«Не оказаться на социальном дне»: как кризис влияет на ситуацию с домашним насилием

— В прошлый раз мы с вами говорили в связи с кризисом, вызванным пандемией. Тогда он вызвал всплеск домашнего насилия. Ваша работа сейчас как-то изменилась? 

— Пока что заметного роста количества обращений у нас нет. Но так же было и после начала пандемии: лавинообразный рост начался после полутора-двух месяцев тишины. В первые месяцы кризиса люди словно цепенеют, негатив выплескивается в другие каналы. А потом возникает отложенный спрос на наши услуги.

Думаю, сейчас как раз идет этот тихий период постепенного нарастания напряжения. Неизвестность порождает в людях страх, а страх порождает агрессию. Многие вымещают ее на членах семьи — детях, супругах, престарелых родителях. Это безопасно для агрессора, которому в таком случае грозит не уголовное, а административное преследование.

Мы, конечно, будем готовиться к росту обращений, хотя сейчас наши убежища переполнены, и расширяться мы пока не можем. Во время пандемии мы сотрудничали с гостиницами, которые остались без туристов и предоставляли нам возможности для размещения клиенток. Сейчас, наоборот, гостиницы поднимают цены.

— Вы прогнозируете сложности с фандрайзингом, сокращение пожертвований? 

— У нас в основном грантовое финансирование, фандрайзить нам сложно. Люди охотнее жертвуют деньги, если НКО рассказывает цепляющие истории. Мы так не можем — это опасно для наших клиенток: бывали случаи, когда преследователь находил пострадавшую спустя несколько лет после того, как она от него уходила. Поэтому мы всегда рассказываем о самой проблеме домашнего насилия и обращаемся к системным донорам. 

Это в том числе крупные компании, некоторые из которых сейчас уходят из России. Например, «Икеа» собиралась закупить оборудование для нашего шелтера и финансировать зарплаты психологов, которые работают с пострадавшими от насилия. Мы уже даже набрали специалистов. Но теперь этот проект на паузе. Детского психолога мы отправили в бессрочный отпуск, потому что я не знаю, из каких средств оплачивать ее услуги — хотя они очень востребованы. И я даже побаиваюсь связываться с одним из наших крупных доноров  и спрашивать, планируют ли они поддерживать нас дальше. 

— Вы сказали, что гостиницы повышают цены. Зато некоторые эксперты прогнозируют снижение цен на рынке аренды квартир. Вы не рассматриваете такой вариант размещения пострадавших?

— Мы арендуем квартиры, но это сложнее. Во-первых, для этого нужно единовременно вносить плату за первый и последний месяц, а также залог. Во-вторых, мы же НКО, мы можем проводить только безналичные расчеты. Не все арендодатели к такому готовы.

— С начала «специальной военной операции»* на территорию России въехали более 260 000 беженцев. Если у вашей клиентки статус беженки, это накладывает какой-то отпечаток на работу с ней?

— Мы давно работаем с беженками, одна из наших сотрудниц имеет опыт работы в структурах ООН. Беженки — самая уязвимая категория. Насилие связано с финансовой зависимостью, а беженки подвержены ей больше, чем кто-либо, из-за проблем с документами и невозможностью устроиться на легальную работу. При этом легализоваться в нашей стране довольно сложно, у нас не очень охотно дают людям официальный статус беженца. Восстановить утраченные документы человеку, приехавшему из другой страны, бывает вовсе невозможно. При этом Россия была для беженцев транзитной страной, большинство старались уехать куда-то еще. Сейчас эти каналы закрыты, и трудно предугадать, как изменится ситуация с беженцами.

Очень важно, чтобы мама, переживающая вместе с ребенком трудные времена, объяснила ему, что происходит

— Возрастает ли риск домашнего насилия, если кто-то из членов семьи был участником или свидетелем боевых действий?

— Да, и об этом тоже важно говорить. Среди наших клиенток много женщин, мужья которых были ветеранами чеченских войн. У них посттравматическое стрессовое расстройство выражалось в насилии по отношению к близким. Это явление даже в художественных произведениях — в литературе, в кино — описано: герой, прошедший боевые действия, проявляет немотивированную агрессию. Длительный стресс может привести и к органическому поражению мозга. Это обширное поле для исследований, которыми, надеюсь, будет кому заниматься.

— Бедность тоже повышает риск разного рода когнитивных и поведенческих нарушений.

— Да. А ведь от безработицы первыми страдают именно женщины — они чаще заняты в сфере обслуживания, которая принимает первый удар. И мы снова возвращаемся к тому, что, если женщина финансово не защищена, ей сложнее выйти из ситуации абьюза.

У меня, правда, есть некоторая надежда, что, возможно, в условиях кризиса будет развиваться внутренний туризм. А у нас как раз в Ростове Великом Ярославской области — это город Золотого кольца — есть партнерский кризисный центр «Мария». Может быть, получится трудоустраивать его клиенток в сфере туризма. 

— Как абьюз влияет на отношения женщин с детьми?

— Когда женщина находится в ситуации домашнего насилия, у нее отсутствует эмоциональная связь с детьми. Вся ее энергия направлена только на человека, применяющего насилие. Бывает, ребенок чистый, накормленный, но не может даже встретиться с матерью взглядом. А она в это время годами ведет внутренний диалог с агрессором, не обращая внимания не других членов семьи. Отсутствие этой эмоциональной связи, конечно, пагубно влияет на ребенка. 

