«Просто потому, что можем»: чем занимаются профессиональные химики в теневой науке
Создание и тестирование экспериментальных психоактивных препаратов — обычное дело для выпускников фармакологических и химических вузов. Если, конечно, вы получаете за это гранты, имеете хорошую лабораторию и публикуетесь в престижных изданиях. Но что делать, когда ничего этого нет, а быть полезным науке все-таки хочется? В таких случаях появляются теневые химики, медики, биологи, которые собираются в закрытые группы по интересам и пытаются самостоятельно синтезировать новые биоактивные вещества. N+1 нашли несколько таких «подпольщиков» и расспросили их о том, как и над чем они работают, что составляет материальную базу их исследований, какие они ставят перед собой цели и какое отношение вся эта деятельность имеет к науке. Все собеседники предпочли не раскрывать свои настоящие имена.
«N+1»: Скажите, с чего начиналась теневая фармакология, кто в этом участвует? И есть ли организация как таковая?
Х (Санкт-Петербург): Нет, мы не организация и не сообщество. Каждый занимается тем, чем хочет. Вот, например, паблик *** — это лишь клуб по интересам в огромном клубе по интересам.
Среди коллег есть люди с научными степенями, есть психиатр кандидат медицинских наук, кандидат химических наук, те, кто занимаются фармакологией официально, но не хотят раскрывать свою личность. В целом, это все лица, которым интересна «фарма».
Опять же, можно ли назвать подпольной деятельность химика-технолога, который занимается чем-то, что не входит в его должностные обязанности, но при этом публикует полученные результаты в научной литературе? И это подпольщиной не назовешь. В данном случае одно перетекает в другое и трудно понять, где кончается «фарм-подпольщина» и начинается создание лекарственных препаратов.
Например, Александр Шульгин, знаменитый американский химик и фармаколог, создатель многих психоактивных веществ, в 60-х, 70-х годах синтезировал психоделик STP (2,5-диметокси-4-метиламфетамин). Полевые наблюдения показали, что лица, употребляющие данное вещество, статистически имеют крайне низкий процент аутоиммунных заболеваний, в том числе ревматизма. Начали смотреть и выяснили, что STP изменяет работу Толл-подобных рецепторов и оказывает прямое иммуномодулирующее действие, гася воспаление. Получилось, что STP в дозировках, гораздо меньших тех, что могли бы повлиять на нервную систему человека, могут быть полезны для контроля аутоиммунных заболеваний.
Есть и обратные варианты, например, изобретение LSD. Изначально шведский химик Альберт Хофманн искал средства для стимуляции тонуса матки и лактации. Известно, что такое вещество, как эрготамин (алкалоид спорыньи), раньше как раз использовали для родовспоможения, а LSD и есть его синтетическое производное. Психотропные свойства этого соединения были обнаружены случайно. 19 апреля 1943 года (также эта дата известна как День велосипеда) Альберт Хофманн первым из людей принял 250 мкг LSD. Поначалу ученый ощутил головокружение и чувство беспокойства, но затем эффекты усилились. В течение нескольких часов Хофманн находился в состоянии бреда. Его одолевали визуальные и слуховые галлюцинации, посещали странные разноцветные образы.
Я думаю, Хофманн догадывался о возможном эффекте, поскольку он знал, что производные эрготамина имеют низкие действующие дозировки (т.е. активны в самом малом количестве) и могут влиять на гормональный статус человека. Так или иначе, вещество, задуманное как лекарство, стало использоваться совсем не в научных целях.
— Как в теневой науке обстоят дела с оборудованием и лабораториями? Где проводите опыты, исследования?
Х (Санкт-Петербург): В основном люди используют либо оборудования официального места работы, какого-нибудь НИИ, университета. Либо собирают свои частные лаборатории из технического наследия Советского союза, ГДР, Чехословакии. Как только становится известно, что какой-нибудь старый завод прекращает работу, то, конечно же, всякие школосталкеры бегут за фоточками в подземелье. Но иногда там появляются и странные люди, которые первым делом идут в отдел контроля качества заброшенного завода и сметают оттуда все колбы, все химическое оборудование и реактивы.
Когда закрывали ГИПХ (Государственный институт прикладной химии), туда ходили целые паломничества (ГИПХ был снесен весной-летом 2012 г. в связи с реализацией проекта «Набережная Европы». — Прим. N+1). Известны даже случаи, как некоторые преподаватели неофициально агитировали студентов прийти на развалины ГИПХа, взять себе что-нибудь. Чтобы просто не пропало. Как разбирался ГИПХ — это, конечно, апофеоз варварства. Дело в том, что в этом институте проводились исследования на некоторые закрытые тематики, и те реактивы, которые там использовались, при неправильном хранении и неправильной транспортировке очень опасны. На фотографиях, опубликованных в некоторых сообществах, посвященных «залазам», видно, что пара комнат, судя по всему, была загрязнена веществами с изотопными метками, то есть с радиоактивными изотопами. Химики, сами студенты и сталкеры с [форума спелеологов] Кавес, которым было не лень ходить с дозиметром, специально помечали эти комнаты, рисовали знак «Осторожно, радиация!». При разборе ГИПХа разнорабочими емкости с опасными газами и реактивами выбрасывались из окон. Оборудование на миллионы рублей тоже варварски выбрасывали или ломали.
— А реагенты откуда берете?
Х (Санкт-Петербург): Сложные реагенты иногда делали сами. Бывало, заказывали из западных стран у качественных поставщиков. Например, у известных компаний Sigma-Aldrich или Merck.
Этот же вопрос мы задали другому нашему респонденту.
