чем у Кореи, и всего на 18% выше, чем у Китая. Что же произошло?

Печальный диагноз

Ответ на вопрос состоит из двух частей. Первая причина остановки роста в том, что в середине 2000-х, подумав, что «ухватил Бога за бороду», Путин взял курс на огосударствление экономики. Началось все, конечно, с дела ЮКОСа, но в полной мере этот тренд проявился в следующие годы. Государство стало «входить» в самые прибыльные сегменты экономики и «отжимать» их у частных предпринимателей. Даже если бизнес оставался частным, он передавался «друзьям». Эта схема работает примерно одинаково на всех уровнях — от крупнейших банков и нефтегазовых компаний страны до небольшой фирмы, занимающейся, например, ремонтом детских садов в городе N. Если чуть копнуть, обязательно окажется, что владелец этой фирмы — зять, брат или сват, к примеру, директора N-ского департамента образования.

Для экономики, казалось бы, неважно, кто кому дочь или друг. Но важно, чтобы неэффективные фирмы уходили с рынка, у них менялись собственники, а новым компаниям был открыт вход на рынок. В случае когда управление «командными высотами» доверено «своим», когда эта схема транслирована на всю экономику, этой ротации нет. Уровень конкуренции в такой экономике снижается, начинается застой. Это сейчас и происходит.

Строили потребительский рай, а получилось то, что умели строить: танк.

Зависимость России от экспорта природных ресурсов за последние годы никуда не делась (в 2018 году на минеральные продукты приходилось 64,8% суммарного российского экспорта). Тем временем доля государства в экономике выросла с 30-35% до 55%. При этом государство ушло оттуда, откуда оно не должно было уходить (минимизировав расходы на образование, науку, здравоохранение, соцпомощь), и пришло в прибыльный бизнес, где его не должно быть в принципе. Как следствие, ухудшился деловой климат, а главную роль в нем стали играть силовые структуры.

Вторая причина: в 2014 году Россия поссорилась чуть ли не со всем миром и пока не предпринимает усилий к налаживанию отношений. Как следствие, прямые иностранные инвестиции (ПИИ) обрушились с $70 млрд в 2013 году до $2 млрд в 2018-м. А ведь ПИИ — это не просто деньги: это новые технологии и включение в глобальные производственные и исследовательские цепочки. Бизнес в России снова стал непредсказуемым, и иностранные компании обходят нас стороной. В одиночку в современной экономике выжить невозможно. А путь, которым мы движемся в последние годы, ведет к тому, чтобы постепенно стать «сырьевым придатком» бурно развивающегося Китая.

Это и есть главный итог путинских 20 лет. Строили потребительский рай, а получилось то, что умели строить: танк. Так бывает. Может быть, в следующий раз получится что-то более полезное для мирной жизни. Ведь нынешняя попытка — не последняя. Если только наше чудо-оружие не засыплет весь мир радиоактивным пеплом.