Менеджеры своих чувств: почему «любовников» заменили «партнеры», а забота стала формой социальной революции
Эта книга начинается с тезиса, сформулированного Евой Иллуз:
«Если мы готовы согласиться с тем, что культ неограниченной свободы нередко приводит к разрушительным последствиям в экономике, вызывая, например, значительные социальные неравенства – то мы обязаны, как минимум, задать себе вопрос о том, к чему приводит этот культ в сфере эмоционального и сексуального. Критический анализ свободы выбора, состоявшейся в одной сфере человеческой жизни, должен быть предпринят и во всех остальных».
Десять предыдущих глав стали попыткой ответить на вопрос, поставленный Иллуз – разумеется, не исчерпывающей и не окончательной, хотя бы потому, что в ходе истории само понятие «свободы» меняет свой смысл, свое практическое применение, свое этическое значение. Сегодняшнее представление о свободе основывается на представлении об автономном, суверенном, субъекте, вся жизненная траектория которого подчинена одному императиву: поиску личного счастья. Чувственная жизнь этого субъекта – это проект «сделай сам», «сердечко в виде конструктора». Проект, безусловно, во многом увлекательный и заслуживающий уважения: в конце концов, сегодня большинство из нас не хотело бы, чтобы решения о том, с кем нам жить и как, заводить ли нам детей и при каких обстоятельствах заниматься сексом, принимались за нас другими людьми. Мы больше не готовы жить в мире стандартов, установленных нашими предками, церковью или потребностями рынка. Стремление к свободе, понимаемой как, в первую очередь, свобода выбора, – одна из самых фундаментальных идей современного Запада и одновременно один из главных его этических принципов. Однако тот самый неограниченный культ выбора, его абсолютный приоритет по отношению к другим моральным законам, руководящим человеческим поведением, может вести к «идеологическому насилию», говоря словами голландской исследовательницы Анн-Мари Моль. В своей книге The Logic of Care она отмечает:
«Различие между автономией и гетерономией сегодня понимается как главное различие между «Западом» и «Другими». В этом контексте «Запад» понимается как место и историческая эпоха, где люди совершают личный выбор, в то время, как «Другие» живут потребностями своих сообществ. В то время, как «их» жизни черпают свой смысл в Боге, традиции и коллективном сознании, «мы, люди Запада», оказывается, должны быть свободны от таких оков, как минимум, со времен Просвещения».
Однако это допущение, пишет Моль, лишает «западного» субъекта – субъекта технологизированного модерна и постмодерна – множества свойств, оно видит его лишь в одном измерении: в его стремлении к получению максимальной выгоды. Из этого «одномерной» оптики вытекает та идеологизированная, неприглядная сторона выбора, которая превращает его в новую форму несвободы. «Логика выбора сопровождается чувством вины», пишет Моль. «Все, что следует за выбором, по умолчанию рассматривается как производное непосредственно от него. Забота о детях отнимает у вас много сил? Сами виноваты. Не надо было заводить. Вам не помогают Ваши лекарства? Вам не повезло, вы сами их выбрали (…). В логике выбора субъект всегда несет ответственность за то, что из этого выбора следует».
Но разве может быть по другому? Разве каждый из нас не должен отвечать за принятые решения? Если жизнь – проект «сделай сам», то разве не логично, что поиск и отладка компонентов для конструктора – личное дело и личная ответственность каждого из нас? Если выбор сам по себе является моральной практикой, этическим принципом – то не следует ли из этого, что о качествах тех или иных людей, об их личных характеристиках можно судить по тому выбору, который они осуществляют? Какую альтернативу можно предложить этой гегемонии?
