«Надо научиться не выживать, а жить»: директор кризисного центра «Китеж» — о том, почему домашнего насилия стало больше, а денег — меньше
Центр «Китеж» был создан в 2013 году для помощи женщинам, пострадавшим от насилия. Он предоставляет бесплатное проживание в приюте, гуманитарную помощь и социальное сопровождение — содействие в трудоустройстве, юридические и психологические консультации.
— Эксперты говорят, что пандемия обострила проблему домашнего насилия. У «Китежа» на этот счет есть какая-то статистика?
— Окончательных цифр нет — они будут в годовом отчете. Но есть результаты первой волны. К концу апреля количество обращений в центр выросло примерно на 10-15%, к июню — уже в два раза, к осени — в три. В летнее время спада не было. Если обычно за год через центр проходит порядка ста женщин и детей, то в этом году мы разместили порядка трехсот человек. Особенно много многодетных мам; также возросло количество обращений с Северного Кавказа.
— Как центр справлялся с резко возросшей нагрузкой?
— Клиентки размещаются не только в самом центре, но и в арендованных квартирах. Хотя это не всегда удобно: если женщина с Кавказа или у нее есть дети, хозяева часто отказываются ее селить. Мало кто готов принимать безналичную оплату, — а мы ведь фонд, все деньги у нас подотчетные. Наконец, это сложно логистически: одна квартира в Люберцах, другая в Новомосковске, третья в Пушкине — в какой-то момент я поняла, что буквально живу в машине.
Нас выручило сотрудничество с гостиницами. В апреле, когда туристический поток пошел на спад, отели бесплатно размещали врачей, борющихся с коронавирусом, а затем некоторые начали предоставлять проживание беженцам и жертвам насилия (какие именно, мы не говорим, — по их просьбе). До июня мы размещали наших клиенток бесплатно, а затем смогли получить «ковидные» гранты — это правозащитные гранты, которые выдавались экстренно, без конкурса, — и оплачивать проживание на льготных условиях: один номер стоит нам порядка 20 000 рублей в месяц.
У нас сплоченное профессиональное сообщество, с началом пандемии мы подготовили совместный план действий. Центр «Анна» привлек средства на оплату жилья и зарплату координатора, закупил продуктовые пайки и средства гигиены. Центр «Сестры» привлекал финансирование на неотложные нужды, помогал писать заявки на гранты и отчеты по ним. АНО Астрея («Правовая инициатива»), Консорциум женских неправительственных объединений и «Зона права» занимались адвокацией наших клиенток и ведением их кейсов. Общественное движение «ТыНеОдна» обеспечивало связь с полицией, информационную поддержку. Центр «Насилию.Нет» в экстренном порядке начал обучать сотрудников для открытия собственного небольшого шелтера. Благодаря совместным усилиям мы справились с возросшим количеством обращений, смогли нанять нового сотрудника, пережили первую волну и подготовились ко второй. Осталось найти силы, чтобы продолжать работу в таком режиме до весны или дольше.
Большинство обращающихся в кризисный центр — обычный средний класс, бывают даже вполне обеспеченные. Почти половина — с высшим образованием, почти все имеют профессию
— Женщин, которые к вам обращаются, вы называете клиентками…
— Мы избегаем называть их жертвами, термин «пострадавшие» тоже не прижился. Все специалистки называют их по-разному. Например, наша психолог зовет поселянками.
— Кто обычно обращается в «Китеж», что это за женщины? Изменился ли портрет вашей клиентки с началом пандемии?
— Поскольку мы низкопороговый центр, то есть к нам можно прийти буквально «с улицы», не собирая пакет документов, к нам попадают и беженки, и жертвы секс-трафикинга, и пострадавшие от экономических преступлений (например, от «черных риелторов»). Поэтому многие думают, что мы работаем исключительно с людьми из маргинальных кругов. Но я бы сказала, что большинство наших клиенток — обычный средний класс, бывают даже вполне обеспеченные. Почти половина — с высшим образованием, почти все имеют профессию. Пандемия мало что изменила, разве что сильно подкосила женщин с детьми.
