Рост начала 2000-х закончился окончательно в 2013 году. После сбоя 2009-го, он ни разу не превышал 5%, и уже четыре последних года экономика Россия топчется на месте. Восстановительный период — компенсаторный рост после падения 90-х, — завершился. Страна, привыкшая за почти пятнадцать лет к быстрому и поступательному развитию экономики, словно замерла в ожидании — что ждет ее в будущем?
Впрочем, от прямого вопроса общественность пытается уходить, озабоченная и выживанием, и тем, как бы не растерять имеющееся.
Важная деталь — сегодняшний этап не воспринимается как переломный. В этом отличие ситуации, скажем, от 1928-30 гг. или 1985-91 гг. В тех случаях речь шла о резком переходе к иным формам хозяйствования, с коренной сменой парадигм – отказ от рынка, или, наоборот, о возвращении к нему.
Что дальше? Как говорится, «все новое — хорошо забытое старое». Чтобы понять — на каком этапе мы находимся, стоит обратиться к истории России.
Реформы и страх Хрущева
В 1953 году среди осиротевших «сталинцев», людей входивших в окружение умершего генералиссимуса, существовал консенсус: режим необходимо смягчать, но не допускать отхода от базовых принципов. Характерная деталь — те, кто считался наиболее близкими к вождю лидерами — Берия и Маленков, оказались в числе наиболее радикальных реформаторов (если уместно использовать термин «радикализм»).
Ключевыми решениями 53-го стали отмена натуральных поставок с личных хозяйств крестьян, снижение вдвое налогов с них, списание задолженности с колхозов, и повышение закупочных цен на их продукцию. Эти меры поддержали в Кремле единодушно, ибо катастрофическое положение в сельском хозяйстве было очевидно для всех. Также Маленков объявил о переносе приоритетов в промышленности с производства средств производства на потребительские товары.
Однако речь даже не заходила о ликвидации колхозов или, хотя бы, о расширении приусадебных хозяйств. В этом заключалось основное отличие послесталинской политики от взятого в Китае курса после смерти Мао Цзэдуна. Страх перед стихией рынка стал ведущим чувством. Берия был расстрелян, а Маленкова сняли с постов именно за проявление пусть даже небольшой неортодоксальности.
Укрепивший свои позиции Хрущев избрал не интенсивный, а экстенсивный путь развития. Уже в первую зиму без Сталина, в феврале 1954-го было принято решение об освоении целины. В бедной стране огромные ресурсы были брошены не на улучшение состояния сельского хозяйства в традиционных районах его ведения, а на новые земли, вкупе с форсированной программой переселения туда сотен тысяч человек.
Этот вполне этатистский эксперимент в духе коллективизации дал кратковременное облегчение в снабжении хлебом. Однако уже через несколько лет, начиная с 1963 года, это привело к необходимости массовых закупок зерна за границей. Одновременно недоверие Хрущева к любой форме неконтролируемой экономической активности простиралось много дальше, чем у его предшественника. Именно при Хрущеве были ликвидированы артели и начался массовый перевод колхозов в совхозы.
После отставки Хрущева в 1964 году перед Брежневым и Косыгиным вновь встала задача выработки нового курса. И опять — речь не шла о каком-то радикальном отходе от устоявшейся модели. Так называемые «косыгинские реформы» в итоге свелись к косметическим изменениям и ничего не поменяли принципиально.
С позиций сегодняшнего дня представляется, что реальная возможность проведения реформ китайского типа, предпринятых Дэн Сяопином, имелась в марте 53-го, когда реально было осуществить их, не теряя стабильности и управляемости в стране. Тогда еще находились в активном возрасте люди, имевшие опыт жизни в условиях рыночных отношений. Село, при всем его разорении коллективизацией, сохраняло демографический потенциал. Кроме того, в составе СССР имелись значительные территории, лишь недавно вошедшие в его состав, население которых еще буквально вчера жило при рынке.
К 1965 году ситуация поменялась, да и сам Косыгин был типичным продуктом сталинского времени, убежденным плановиком-государственником, человеком крайне консервативных взглядов, как и все, впрочем, в тогдашнем правительстве.
Резюме? Идеологическая зашоренность управляющей элиты, отсутствие у нее стратегического видения, ориентация на поддержание «консенсуса» в руководстве, который был возможен только путем отказа от решительных изменений, породили неудачу реформ как 53-го, так 64-го годов.
Плюс, прибавим неблагоприятную внешнеполитическую обстановку — «холодная война» поглощала огромные средства на ВПК и ограничила доступ к внешним рынкам и инвестициям. Выход из нее был возможен при отказе от господствующей ментальности.
Александр II и реформы как личный выбор главы государства
Сегодня Россия вновь стоит перед теми же вызовами, что и СССР середины прошлого века. При одном, однако, принципиальном отличии — ее руководство и лидер не поменялись. То есть речь идет о способности правящей элиты без кадровых потрясений нащупать и предложить новый путь. С одной стороны, это серьезный гандикап, ибо присутствуют множество психологических барьеров (устоявшиеся привычки, самоуспокоенность, нежелание перемен в пожилом возрасте, феномен «замыленности глаза» и т.д.), а также институциональных ограничений, связанных с клановыми и коммерческими интересами сложившихся групп, для которых изменение правил игры может означать прекращение «доступа к кормушке».
С другой стороны, это развязывает руки. Кремль в лице Путина пользуется широчайшей общественной поддержкой. Он не связан множеством ограничений, существующих в демократических странах, когда необходимо учитывать электоральные последствия наступления на интересы групп влияния; административная вертикаль полностью ему подчиняется, что также устраняет ненужных посредников в механизме исполнения решений.
