«Все художницы стоят меньше, чем один Пикассо»: почему женщины отказываются быть музами и становятся творцами
Ольга Мансир
Искусствовед, организатор благотворительных аукционов современного искусства, основательница VoBlago.club
Екатерина Ираги
Галерист, владелица галереи Iragui, куратор, действующий член экспертного совета ярмарки viennacontemporary
Елена Ковылина
Художник-перформансист, лауреат государственной премии «Инновация»
Оля Кройтор
Художник-перформансист, лауреат Премии Кандинского, лауреат Фонда стипендий памяти Иосифа Бродского, стипендиат Музея Гараж 2016-2017 годов
Ольга Герасименко
Магистр психологических наук (МГУ, The Wright Institute, Беркли), специализация — психология творчества и творческого потенциала
Модератор дискуссии — главный редактор Forbes Woman Юлия Варшавская
Первый онлайн-аукцион женского искусства: почему важно поддерживать современных российских художниц
— Как искусство работает с темой гендерного неравенства?
Ольга Мансир: В России в 1990-е появилась традиция научно-художественного осмысления проблемы гендерного неравенства. Проводились посвященные ему выставки. Это был способ и представить работы женщин-художников, и поразмышлять о том, где место женщины — у плиты или у мольберта.
Мировая история искусства изобилует примерами того, как художницы переосмысляли свой опыт. Многие безжалостно вытаскивали на поверхность свои переживания, связанные с пережитым насилием. Например, известна художница Кароль Рама, которая в 1945 году сделала выставку работ, полных такого трагического переживания — ее закрыли «за непристойность». А в 2003 году она получила Золотого льва Венецианской биеннале за вклад в искусство. Это еще и пример того, насколько художники забегают вперед, делая жесты, к которым общество часто не готово.
Художники и в России, и в мире рефлексируют об острых проблемах. Это отражается и на работах, которые они создают, и на действиях художественного сообщества.
— В кино и в медиа тема гендерного равенства — тренд. Есть ли такой тренд в изобразительном искусстве?
Елена Ковылина: Мне кажется, так нельзя сказать. Нет такого — «вот вам тема сочинения, посвятите его женщинам». Есть художницы, которые по-разному выражают себя и работают с проблемами, которые их волнуют. Скажем, у Кати Бочавар — художника и куратора галереи на Солянке — была выставка «Бабе — цветы!», где она иронизировала над «женским днем» 8 марта. Но я, например, делая перформанс, не задумываюсь о том, что мне надо что-то сделать «про женщину», что я сама— женщина: я участвую в перформансе своим телом, которое само несет в себе половые признаки. И говоря о женщинах в искусстве, мне кажется, следует говорить не о тематике работ, а о женщинах-творцах.
— Мне кажется, вы сказали чрезвычайно важную вещь. Но почему мы до сих пор знаем так мало женщин-творцов? Почему мы знаем так много историй о гениальных художниках и так мало историй о гениальных художницах?
Елена Ковылина: В последнее время их все же стало больше. В 1960-1970-е годы в академической среде зародились women studies, в рамках которых, в частности, была проведена ревизия истории искусства. Нашли очень много женщин-художников. Была проведена очень большая работа, написаны монографии, изданы альбомы, организованы выставки. С тех пор мы знаем много имен, которые вытащили из-под пелены забвения, отряхнули от пыли и поставили на свои места в музеях.
— Расскажите о своей любимой художнице?
Екатерина Ираги: У меня их много. Во-первых, все художницы, с которыми мы работаем, — Ольга Чернышева, Ирина Петракова, Ольга Божко, Наталья Зурабова. Не могу сказать, что я специально отбираю именно женщин (думаю, необходимость специально следить за гендерным балансом касается в большей степени больших организаций), но в связи с последними веяниями — это и упомянутый пересмотр истории искусства, и движение #MeToo — о нем неизбежно задумываешься. Возможно, мне женщины-художники ближе и понятнее потому, что я сама женщина.
Во-вторых, Амалия Ульман. Я ее когда-то обнаружила в рейтинге Forbes 30 Under 30. Стала смотреть, кто это такая, что она делает. Выяснилось, что это интернет-художница, которая рефлексирует на тему женщин в социальных сетях: то она домохозяйка, которая делает селфи, то студентка, то еще кто-то. Недавно она выпустила полнометражный фильм El Planeta об отношении матерей и дочерей.