— Вам часто приходится отказывать в размещении? Что вы в таком случае делаете?
— У нас есть так называемая коалиция приютов — по сути, это чат в Whatsapp. Если мы не можем разместить женщину по той или иной причине, ищем другие варианты. Не все приюты целенаправленно работают с жертвами домашнего насилия, но некоторые могут предоставить койко-место хотя бы на первое время.
Иногда приходится отказывать тем, кто не соответствует нашему профилю. Например, недавно мы были вынуждены отказать пожилой женщине. У нас транзитный центр: клиентки живут 2-3 месяца, за это время они должны найти собственное жилье, при необходимости — работу, сад для ребенка. Пожилые люди нуждаются в более длительном сопровождении, но у нас для этого нет ресурсов. Это отдельная категория получателей помощи, к сожалению, почти не охваченная. Но мы не можем объять необъятное.
— Почему именно 2-3 месяца?
— Это международная практика. Если человек живет в кризисном центре дольше, у него возникает ощущение, что он не распоряжается своей жизнью, он все время как бы на чемоданах. Так что как можно быстрее встать на ноги — это важно еще и с психологической точки зрения.
— А если клиентка после 2-3 месяцев не хочет уезжать?
— Такие случаи бывают. Недавно была девушка, которая нарушала правила внутреннего распорядка, а когда с ней не продлили договор на проживание, пообещала пожаловаться в прокуратуру.
— Часто ли возникают конфликты?
— Иногда малейший бытовой дискомфорт может вызвать у клиентки вспышку агрессии. Но в чем-то это даже хорошо — способность выражать недовольство показывает, что человек осознает свои потребности. Наши сотрудницы иногда жалуются: «Почему к нам относятся потребительски?» Я на это отвечаю: «Необходимость выживать никого не красит». Если у человека долгое время были нарушены границы, он не начнет уважать границы других людей, пока не проработает это с психологом. Насилие порождает насилие, без терапии пострадавшие сами становятся агрессорами. Это не значит, что они плохие, — просто мы видим их в сложный период жизни.
Вход в ситуацию абьюза для всех одинаковый. Но выход проще дается тем, кто рос в атмосфере любви и принятия
Поэтому мало вытащить человека из травмирующей ситуации — нужна реабилитация и последующее сопровождение. Чем мы тоже занимаемся. Есть такой принцип: сколько лет ты был в абьюзе, столько лет потребуется на реабилитацию.
— Бывает ли, что женщина, наоборот, возвращается к агрессору?
— Считается, что в среднем женщина делает семь попыток уйти от агрессора. Если за время первого пребывания она не открыла наше местонахождение, мы можем взять ее снова. Правда, весной был случай: пришла женщина, на которую муж напал с ножом, у нее все руки были порезаны. Мы говорим: «Завтра с утра едем в травмпункт». А вечером она ему звонит: «Как ты там, поел? У тебя суп, наверное, закончился?» — и он приезжает за ней на такси.
— Как можно такие ситуации предотвратить?
— Никак, потому что это выбор женщины. Мы не имеем права на него влиять. Мы можем рассказывать о последствиях, информировать о том, какие есть варианты решения проблемы. Но нельзя брать на себя ответственность за принятые клиенткой решения. Она должна чувствовать, что от нее в этой жизни что-то зависит.
Иногда это заканчивается печально. Нам приходилось сталкиваться с людьми, у которых воля напрочь стерта. Если при этом страдают дети, их защитой занимаются уже органы опеки.
Я считаю, что не существует виктимности, то есть каких-то личностных особенностей, которые повышают вероятность попадания в ситуацию абьюза, — вход для всех одинаковый. Но выход проще дается тем, у кого в детстве были хорошие отношения с родителями, кто рос в атмосфере любви и принятия. Если женщина привыкла к насилию с детства, нам сложнее ей помочь. Приходится прикладывать больше усилий для достижения такого же результата.