Отмена крепостного права в России в 1861 году стала примером того, как власть способна поступать, исходя из стратегического видения, работая на длительную временную перспективу. И неограниченная царская власть, в данном случае — Александра II, служила полезным орудием, благодаря которому возможно было преодолевать сопротивление земельной аристократии, чьи интересы неизбежно пострадали бы при осуществлении реформы.
Важно: объективной, всеми ощущаемой необходимости отмены крепостной зависимости, на момент проведения реформы не существовало. Уровень крестьянских волнений был низок, и уж тем более не имелось у мужика «программы» своего освобождения. Подавляющее большинство помещиков сложившиеся условия использования земли и крестьянского труда вполне устраивали. Пресловутое поражение в Крымской войне ни коим образом не связывалось с крепостным правом — как не связывалась с ним победа над Наполеоном.
Решение Александра II инициировать реформы (помимо крестьянской, наиболее известной, последовали земская, городская, судебная и т.д.) являлось именно его личным выбором, который была обязана исполнять государственная бюрократия. В отличие от Маленкова и Косыгина, новации Александра увенчались успехом и преобразили российское общество.
Другой вопрос, что наследники — Александр III и Николай II не обладали видением проблем императора-реформатора, были не способны работать на перспективу. Если Николай II, последний из династии Романовых и прибегал к реформам, то всякий раз вынужденно, в последний момент, и сам не веря в их успех. Столыпин и Кривошеин действовали, по сути, вопреки убеждениям Николая II. Это, в конечном счете, погубило и династию, и страну.
Латиноамериканская модель
Если сопоставить Россию образца 1999-го года, когда во главе государства оказалась действующая правящая команда, с Россией сегодняшней, то в глаза бросается общая незавершенность начатых тогда реформ.
То, что начиналось в 2000-м году как последовательная монетаристская политика («плоский» налог, приватизация земли и т.д.), быстро выродилось в олигархическую связку власти и бизнеса. Итоге — сложившаяся в России социально-экономическая модель латиноамериканского образца, при том, что неправительственные институты (например, церковь или общины) неразвиты и несамостоятельны, а государство сильнее контролирует экономику, чем в Южной Америке.
Вопреки надеждам начала «нулевых», Россия не стала поставщиком на мировой рынок сложных технологических изделий, а в экспорте преобладают нефть, газ, уголь, металлы, химикаты, лес и зерно. Ввиду высокой волатильности цен на них, и скачущей динамики спроса, экономика по-прежнему нестабильна, динамика ее развития критически зависит от мировых рынков.
Институциональные реформы привели к противоречивым результатам. С одной стороны, качество государственного управления улучшилось, взаимодействие гражданина с ведомствами проходит на более внятной и относительно прозрачной основе (получение документов, например). А с другой — коррупция остается такой же проблемой как прежде, давление на бизнес не ослабло, суды принимают решения, исходя из целесообразности, субъективно толкуемой.
В регионах по-прежнему управление осуществляется не на основе ясных правил, а «по понятиям», местное самоуправление задавлено губернаторами, сами они активно вмешиваются в бизнес, будучи при том по факту назначаемыми, и, соответственно, отвечая прежде всего перед Кремлем, а не перед населением субъектов федерации. Меритократия остается недостижимой мечтой.
Если отношения с Западом были в конце 99-го напряженными из-за Чечни, то сегодня впору говорить о новой «холодной войне», и то, что тогда казалось временным недоразумением, сегодня осознается как «всерьез и надолго».
Дискуссии как ширма
Говоря о том, что можно и чего нельзя ожидать в ближайшее время по объективным причинам, следует сказать, что такие данности, как коррупция и непотизм, видимо, будут оставаться надолго характерной чертой российской жизни. Политические изменения также маловероятны — слишком велики риски при переходе к свободным выборам в неустоявшемся противоречивом обществе, с немалым социальным расслоением.
Не стоит надеяться и на заметное потепление в отношениях с Западом, и с США, в частности. Опыт взаимодействия с Вашингтоном при последних четырех президентах показывает, что оно задается объективным различием интересов, и мало зависит от лица в Белом Доме. В Кремле перемен не ожидается и вовсе.
При этом РФ сегодня — страна прошедшая через перестройку. Опыт почти тридцати лет жизни при рынке избавил россиян от множества иллюзий. Есть понимание того, что мы достигли максимума того, что можно выжать из сырьевой экономики, не меняя ее принципиально. Прежняя модель отработана, но переходить к новой боятся как власти, так и население.
Правительство предусмотрительно не старается громко объявлять о своих приоритетах, и держит возле себя экономистов самых разных направлений. Тот факт, что и Алексей Кудрин, и Борис Титов, и Сергей Глазьев находятся в «одной лодке», волне красноречив.
Предлагаемые ими программы развития демонстрируют зашоренность мышления и бедность идеями. Это либо возвращение к монетаризму 2000-го года (Кудрин), либо государственный дирижизм кейнсианского типа (Титов), либо радикальное вмешательство государства в экономику а ля Уго Чавес (Глазьев). При этом споры Кудрин-Титов-Глазьев — скорее ширма для пиара, а не дискуссия, итоги которой будут приниматься и внедряться всерьез.
Лидеров, способных повторить успех творцов азиатских чудес — от Ли Куан Ю (на фото) до Дэн Сяопина, в сегодняшней России не просматривается. Разговоры о концепциях подменяют прагматизм «отцов» «тигров».
Что дальше? Скорее всего, в ближайшее время политика осторожного балансирования без принципиального выбора останется без изменений. Потому отвечая на вопрос, где мы? — стоит видимо признать, что скорее застряли во времени «хрущева», нежели «царя-реформатора». По крайней мере, на сегодняшний день.