В какой-то момент я увлеклась Анне Имхоф, немецкой художницей, которая на 57-ой Венецианской биеннале получила премию за перформанс «Опера Фауст». Исполнители получали от Имхоф указания по sms и должны были импровизировать — так создавалось ощущение, что технологии нами управляют, помещают нас в определенные ситуации, форматируют наше сознание.
— Вы сказали про телесность — вспоминается история бразильской художницы Джулианы Нотари, которая установила в арт-парке Усина-де-Арте скульптуру, изображающую огромную розовую вагину, а местные жители обвинили ее в аморальности. Или история российской художницы Юлии Цветковой, которую судят за изображения женского тела. Каждый раз, когда художницы говорят о телесности, они рискуют столкнуться с осуждением или даже с судом. Что вы об этом думаете?
Оля Кройтор: Я помню, как ездила в Лос-Анджелес и привыкла к тому, что можно не носить под одеждой белье, а когда вернулась в Москву, осознала, что здесь, если я в таком виде выйду, меня ждут совсем другие приключения. У нас тело все еще вызывает страх и ужас.
У нас тело все еще вызывает страх и ужас
С некоторых пор приходится задумываться об этом и показывая искусство. Когда я начинала делать перформансы, была абсолютно свободной, думала только об идеях без какой-либо оглядки на то, как мои работы могут воспринять другие, а последние три года я живу с оглядкой. У меня как будто какой-то жучок поселился в голове, который меня контролирует. И причина, мне кажется, в изменившейся ситуации вокруг.
Я хотела бы вернуться к вопросу о присутствии женщин на арт-рынке. Да, их стало больше, но все еще существует диспропорция. Если посмотреть статистику по художникам, представленным в галереях, женщин в лучшем случае треть. Любопытно, что чем старше галерея, тем больше там художников-мужчин.
Я часто задаюсь вопросом: куда деваются девушки-художники? Потому что осознаю: стартовали мы вместе, а потом все куда-то исчезли. И если копнуть, выясняется, что они заводят семьи — поскольку у нас художественная сфера, то чаще всего присоединяются к какому-нибудь художнику и становятся парой. И свое время, свой потенциал вкладывают в его работу. А это тоже огромный ресурс — не только какие-то домашние дела, но и участие в творческой работе.
Ольга Мансир: Я хотела бы поделиться цифрами из исследования, опубликованного новостным изданием Artnet. С 2008 по 2019 год на аукционах современного искусства было потрачено более $196,6 млрд. Из этой суммы на работы, сделанные женщинами, приходится всего $4 млрд — около 2%. При этом $4,8 млрд — это совокупная стоимость произведений авторства Пабло Пикассо. То есть получается, что все художницы стоят меньше, чем один Пикассо.
— Шовинисты скажут вам, что женщины просто менее талантливые.
Ольга Мансир: Это полная фигня. Я в какой-то момент заинтересовалась таким явлением, как творческие пары. Пикассо — тот еще Синяя Борода, у него было много женщин, и все они находились в его тени. То есть Пикассо — это не просто художник, а художник плюс женщина. За исключением разве что Франсуазы Жило, которая поняла, что рядом с Пикассо не может реализоваться как творческая единица, рассталась с ним и уехала в Америку. Ее самая дорогая работа ушла с молотка за $120 000, самая дорогая работа Пикассо — за $179 млн, такая вот диспропорция.
Другая несчастная пара — Огюст Роден и Камилла Клодель. Чудовищная история: эта женщина сошла с ума, и причиной во многом, мне кажется, было общественное давление — в ее скульптурах видели подражание Родену, хотя она сыграла важную роль в его становлении как художника.
Пикассо — это не просто художник, а художник плюс женщина
— «Мужчина — художник, женщина — муза»: где истоки этого стереотипа? Он насаждается обществом? Или сам возникает в наших головах?
Ольга Герасименко: Я считаю, что это пережитки романтизма и культа прекрасной дамы. Тут звучало слово «телесность», оно важно в этом контексте, ведь представление о женщине как о музе лишает ее и личности, и тела. К тому же муз девять, а значит, мужчине-художнику нужно какое-то количество муз, чтобы вдохновляться, — это некое разрешение мужчинам вести свободный образ жизни, а женщинам остается бестелесно и безличностно существовать рядом, вдохновлять и обслуживать. Стереотип о женщине-музе — вроде как красивый, но на самом деле уничтожительный для женской личности и творческого потенциала.
