«Мы вложили в проект €5,5 млн»: как бизнесмен Андрей Щербинин открыл миру «русского Моне»
В 1896 году наследник торговой фирмы «Братья Кузнецовы» Константин Кузнецов увидел картину Клода Моне, бросил прибыльный семейный бизнес и переехал во Францию, где посвятил себя живописи. Современники Кузнецова ставили его в один ряд с Ренуаром, он обучался у наставника Тулуз-Лотрека Фернана Кормона, участвовал в выставках, но к XXI веку имя художника оказалось забыто. Спустя более 100 лет заслуженно прославить Кузнецова в мировом культурном сообществе решил предприниматель Андрей Щербинин. Для него сохранение наследия художника стало делом всей жизни.
— Расскажите, пожалуйста, о своем бизнесе.
— Один из моих первых бизнесов заключался в продаже телекоммуникационного оборудования. Мы с партнерами создали компанию «ТехАргос» — лидера российского оборудования СОРМ. После его продажи я запустил проекты по строительству и аренде коммерческой недвижимости и начал инвестировать в отечественную IT-продукцию.
— Насколько известно, вы коллекционируете русскую живопись. Как началось это увлечение, большая ли у вас коллекция?
— Я коллекционирую картины уже 17 лет, интерес к искусству появился еще в университете. Все началось с картин советского периода — я довольно часто покупал работы на аукционах. Однажды я увидел картину с комбайном, который идет по полям и убирает пшеницу — купил ее, и так все началось. Это была работа Льва Земскова «Комбайн на фоне закатного солнца» середины 1960-х годов. Сейчас в моей коллекции более 300 работ советских художников: Сергея Лучишкина, Екатерины Зерновой, Николая Горлова, Игоря Рубинского, Ростислава Барто и других. Тема картин: техника, тракторы, машины, связь и связисты — такое мужское коллекционирование.
— Это логично, учитывая, чем вы занимаетесь, но как в этом ряду появились работы Кузнецова? Ведь его картины — совершенно другого жанра и эпохи.
— Пока не начался всемирный карантин, я часто ездил в путешествия по Европе. В 2014 году я был в Париже и зашел в небольшую галерею, где мне предложили работы Кузнецова, когда поняли, что я русский. Полотна были не в самом хорошем состоянии и покрыты темным лаком — от старости он изменил свои свойства, отчего картины выглядели очень темными. Я позвонил искусствоведу Константину Ещеркину, чтобы посоветоваться. Тогда мы были мало знакомы, но позднее он стал директором Фонда Кузнецова. Костя сказал, что художник малоизвестный, но работы интересные. Мы подумали, что раз это произведения XIX века, то картины надо брать. Я быстро принял решение и купил сразу 40 картин.
До сих пор непонятно, как работы оказались в той галерее — Кузнецов, будучи выходцем из обеспеченной семьи, не продавал свои произведения. Потомки художника организовывали выставки — в частности, в парижской галерее Кати Гранофф (французская поэтесса российского происхождения, основательница галереи Larock-Granoff. — Forbes Life). Есть мнение, что они расплачивались с галереей этими работами. Я привез картины в Россию — узнал, как их перевозить, как проходить таможенное оформление. Я упоминал, что все картины были покрыты темным лаком, — мы с коллегами смотрели на них и думали, что же там изображено. Сами холсты были в хорошем состоянии, и мы решили отдать их реставратору, который смыл слои лака. Когда мы увидели полотна после реставрации, то были восхищены их красотой.
Неизвестный Ван Гог. Как прошел последний год жизни художника
— После того как у вас появились эти картины, вы заинтересовались художником и решили узнать, что стало с его наследием. Получилось целое культурологическое расследование! Почему для вас это было важно?
— Когда мы увидели две отреставрированные картины, то были поражены их энергией, богатством красок. Нам захотелось больше узнать об их авторе. Костя привлек к работе искусствоведа Екатерину Усову, и начался увлекательный детектив по сбору информации о Кузнецове. В открытом доступе про него практически ничего не было. Искали в архивах, в Исторической библиотеке, в Ленинке (Российская государственная библиотека. — Forbes Life). Мы ездили в Русский музей и в Нижний Новгород, где жила семья Кузнецова, там были хорошие архивы и много информации о нем. Спустя месяцы исследований мы поняли, что художник, выражаясь современным языком, реально крутой.