— К вопросу о результатах: как вы оцениваете свою эффективность? По каким критериям?
— Количество тех, кого мы разместили. Количество тех, кто покинул наш центр и обрел нормальную жизнь. Количество детей, которым мы помогли пройти реабилитацию. Количество консультаций психолога.
Ко всему этому добавляется огромное количество бытовых задач, которые мы решаем в ежедневном режиме. Кого-то надо отвезти к врачу. У кого-то в арендованной квартире сломалась стиральная машина. Школьников перевели на дистанционное обучение — значит, нужно обеспечить их планшетами. Плюс входящие звонки, требующие экстренного реагирования.
— А как понять, что вы действительно помогли женщине, что она не пошла на «второй круг»?
— Мы осуществляем посткризисное сопровождение. Ну и нам пишут те, кому мы помогли, присылают фотографии: «смотрите, я на работе», «я сделала макияж», «я купила духи». Это всегда очень радует.
У нас была девушка, которая пришла с запросом на помощь психолога: ее били родители, и она боялась, что будет бить своих детей. А через некоторое время вернулась: «Я хочу у вас волонтерить». Многие женщины, прошедшие через центр, начинают ему помогать финансово.
— Кто еще финансирует вашу деятельность?
— Прямых пожертвований мало, а в последние месяцы стало еще меньше. 25 ноября, в Международный день борьбы с насилием, было несколько относительно крупных переводов. Однако 98% средств мы привлекаем за счет грантов. Но сейчас из страны депортируют Ванессу Коган, нашу коллегу и адвоката. Ее организация (нидерландская НКО «Правовая инициатива». — Forbes Woman) была одним из наших грантодателей. Теперь ее могут признать нежелательной организацией, а нас — иноагентами. Это очень грустно.
Минюст лишил регистрации крупнейшую в РФ иностранную НКО
— А бизнес?
— Есть компании, которые помогают нам своей продукцией. Например, корейская Atomy предоставляет уходовую косметику, средства гигиены и продукты, а также выделяет средства на неотложные нужды женщин «Китежа». У нас есть таблица, в которой перечислены потребности наших клиенток. Проблема в том, что таблица обезличена — мы не можем раскрывать имена женщин, которые к нам приходят. Это затрудняет отчетность. Компания должна нам просто поверить, что средства, которые она выделяет, попадут адресатам.
С другой стороны, кто составит эту таблицу? Кто передаст и распределит помощь? Компании часто хотят помогать напрямую нуждающимся, считая административные расходы излишними, но это так не работает. Ожидать, что можно закупить продукты и сказать «разбирайте», — ошибка: к нам попадают люди в разном состоянии, не все способны на самоорганизацию. Нам нужны координаторы, администраторы, но частные доноры неохотно жертвуют на зарплаты.
Один крупный донор однажды закупил детям пострадавших игрушки. Все они были сломаны в первую же неделю, потому что нужен еще и специалист, который научит матерей играть с детьми
Некоторым сотрудникам мы можем предоставить проживание. Иногда у нас остаются работать женщины, которым мы помогли, — это в принципе международная практика. Иногда, устроив собственную жизнь, они приходят в качестве волонтеров. Но рук все равно катастрофически не хватает, а это, в свою очередь, приводит к выгоранию тех, кто оказывается перегружен. За 6 лет у нас сменилось 4 администратора.
— Как вы решаете эту проблему?
— Затраты на оплату труда приходится покрывать из грантов, но там совсем мизерные суммы. Грант выдается на проект, и вознаграждение координатора проекта может составлять порядка 7000 рублей. Сейчас небольшую сумму — 40 000 рублей (с учетом налогов) на зарплату постоянного координатора — дает посольство Франции (мы сотрудничаем с французскими правозащитными организациями с 2016 года, когда посольство организовало круглый стол о домашнем насилии, а сейчас оно само вышло на нас и предложило помощь), но этого недостаточно для того объема работы, который приходится выполнять.