Эта альтернатива – в логике заботы, подразумевающей существование привязанности между людьми, с одной стороны, и их уязвимости перед лицом самых разных жизненных трудностей, с другой. Именно поэтому сегодня логика заботы на первый взгляд может показаться нам устаревшей или даже опасной: она отказывается от представления о человеке как существе, стремящемся к максимальной суверенности и максимальной пользе для самого себя. Елена Здравомыслова, профессор факультета социологии и философии Европейского Университета в Санкт-Петербурге, со-координатор программы «Гендерных исследований» отмечает:
«Плохая репутация заботы – это результат очень радикального неолиберального представления о человеке как хозяине своей жизни и абсолютно свободном существе. Такая философия жизни, действительно, делает из отношений заботы что-то постыдное, нечто, что не заслуживает уважения и достойной оплаты. Кроме того, забота потенциально очень конфликтна из-за возможности злоупотребления властью одних над другими. Плохая репутация заботы значительно обусловлена тем, что она может быть организована очень авторитарно – хоть и якобы во благо других. В ситуации зависимости, порабощенности могут находиться обе стороны: и тот человек, который отдает себя служению, и тот человек, кто принимает его как должное, эксплуатирует».
Действительно, разве не подразумевает забота отношений неравенства? Разве нет в ней инфантилизации одних – и патернализации других? Не создает ли, в конце концов, забота питательной среды для самого смертного греха современности – зависимости?
Переосмысление заботы как главного принципа отношений между людьми – дружеских, любовных, семейных, трудовых и каких угодно – таким образом, должно начаться с переосмысления понятий зависимости и независимости, их идеологического значения. Критический анализ этих понятий сегодня находится в фокусе феминистских исследований – именно феминистки (и феминисты!) стремятся к созданию демократической этики заботы. «Независимость», – пишут Нэнси Фрезер и Линда Гордон, – «это сила, это белая раса, это мужество и абсолютное благо. «Зависимость» же, наоборот – слабость, принадлежность к «цветным», это нечто «женское» и заслуживающее презрения«5. Революционным проектом сегодня может и должно стать «переписывание» этого понятия в духе феминистской теории, считают Фрезер и Гордон. «Каждое уничижительная характеристика женского может быть перекодирована с новым смыслом: внимание к мнению других как эмпатичность, склонность следовать пожеланиям окружающих – как способность к поддержанию отношений, пресловутая любовь к болтовне – как выстраивание социальных связей. (…) Зависимость, таким образом, может быть перекодирована в достоинство». Для этого, заключают Фрезер и Гордон, потребуется отказ от маскулинного представления о полной автономии как «правильном« и желанном состоянии субъекта – и о состоянии привязанности как «неправильном».
Логика заботы – это вовсе не обязательно логика подчинения. Забота – это не всегда благотворительность, это не самооптимизация и не оптимизация ближних и дальних Напротив, по определению других феминистских исследовательниц, «забота – это чувство сопричастности с другими, а не снисхождения к другому. Забота придает интуитивный, материальный и эмоциональный смысл поддержке, которая может быть направлена на отдельных людей, на сообщества и целые социальные миры«7. Говоря об этом как принципе социального взаимодействия, мы говорим не о «заботе о себе» в том смысле, в котором ее понимают и тиражируют глянцевые журналы: не как об императиве «побаловать» или «вознаградить» себя, не как об этическом основании для того, чтобы первым – или первой – порваться к той самой «кислородной маске» и обеспечить себя нужными ресурсами. Нет, в данном случае мы говорим о так называемой «радикальной заботе» – то есть «о понимании личности как укорененной в конкретной исторической эпохе, в определенном опыте насилия, со своими собственными уязвимостями. С точки зрения «радикальной заботы», личность – это не теоретический субъект, а человек, опутанный сложной сетью социальных отношений».
Елена Здравомыслова суммирует феминистский подход к заботе следующим образом:
«Феминистская философия выступает не просто за поддержку зависимого человека любой ценой, за счет чьего-то альтруизма, а за отношения, которые приоритетом делают взаимное согласие, не предполагают навязанных образцов. Главным становится максимальное сохранение самостоятельности и независимости человека, который нуждается в заботе».
Экзистенциальный вызов заботы в том, чтобы сохранять свободу и одновременно быть от кого-то зависимым. Быть больным, но обладать чувством собственного достоинства. Или наоборот – ухаживать за кем-то, кого-то поддерживать, но не злоупотреблять своим авторитетом; обладать возможностями контроля, но не создавать каторгу для других.