Когда ребенок попадает вместе с матерью в шелтер, она не всегда объясняет ему, что произошло, почему они покинули дом. Если в приюте есть другие дети, ребенок что-то узнает от них. Он складывает картину, как пазл из деталей, часто дополняя ее какими-то своими фантазиями. Он чувствует, что прежняя семья сломалась, но и видит, что новой нет.

Очень важно, чтобы мама, переживающая вместе с ребенком трудные времена, объяснила ему, что происходит: «Мы теперь будем жить по-другому, по новым семейным правилам». Для того чтобы помочь ей сделать это, подобрать нужные слова, в том числе и требуются детские психологи. Самой женщине может быть очень тяжело это сделать. Некоторые даже не подозревают, насколько это важно, думают: «Ребенок вырастет — поймет меня». Но ребенку надо понять все сейчас, потом может быть поздно.

Женщины часто возвращаются к абьюзерам, действуя, как им кажется, в интересах детей

Психолог нужен и для того, чтобы помочь справиться с травмой ребенку, который стал жертвой или свидетелем домашнего насилия. По умолчанию дом — самое безопасное место на свете, и если в действительности дома потребность в безопасности не реализуется, это наносит серьезный ущерб детской психике. Дети могут сами проявлять агрессию, причем очень часто по отношению к самим себе. Начинают сбегать из дома, употреблять психоактивные вещества. Благотворительная организация «Курский вокзал. Бездомные, дети» провела исследование, и оказалось, что 80% бездомных сталкивались в детстве с домашним насилием. Многие из пострадавших, повзрослев, воспроизводят абьюзивные отношения, потому что не знают другого опыта семейной жизни. Некоторые мамы думают, что как только они ушли от насильника, дети сами «починятся». Но само по себе это не произойдет. 

Более того, женщины часто возвращаются к абьюзерам, действуя, как им кажется, в интересах детей. Это следствие как раз финансовой неустроенности — они боятся, что не смогут прокормить детей самостоятельно. В прошлом году три клиентки нашего кризисного центра вернулись к мужьям-агрессорам, посчитав, что, хотя дети и станут снова свидетелями насилия в семье, по крайней мере, они будут сытыми. 

— Если говорить о том, как еще шелтер работает с детьми — вам ведь нужно организовывать детям обучение?

— Если женщина прячется от мужа-насильника, то ему очень просто найти ее через школу. Если родитель не лишен родительских прав (а это вряд ли — лишение родительских прав занимает какое-то время), то школа обязана предоставить ему информацию о местонахождении ребенка. У нас был случай, когда школа, в которую мы отправляли детей, живущих в одном из наших убежищ, отказалась с нами сотрудничать. Оказывается, отец одного ребенка пришел туда и буквально разнес пункт охраны. 

Мы сейчас организуем дистанционное обучение. Но детям нужно общение со сверстниками! Некоторые наши клиентки специально уезжают в маленькие города, чтобы устроить ребенка в сад или школу, потому что в Москве это сложнее — не все учреждения берут детей без регистрации. Хотя недавно нам удалось помочь одной многодетной маме устроить детей в школы.

— В последние годы тема домашнего насилия все чаще звучит в медиа. Как вы думаете, это меняет отношение общества к ней?

— Проблема в том, что мы об этой проблеме не можем так свободно говорить. Например, требование принять закон о профилактике семейно-бытового насилия может быть  расценено как политическая деятельность. Про одного из наших партнеров, который получил иностранный грант, местный  интернет-ресурс недавно написал, что они якобы занимаются террористической деятельностью на британские деньги. 

— Насколько для вас важна проницаемость границ? Я имею в виду — в плане международного сотрудничества.

— Конечно, мы работаем и с международным сообществом, у нас есть связи с правозащитницами из других стран. Мы обмениваемся опытом, ездим, смотрим, как у них устроены шелтеры. Например, у нас были очень тесные связи с Францией, где многие проблемы, связанные с домашним насилием, похожи на наши. 

Кроме того, большинство правозащитных грантов иностранные.

— Правильно ли я понимаю, что теперь вы рискуете лишиться этого источника финансирования?

— У нас есть президентский грант. У «Марии» есть грант Фонда Тимченко. Но российские гранты в основном направлены на программы реабилитации пострадавших. А, например, расходы на продукты покрывали гранты иностранные. На ближайшие два-три месяца у нас средства есть, а дальше будем искать какие-то еще возможности. Есть надежда, что компании, которые приостановили инвестирование в России, решат высвободившиеся средства отправить на правозащитные проекты.

Мы ведь делаем очень важное дело — помогаем социуму оставаться здоровым. Мы реабилитируем женщин и детей. Делаем так, чтобы они не оказались на социальном дне, не были втянуты в криминал, а могли трудоустроиться, обеспечить себя, быть налогоплательщиками. Все последние годы мы росли — открывали новые филиалы, заводили новых друзей и партнеров. Когда организация не развивается, она чахнет. Я очень надеюсь, что мы этого избежим, но сейчас наш горизонт планирования сократился до пары месяцев.

*Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 53 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.