Мы запустили проект Woman_StellArt — это площадка в Instagram, на которой продаются произведения современных художников. Вырученные средства полностью или частично передаются в «Китеж». Проект запустился в конце прошлого года, и пандемия, конечно, помешала его развитию — сейчас не самое подходящее время для приобретения предметов искусства. Мы надеемся, что в долгосрочной перспективе он принесет результаты.
— Как можно изменить эту ситуацию системно?
— Здóрово, что сейчас становится все больше социально ответственных компаний — например, «Ростелеком» финансировал строительство нашего приюта, продолжает обеспечивать базовые нужды. Мы бы хотели создать попечительский совет, в который вошли бы представители бизнеса. Чтобы те, кто хочет помочь, были чуть больше включены в нашу деятельность, понимали, как мы работаем и почему именно так. Например, один из крупных доноров однажды закупил детям игрушки. Все они были сломаны в первую же неделю, потому что нужен еще и специалист, который научит матерей играть с детьми. Важно понимать, что борьба с насилием — это всегда долгосрочная история, без длительной реабилитации насилие будет воспроизводиться из поколения в поколение. Нам нужна поддержка, чтобы мы могли проводить эту работу, а не заниматься латанием дыр или отбиваться от тех, кто видит в нас «иноагентов, разрушающих институт семьи».
Всем, кто приходит в благотворительность, важно разобраться со своей мотивацией. Иногда оказывается, что людьми движет спасательство. Это ложная мотивация
Иногда поддержка со стороны бизнеса может заключаться в том, чтобы проявлять гендерную чувствительность — в рекламе, в кадровой политике. Женщинам, которые к нам обращаются, часто нужна помощь в трудоустройстве. У нас, кстати, за время карантина 85% клиенток смогли трудоустроиться (те, кто не смог, — это многодетные мамы).
— Вы упомянули взаимодействие с другими НКО. Достаточно ли их? Много ли желающих взвалить на себя такой груз?
— Желающих хватает, хотя у многих идеализированные представления об этой сфере. Редкие громкие многомиллионные сборы создают иллюзию, что благотворительные фонды буквально купаются в деньгах. А мы четыре года учились писать заявки, прежде чем получили свой первый грант. Хотелось бы, чтобы наше профессиональное сообщество росло, но важно, чтобы те, кто приходит, опирались на уже полученный опыт.
— Где его получить?
— Мы делимся — у нас есть методические материалы, этакое практическое пособие по открытию кризисного центра. Как составить договор на проживание, как реагировать на неадекватное поведение. В этом году уже 5 или 6 центров присылали сотрудников на стажировку — в том числе достаточно опытные организации вроде чеченской «Женщины за развитие».
Кроме того, всем, кто приходит в эту сферу — и в качестве представителя НКО, и в качестве донора, — важно разобраться со своей мотивацией. Иногда оказывается, что людьми движет спасательство. Это ложная мотивация, она быстро перестает работать после столкновения с реальностью, в которой получатели помощи — не идеальные, не белые пушистые и со слезами благодарности. А самые обычные люди со своими достоинствами и недостатками, только еще и в сложной ситуации.
— Сейчас очень много говорят о семейном насилии. Присутствие этой темы в повестке меняет ситуацию к лучшему?
— По цифрам может показаться, что ситуация меняется к худшему — обращений становится больше. Но лишь потому, что проблема стала видимой. Теперь ее надо системно решать, и мы в самом начале пути. Нынешнее молодое поколение называют «поколением снежинок» — я не согласна: это поколение, чувствительное к насилию. Мы долго не замечали насилия, привыкли терпеть просто потому, что были заняты выживанием. Теперь надо научиться не выживать, а жить.