Y (Москва): Есть множество магазинов химреактивов, которые свободно отпускают необходимое частным лицам. Но вообще у нас законодательное регулирование здесь очень странное. C одной стороны, есть и подробные списки прекурсоров, и документы, регулирующие их оборот. С другой стороны, в этих списках встречаются самые необходимые вещества. Например, серная и соляная кислоты. Они необходимы любым лабораториям, в том числе школьным и университетским. В целом такая ситуация создает преграды скорее не тем, кто занимается изготовлением и сбытом запрещенных веществ, а вполне нормальным лабораториям и школам. Очень странно запрещать оборот серной кислоты, если она составляет основу электролита автомобильных аккумуляторов. Аккумуляторы тоже в список надо вносить что ли?
— Расскажите, как устроен ваш рабочий процесс. С чего начинается изучение того или иного вещества? Где находите нужную информацию?
Х (Санкт-Петербург): Вначале работы оцениваются два параметра. Во-первых, материальная база, что есть на руках. Во-вторых, наличие теоретических данных. Чтобы таковые найти, приходится перелопачивать авторитетные издания наподобие Journal of Medicinal Chemistry.
Вот человек видит, что есть новые классы соединений, смотрит, что можно с ними сделать, сравнивает результаты разных научных групп и разных публикаций. Далее находит 3D-структуру белка и рассчитывается докинг. Докинг — это подгонка искомой молекулы к нужному рецептору теоретически, на уровне компьютерного моделирования.
Здесь есть забавная история. В российской среде некоторые любят пользоваться программой, определяющей биологическую активность веществ по сравнительному методу PASS. На сервер загружаются придуманные и спроектированные соединения, и программа показывает, что с такой-то вероятностью такое-то вещество будет иметь такую-то активность. Но общедоступный российский сайт этой программы целиком поддерживается одним из российских медико-биологических институтов. И все те как бы «эксклюзивные» соединения, которые люди прогоняли через программу, сохранились на серверах института. Данный факт не афишируется, однако если прокрутить страницу вниз, то видно, кто админ сайта. Я не верю, что институт не пользуется тем огромным количеством структур, которые к ним загружаются. Получается, что люди сами «сливают» новые соединения.
— Как проходит тестирование полученных препаратов? На ком испытываете?
Y (Москва): При тестировании в первую очередь, помимо синтеза и обязательно очистки, следует сначала узнать что-либо об уровнях активности и токсичности исследуемого соединения. Ведь существуют очень сильные препараты. Вообще, в отношении активных дозировок применяется термин потентность. Сейчас, например, среди опиоидов известны вещества, проявляющие анальгетическую активность уже с одного-двух микрограмм на человека, это очень мало.
Х (Санкт-Петербург): Испытывать можно на крысах, можно на кошках. Если токсичного действия не выявлено, испытания продолжаются на добровольцах. Аудитория набирается сама. В основном это люди, которые хотят бесплатно «поторчать». Но я этого не одобряю, я бы вручал им премию Дарвина, если бы вдруг что-нибудь пошло не так. Бывают разные реакции на вещества. Кто-то говорит с портретом Леонида Парфенова о построении демократии в России. Кто-то начинает истошно требовать листок, чтобы порисовать. Другие общаются с макаронами, смотрят видео на выключенном телефоне. Это все обычные рабочие моменты. Из серьезного — человек однажды оступился, упал и вывихнул челюсть. К счастью, по-настоящему серьезных реакций, когда действительно что-то пошло не так, на моей памяти пока не было.
— На себе пробовали?
Х (Санкт-Петербург): Да, пробовал, но только то, что было протестировано на животных, о чем имеются данные по безопасным дозировкам и тот образец, чистота которого подтверждена.
— Ради чего вы занимаетесь психофармакологией, и какова цель всех этих исследований? Это хобби или исследовательский проект?
Х (Санкт-Петербург): И то, и другое. Люди делают это, просто потому что могут. Очень круто, когда у нового синтезируемого вещества практически нет побочных эффектов, высокая селективность и низкие действующие дозировки. Это очень хорошо и вообще придает уважения в среде тех, кто понимает.
Для меня синтез и разработка психофармакологических средств — это еще и своеобразное соревнование. Но в этой среде есть те, кто воспринимают опыты и исследования исключительно как средство для развлечения. Из-за такого непрофессионального подхода порой случаются курьезные истории. Например, в русскоязычной среде одно время ходил миф, что известное лекарство фенотропил (ноотроп, один из немногих легальных психостимуляторов в РФ, отпускаемый без рецепта. — Прим. N+1) якобы имеет структурные сходства с фенэтиламинами (класс психоактивных препаратов; производными фенэтиламина являются приходелики и стимуляторы. — Прим. N+1) и работает через дофаминовые рецепторы и дофаминовый транспортер. Но в публикации создательницы фенотропила отмечено, что он действует через активацию ацетилхолиновых, а не дофаминовых рецепторов. Важно понимать это различие. Ведь если в головах укоренился миф о «дофаминомиметике-психостимуляторе», то даже вроде бы неглупые люди часто воспринимают его как психостимулятор. Это не опасно, но просто очень смешно: многие потом удивляются: «Пацаны, я сожрал три таблетки фенотропила, и меня не вставило, вы че, пацаны, я думал, это как NZT из фильма «Области тьмы». На самом деле фенотропил ускоряет формирование долговременной потенциации — устойчивой связи между нейронами. Этот процесс, упрощенно говоря, и является «запоминанием» с точки зрения нейрофизиологии. И то, что фенотропил якобы психостимулятор, неправда. Он именно ноотроп — лекарство для процесса улучшения запоминания. Такие истории показывают общий уровень понимания фармакологии, который можно встретить в нашей среде.