Парижские газеты того времени в сообщениях о художественных выставках пишут о Константине Кузнецове наравне с Моне, Ренуаром и другими мастерами первого эшелона. Он учился в Париже у Фернана Кормона, который также был наставником Тулуз-Лотрека. Результатом нашего исследования через несколько лет стала объемная монография о Кузнецове, в которую вошли те документы, что нам удалось найти. Они доказывают, что он был признанным мастером при жизни. После шести месяцев исследований мы поняли — это уникальная история. Нам удалось открыть новое имя в живописи.
— Как вы связались с потомками Кузнецова?
— Мы узнали, что последняя выставка Кузнецова прошла во Франции, в художественном музее Понт-Авена в 1987 году. Мы обратились в музей и благодаря его сотрудникам смогли связаться с родственниками художника — нам ответила одна из его правнучек, Катя. Когда мы попросили предоставить информацию про Кузнецова, нас пригласили в Париж. В семейной квартире сохранилось большое количество документов: фотографии, карты натурализации, вырезки из газет, банковские купоны, которые ему присылали из Нижнего Новгорода. На стенах висело несколько картин Кузнецова. Когда мы их осмотрели, Катя отвела нас на чердак. Там хранились шубы, пластинки, а на антресолях — рулон с полотнами примерно полтора на полтора метра. Мы достали его, развязали и обнаружили еще около 100 произведений. Там были картины разных периодов, редкие ранние работы 1900 года, некоторые были подписаны на кириллице, — мы сразу поняли, что это уникально. Правнучка Кузнецова рассказала, что ее мама не доставала эти картины. Наверное, их туда положила бабушка — то есть они пролежали на антресолях примерно 80 лет. Это поразительно. Кажется, нас свела судьба.
С картин сыпалась краска. Мы поинтересовались, планируют ли родственники художника как-то позаботиться о своем наследии. Катя сказала, что у нее нет сил и финансовых возможностей этим заниматься. В Европе реставрация картин стоит намного дороже, чем в России. Хотя и у нас это недешево. За реставрацию во Франции нужно было отдать две пенсии Кати. В итоге мы выкупили эти работы. Наследники продали их нам, понимая, что мы будем заниматься реставрацией, чтобы все сохранилось. С точки зрения цены мы их не обидели. Родственники Кузнецова поверили в нас — они поняли, что у нас серьезный подход и долгосрочные цели.
— После встречи с наследниками вы выкупили картины, организовали Фонд Кузнецова и начали их реставрацию в 2015 году. Насколько рискованным был этот шаг?
— Мы решили создать фонд, когда стало понятно, что все этой истории стоит придать официальной статус. Мы рисковали, покупая картины неизвестного художника. По сути, мы обнаружили их ценность только после реставрации и проведенных исследований. Могло получиться так, что мы просто повесили бы их на стену, и этим вся история и закончилась бы. Был риск вложений, которые не вернутся, но они и сейчас, честно говоря, пока не возвращаются. Наверное, эти деньги достанутся нашим потомкам.
Инвестиции оправдываются тем, что нас признало научное сообщество. Выставка в Третьяковской галерее — это тоже некое признание. Значит, мы следуем в правильном направлении. Константин Кузнецов ценен не только для своих современников, но и для всех нас сегодня. Несмотря на то, что пять лет назад о нем никто не знал.
— Как можно определить значимость художника и обозначить стоимость его картин на международном рынке? Особенно если художник был до этого неизвестен, как это было в ситуации с Кузнецовым.
— Если рассуждать на бытовом уровне, ценность художника определяется тем, насколько он был известен при жизни, а также своим участием в художественных салонах. Сейчас мы вершим судьбу Кузнецова с точки зрения его современного признания. Восприятие картин неизвестного автора и работ художника, которого признало мировое культурное сообщество, очень разное. Для нас было важно, чтобы первая выставка полотен Кузнецова прошла либо в Третьяковской галерее, либо в Пушкинском музее, то есть в ведущем выставочном пространстве России.
Подготовка к выставке Кузнецова потребовала два года и 30 млн рублей
— На каком этапе вы привлекли специалистов из Третьяковской галереи и Пушкинского музея, чтобы лучше понять значение живописи Кузнецова?
