Те, кто удивлялся, зачем Кремль во время правления Дмитрия Медведева продлил сроки полномочий президента с четырех до шести лет, а Госдумы с тех же четырех до пяти (вскоре пятилетний срок распространился на губернаторов и заксобрания), сегодня получили ясный и однозначный ответ. Выборы, даже такие контролируемые, как в России, — всегда большой риск. И потому лучше, чтобы они проходили как можно реже. То, что произошло в ночь с 16 на 17 сентября в Приморском крае, стало ярким доказательством этого тезиса.
При подсчете голосов второго тура выборов главы региона некоторое время кандидат от КПРФ Андрей Ищенко после обработки 95% протоколов опережал своего соперника — врио губернатора из «Единой России» Андрея Тарасенко — почти на 6 процентных пунктов. Но при подсчете более 99% бюллетеней утром в понедельник Тарасенко обогнал своего соперника на 0,5%, сообщалось на сайте ЦИК. Ищенко заявил о фальсификациях выборов во Владивостоке, Находке, Уссурийске и Артеме и объявил голодовку. В свою очередь, доверенное лицо Тарасенко Игорь Хрущев заявил, что «на многих избирательных участках… осуществлялись подвозы, подкуп избирателей», обвинив в этом штаб кандидата от КПРФ.
Даже в условиях сверхустойчивости политической системы, когда парламентские выборы 2016 года были выиграны «партией власти» за подавляющим преимуществом, когда президентские выборы 2018 года прошли с минимальным количеством проблем для Кремля, губернаторские кампании превратились в источник серьезнейших проблем для администрации президента.
Как показывает недавняя история, именно выборы являются тем временем для авторитарных режимов, когда система может начать давать сбои.
Во-первых, оппозиция получает повод и трибуну для критики власти. Во-вторых, происходит мобилизация ее сторонников, повышается градус политизации населения. В-третьих, особенно перед вторым туром, различные политические силы могут сплачиваться для победы над провластным кандидатом.
«Оранжевая революция» 2004 года на Украине стала результатом президентской кампании. Ей предшествовали выборы мэра города Мукачево, которые привлекли внимание всего украинского политикума, когда власть обвиняли в фальсификации итогов голосования. На этой кампании будущие «оранжевые» отрабатывали привлечение общественного мнений на свою сторону.
Четырьмя годами ранее по такому же сценарию прошла «бульдозерная революция» в Сербии, когда протестующие, недовольные подсчетом голосов, свергли Слободана Милошевича. Приход к власти Михаила Саакашвили («революция роз») стал возможным на фоне возмущения объявленными итогами голосования на парламентских выборах в Грузии в 2003 году. Это же относится и к «тюльпановой революции» в Киргизии в 2005 году. В истории XX века вообще много примеров того, как именно попытки властей фальсифицировать итоги и вести нечестную агитацию приводили к переворотам и революциям — это и свержение Фердинанда Маркоса на Филиппинах в 1986 году, и приход к власти в Бразилии Жетулио Варгаса в 1930 году.
И в самой России генезис нынешнего режима лежит в событиях 1998-1999 годов, когда развернулась борьба за власть накануне избирательного цикла 1999-2000 годов. Предстоящие парламентские и президентские выборы спровоцировали раскол элит, система оказалась в серьезном кризисе, по сравнению с которым кризис 1996-го, также связанный с выборами, казался детской игрой. Тогда режим смог мобилизоваться, подавить внутри себя внутренние разногласия. Итогом стало решение «уходить от выборов» — проводить их как можно более формально — выборы без выборов.
Неуверенность в связи с предстоящими в 2012 году выборами спровоцировала опять политический кризис в стране, пусть и не такого порядка, как в 1999 году. Протесты зимы 2011-2012 годов стали реакций как на думскую избирательную кампанию, так и на будущую президентскую. Маховик критики «партии жуликов и воров», раскрутившийся на парламентских выборах, не мог остановиться еще полгода.
В 2016-2018 годах системе повезло, сработал крымский синдром, синдром единения народа с властью, которая принесла ей на блюдечке полуостров и которую потому надо поддерживать в условиях геополитического конфликта с Западом. Но в Приморье (и других регионах) эта тема не работает, там совсем иная повестка. Получается парадокс: даже при наличии муниципального фильтра, отсекающего всех нежелательных для власти кандидатов, при допуске только проверенных спарринг-партнеров из системных партий все равно происходит сбой, поскольку избиратели даже таких кандидатов рассматривают как протестных и потому поддерживают их, как это и произошло в единый день голосования в нынешнем сентябре и продолжилось в Приморье.
Разумеется, не стоит делать далеко идущих выводов. Вспомним победы «красных губернаторов» в 1990-е годы, вспомним победы мэров на волне протестов на Болотной. Как КПРФ помогло наличие трех десятков «красных» губернаторов? Никак, все они моментально перешли под кремлевские знамена, лишь поменялась власть в Москве. Что дало оппозиции избрание Евгения Ройзмана в Екатеринбурге, Галины Ширшиной в Петрозаводске или Анатолия Локтя в Новосибирске? Ровным счетом ничего. Или более свежий пример — кто-нибудь вспоминает, что более чем в десятке муниципалитетов оппозиция победила в сентябре 2017 года на выборах в Москве? Как это ее усилило?
Но в данном случае речь не об оппозиции — системной или несистемной. Речь идет о власти, о том, что даже при тех куцых «выборах», которые мы имеем, она регулярно сама себя ослабляет. Но что ей делать? Отменить совсем их нельзя, выхолостить окончательно — а куда еще больше? Последние двадцать лет — срок достаточно большой для износа конструкции. Прежние приемы все чаще не срабатывают. Необходимо нечто иное. Разумным выходом из тупика виделся бы переход к менее репрессивному режиму, с большей конкуренцией политических сил.
Но морально, психологически и технологически люди, руководящие страной два десятка лет, к этому не готовы. Так что впереди нас ожидает, скорее всего, повторение «Владивостоков» либо нахождение властью каких-то иных способов управления, благодаря которым, говоря словами героя романа «Леопард», она, поменяв что-то, останется неизменной.