В 1970-х во Франции начали распространяться видеокассеты с документальными видео. Их создавала группа художниц — одна из них, Дельфин Сейриг, снималась у Бунюэля и Трюффо, а затем сама начала снимать. Группа подписывала свои работы Les Muses s’amusent, то есть «Музы развлекаются» (позже группа стала называться Les Insoumuses. — Forbes Woman), при этом на видео были хроники гражданских протестов.
Елена Ковылина: Образ музы возник во времена, когда искусство было в основном живописью или скульптурой. Женщинами, которые вдохновляли художников, были натурщицы. Бывали истории, когда художник посвящал всю свою жизнь изображению одной модели (при этом у него одновременно могла быть жена).
В 2004 году в Зальцбурге я делала акцию «Живой концерт», где интерпретировала эту тему. Я в образе музы — так, как их изображали классические авторы, обнаженная — лежала на рояле, который стоял на главной площади, а мужчина-пианист исполнял произведения Моцарта. В этой акции я сконструировала ситуацию, в которой, являясь «музой», была на самом деле автором всего происходившего.
Представление о женщине как о музе лишает ее и личности, и тела
— А кто муза (муз?) у женщины-художника?
Елена Ковылина: Я считаю, что это должен быть меценат, но у меня это место вакантно. Возможно, отчасти — отец моих детей, потому что он очень много лет мне помогает. Тяжелое что-то поднять, детьми заняться. В общем, человек, который помогает женщине-художнику реализовать ее миссию и талант — вот это «муз».
Оля Кройтор: Меня вдохновляет состояние влюбленности, которое может длиться дольше или меньше. Вдохновляют люди, которые меня окружают. В принципе мне кажется, я все могу сделать сама, а если не могу, прошу о помощи. А вдохновляться можно хоть кино, хоть другим искусством — мне трудно на роль «муза» назначить какого-то одного человека.
Елена Ковылина: Но когда ты загружен домашними делами, вдохновение приходит с трудом. Ты должен войти в состояние потока, а у меня трое детей, и нужен кто-то, кто их на время заберет, пойдет с ними гулять, оставит меня в одиночестве. Для меня таким был еще мой отец (в конце прошлого года он ушел) — это человек, который всю жизнь меня поддерживал. Поддержка необходима, невозможно все делать самой, особенно если у тебя есть дети.
— Тот факт, что женщина может быть творцом и рассуждать о мужчинах-музах — следствие социальных изменений последнего времени?
Ольга Герасименко: Я бы уточнила, что это следствие социальных изменений, которые создали сами женщины. И добивались этого, несмотря на аресты, наказания, притеснения.
Если говорить о том, что вдохновляет женщину, я хочу вспомнить Агнес Мартин, у которой была шизофрения, и ее творчество было борьбой с болезнью. И Луиз Буржуа, которая находилась под впечатлением от непростых отношений своих родителей. Так что источник вдохновения может быть внутри, в том числе среди травматичных воспоминаний.
— Мне посчастливилось принимать участие в работе над фильмом Антона Желнова «Бедные люди» об Илье и Эмилии Кабаковых, и я провела какое-то время рядом с ними. Интересно, что все работы, созданные за последние несколько десятков лет, подписаны не «Илья Кабаков», а «Илья и Эмилия Кабаковы». При этом в художественном сообществе на это смотрят неодобрительно, будто Эмилия примазалась к гению. Насколько такая работа в тандеме и признание обоих участников характерны для художественного сообщества?
Ольга Мансир: Могу назвать два примера таких союзов. Например, художник Пахом (легендарная личность, отец русского панка, нереально крутой художник) и Маринеска — про нее тоже говорят, что она примазалась, хотя это не так, они равнозначные творческие единицы. Или Павел Пепперштейн и Соня Стереотырски, которые объединились в дуэт PPSS и запустили проект на NFT-платформе — здесь тоже не обошлось без рассуждений о том, насколько Соня самостоятельный художник.
Действительно, когда талантливый мужчина один, к нему относятся спокойно, когда он объединяется с женщиной-партнером, это воспринимается неоднозначно, ее не поддерживают — вечная история.