— Мы решили идти правильным с научной точки зрения путем. Мы провели семинар в Институте искусствознания, где собрались ученые, руководители музеев, кураторы. Среди них — старший научный сотрудник ГМИИ имени А. С. Пушкина Алексей Петухов и заместитель директора по научной работе Третьяковской галереи Татьяна Карпова. Также приехали специалисты из Франции — главный хранитель художественного музея в Понт-Авене Эстель де Бютт-Фресно и член Французского союза экспертов по предметам искусства Эрве Дюваль.
Научное сообщество признало, что это настоящее открытие. После Третьяковская галерея пригласила нас провести выставку Кузнецова. Это абсолютно естественная история. Мы понимаем, что только такой путь был правильным для возвращения неизвестного мастера. Следующие несколько выставок у нас пройдут во Франции. Мы хотим, чтобы первая состоялась в Музее Орсе (Парижский музей изобразительных искусств. — Forbes Life), потому что там есть картины Кузнецова. Сейчас мы ведем переговоры.
— Насколько организация выставки — дорогостоящий процесс?
— Довольно дорогостоящий. Есть надводная часть айсберга — это организация самой выставки, за которую мы благодарны сотрудникам Третьяковской галереи. Они профессионально подготовили экспозицию и репрезентацию картин по эпохам и колориту.
Мы, со своей стороны, отвечали за реставрацию полотен, отобранных музеем, создание рам, чья стоимость равнозначна реставрации, подготовку и логистику — некоторые картины были привезены из французских собраний. Мы отвечали за съемку документального фильма «Константин Кузнецов. Возвращение» в России и во Франции. Съемки во Франции частично профинансировал Французский институт при посольстве в России. Подготовка к выставке Кузнецова потребовала два года и 30 млн рублей.
— Сколько вы вложили в этот проект за все шесть лет существования фонда?
— Мы вложили в проект €5,5 млн. Думаю, деятельность фонда обходилась мне €1 млн в год. Это и приобретение картин, и транспортировка, и сбор материала, и выпуск книги (монография «Константин Кузнецов: русский, который один из нас». — Forbes Life), и приглашение потомков в Россию, и подготовка выставки. Для нас это естественная и очень эмоциональная история, мы в ней живем.
— Работа с наследием Кузнецова и возвращением его картин на родину — это все же деятельность мецената? Или у вас была какая-то бизнес-схема?
— У нас точно не было бизнес-схемы. С того момента, как мы поняли, что это художник с большой буквы, у нас появилась цель — сделать имя Кузнецова известным для широкой публики в России и в мире. Он достоин того, чтобы его имя знали. Для меня это дело жизни.
— Планируете ли вы создание музея Константина Кузнецова? Работы появятся в общественном доступе после окончания выставки в Третьяковской галерее?
— Мы приобрели особняк на Пречистенке под создание музея, но все картины там разместиться не смогут. Он небольшой, около 300 кв. м. Конечно, нам бы хотелось, чтобы работы Кузнецова появились в коллекции Третьяковской галереи и других российских музеев. Немного картин уже присутствует в собрании графики Третьяковки, одна картина в Русском музее.
— Что касается наследия Кузнецова, предстоят ли дальнейшие поиски картин, документов, покупка произведений?
— Сейчас в Фонде 300 живописных и 100 графических работ — это больше половины всего наследия Кузнецова. Мы все время находимся в поисках новых картин, не останавливаемся на достигнутом. Мы предполагаем, что чем больше люди будут узнавать о нем, тем больше его произведений будет появляться на аукционах. О многих мы еще даже не знаем.
— Насколько возросла стоимость работ Кузнецова? Вам поступают предложения о продаже картин?
— В ближайшее время продажа коллекции не входит в наши планы (Андрей Щербинин не назвал стоимость отдельных картин и коллекции на сегодняшний день. — Forbes Life). Предложения есть, многие поступают из Франции, но мы отказываем. Вообще, когда я смотрю на работы Кузнецова, мне они настолько нравятся, что я не хочу думать о продаже. Его картины захватывают своей эмоциональностью — это сложное ощущение, которое можно сравнить с восторгом. В то же время я понимаю, что другие люди лишены такого удовольствия, и у меня есть желание делиться с ними. Мне будет жаль, если кто-то не увидит тех особенных красок, которые есть в творчестве художника. В ближайшие годы мы планируем активно заниматься популяризацией деятельности Кузнецова, выставками в России и во Франции и, возможно, открытием музея.
«Красят организмы, как заборы»: как женщины в Российской империи пытались строить бизнес на уроках рисования
[embed:link:node:418781]