Но как же пройти между Сциллой и Харибдой? Как признать свое и чужое право на уязвимость, на потребность в привязанности, на не всегда имеющуюся готовность – или желание – делать выбор, но при этом оставаться самостоятельным, несущим ответственность за свою жизнь человеком? Как найти ту форму заботы, которая не будет ни подчинять, ни сюсюкать, ни ограничивать в правах?
Для ответа на этот вопрос, возможно, стоит обратиться к понятиям заботы, существующим в английском языке: caring for и caring about. Caring for – это забота, предполагающая определенную степень самопожертвования со стороны одних в пользу других, это забота, подразумевающая неравенство. Так родители заботятся о маленьких детях, зрелые люди заботятся о немощных и больных, приятели заботятся друг о друге в моменты горя или значительной потери. Caring for подразумевает восполнение ресурсов тех, кто слаб, за счет тех, кто сильнее. Такая формы заботы, безусловно, необходима в ситуациях, когда без поддержки со стороны других человек, большой или маленький, может попросту не выжить (физически, социально или психологически). И хотя такая забота может быть необходима в ситуациях кризиса, она не может лежать в основе той демократической свободы, о которой пишут и к которой стремятся феминистские авторы – точно так же, как чрезвычайное положение не может заменить конституционный порядок.
Забота, которая может и должна лежать в основе человеческих взаимоотношений – любовных, семейных, дружеских, коллегиальных – это забота caring about, забота не «о» ком-то, а «про» кого-то. Такая забота подразумевает не прямое восполнение ресурсов, но деятельное сочувствие. Вместо того, чтобы бросаться решать чужие проблемы – прочувствовать, представить себе, что это значит, иметь эти проблемы и с ними жить. Вслушаться в Другого. Разделить с ним его переживание, даже если оно связано с вашим расставанием, давно необходимым и назревшим.
Логика заботы вовсе не подразумевает, что, например, любви и сексуальности нужно вернуться в священное лоно брака, где женщины берут на себя весь эмоциональный труд. Напротив, «радикальная забота» – как принцип отношения ко всем людям без различения по классам, гендеру, расе или сексуальной ориентации – подразумевает открытость, эмпатию и любопытство к разным формам человеческого бытия. Полиамория, моногамия, сознательно выбранное одиночество, гомо- гетеро- или би-сексуальные, какими бы ни были отношения по форме, по содержанию все они могут стремиться одному идеалу – к сочувствию по отношению к боли другого, к принятию своей уязвимости, к готовности удивляться.
Эта логика – и есть основа для нового, альтернативного эмоционального режима: режима заботы. Эмоциональный режим заботы потребует от нас признания в собственной зависимости от других, признания в желании быть вместе с кем-то. Чувство юмора поможет нам принять те – иногда абсурдные – способы, которыми мы пытаемся это желание удовлетворить. Кроме того, в режиме заботы любовь неразделенная или несчастная не будет считаться «ошибкой» или признаком «нездоровой психики»: мы будем относиться к ней с уважением, ведь кто, как не она, напоминает нам о противоречивой природе человеческой личности. Мы будем заботливо относиться к боли и страданиям любви, потому что они – неизбежная часть жизни, а не результат «плохого выбора». И, наконец, требуя от нас большей эмпатии, режим заботы поможет заложить основы для более равного, более свободного общества.
«Забота – это труд любви», говорит Елена Здравомыслова. Но тогда и любовь – это труд заботы, не только «сделай сам», но и «сбереги то, что тебе дали другие».
В мире бесконечного «выбора» бесчисленных одиночек, забота – это форма социальной революции, требующей огромной смелости: смелости быть частью чего-то большего, чем ты сам. Делясь своими переживаниями, позволяя себе и другим «непродуктивную» боль, мы атакуем социальные конструкты, которые разделяют и учреждают неравенства – и на их месте создаем новые нормы, более человечные и более соразмерные жизни.