Елена Ковылина: Все зависит от того, кто был раньше: до того как Эмилия начала работать с Ильей Кабаковым, мы о ней ничего не знали. Ко мне, наоборот, примазываются мужчины. Но я, если дарю идею другому художнику, никогда не захочу, чтобы мое имя стояло рядом с его. Мое имя — только для моих работ.
— Может ли сегодня женщина строить карьеру в искусстве так же, как и мужчина?
Оля Кройтор: Может, но это все-таки несколько сложнее. Я вспоминаю свои выставки — каждый раз приходится кому-то что-то доказывать. Прорабы смотрят на тебя как на идиотку, ты учишься говорить с ними жестко, тебе приходится быть словно не собой, попеременно включать в себе то женское, то мужское.
Елена Ковылина: Ну это уровень образования этих самых прорабов. Мужчины-кураторы, думаю, относятся к тебе нормально. Но, действительно, присутствует отношение к женщине не как к художнику, а как к кому-то, имеющему пол. Приходится постоянно выстраивать дистанцию.
Екатерина Ираги: Игра полов есть везде, не только в области современного господства. Я еще помню времена, когда люди реагировали только на хамство: если ты не хамишь, не делаешь морду кирпичом, тебя просто не воспринимают серьезно — неважно, мужчина ты или женщина.
Присутствует отношение к женщине не как к художнику, а как к кому-то, имеющему пол
— Ольга Мансир называла цифры продаж, и я хочу спросить: что нужно делать, чтобы они изменились? Чтобы продажи женского искусства составляли не 2%, а больше.
Елена Ковылина: Ответ есть: должно быть больше женщин в бизнесе. Когда у женщин-коллекционеров будет больше капитала, тогда увеличится и доля женщин-художников в аукционных продажах. Это доказано (было исследование): мужчины склонны покупать работы мужчин, женщины — работы женщин.
Ольга Мансир: Я думаю, в ближайшее время эти цифры не изменятся. Потому что огромная доля продаж — это мертвые художники. Современным живым, к сожалению, нужно очень сильно постараться, чтобы догнать Пикассо. Например, самая дорогая работа ныне живущей Дженни Савиль ушла за $12 млн. Должно пройти 100 лет, чтобы по капитализации эта художница, возможно, сравнялась с Пикассо.
Однако многое в этом направлении уже сделано, начиная от акционистов (вроде тех же Pussy Riot) и заканчивая аукционистами (в апреле этого года мы провели первый онлайн-аукцион женского искусства). Процесс запущен, он будет раскручиваться, но цифры мы в ближайшей перспективе не поменяем.
— А что нужно художницам, чтобы комфортно работать?
Оля Кройтор: Работа художника всегда является отражением социальной, политической, экономической ситуации. Важно изменить отношение к женщине в обществе. Мне кажется, все начинается с литературы, которую мы изучаем в школе. Первое произведение, в котором ярко отражено неравноправие мужчин и женщин, — «Одиссея». Там есть характерный эпизод, когда Пенелопа просит музыканта перестать петь, и сын говорит ей, что она должна замолчать. Русская литература на такое тоже очень богата.
Екатерина Ираги: Я, когда готовилась к этому круглому столу, выписывала термины, которыми обозначаются проблемы, с которыми сталкиваются женщины. Кэтколлинг (вид уличного домогательства, громкий свист или комментарии. — Forbes Woman), сексторшн («вымогательство сексуальной взятки», требование предоставление сексуальных услуг в обмен на некие блага. — Forbes Woman), бодишейминг (пристыживание женщины за тело, не соответствующее глянцевым «стандартам». — Forbes Woman), фроттеризм (вид домогательств — нежелательные прижимания, например, в транспорте. — Forbes Woman), менсплейнинг (ситуация, когда мужчина поучает женщину, считая, что разбирается в той или иной теме лучше только на том основании, что он мужчина. — Forbes Woman), слатшейминг (пристыживание и преследование женщин, ведущих недостаточно, по мнению мужчин, скромный образ жизни. — Forbes Woman), ну и еще с советских времен «любимый» виктимблейминг (обвинение жертвы в том, что она сама виновата в насилии. — Forbes Woman).
Ольга Герасименко: Согласно теории групп, чем больше какая-либо недопроявленная группа себя предъявляет, тем больше критики она получает, но тем не менее завоевывает свое место под солнцем. Поэтому я за то, чтобы проводить такие круглые столы, писать манифесты, объединяться. Чем больше мы будем голосить, тем больше будет изменений.