Почему мы относимся к себе как к посторонним и как это мешает быть счастливыми

Бихевиорист и профессор маркетинга из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Хэл Хершфилд известен своими исследованиями, показывающими парадоксальное отсутствие прочной связи между человеком и его образом себя в будущем. Хершфилд при этом объясняет, что если мы думаем о своих будущих «я» так, как будто они для нас чужие, то становится понятно, почему мы иногда так плохо с ними обращаемся: едим вредную еду, не откладываем деньги и не изводим себя сегодняшего утомительным тренировками в спортзалах. Откладывать деньги, говорит Хершфилд, это, по сути, выбирать между тем, чтобы потратить их самому или отдать совершенно незнакомому человеку.

В ходе экспериментов исследователь установил, что для разных людей эта связь с «будущими собой» может быть разной. Степень этой связи, утверждает ученый, отражается на жизненных стратегиях. Например, люди, которые ощущали себя более похожими на свое более «взрослое» «я», как правило, имели бóльшие денежные накопления, лучше учились в колледже и чаще занимались спортом. Хорошая новость в том, что при желании эту связь можно сделать более тесной.

Что собой вообще представляет личность человека, как она может состоять из разных «я» и что может сделать ваше сегодняшнее «я», чтобы будущее «я» меньше страдало, — Хэл Хершфилд рассказал в книге «Не мешай своему будущему. Что изменить сейчас, чтобы не жалеть потом» (Your Future Self в оригинале). На русском языке книга выходит в сентябре в издательстве «Манн, Иванов и Фербер». Forbes публикует отрывок. 

Философы и чемодан 

«Впервые мы думаем о своей идентичности с точки зрения того, как нас видят окружающие, в удивительно юном возрасте, где-то между шестью и девятью годами; именно в это время дети начинают определять себя через их взаимоотношения с родными и друзьями. С той поры мы все чьи-то сыновья, дочери, братья, сестры, родители, мужья и жены и т. д. Эта привычка проистекает из надежды: предполагая, что эти отношения останутся стабильными, мы накрепко привязываем к ним свою идентичность в надежде обеспечить и ее стабильность. 

Если вспомнить парадокс о паруснике древнегреческого героя Тесея, то понятным становится тезис о том, как трудно определить, остаются ли объекты — и окружающие нас люди — со временем такими же или становятся другими. Этот вопрос касается и нашего собственного «я», но, поскольку мы знаем себя гораздо лучше, чем других, тут есть некоторые особенности. Если вам нужна полезная для ответа на вопрос о стабильности своего «я» во времени аналогия, представьте чемодан, купленный вами в самом начале жизни. Вы берете его с собой в поездку за поездкой, наполняя разными вещами и сувенирами. Со временем он становится потрепанным от лежания на багажных полках и потертым от таскания по аэропортам; внутри он залит шампунем и заляпан кремом для бритья. И все же, спроси я вас, вы, вероятно, скажете, что это все тот же чемодан, который вы когда-то купили, а не совершенно другой. То же и с вами самими: как тот старый чемодан, ваше «я» может со временем измениться и заляпаться (и вырасти во всех смыслах), но оно все равно остается одним целым — в основном благодаря прочным взаимоотношениям с окружающими. 

На первый взгляд это кажется очевидным: ну конечно, время идет, а я остаюсь все тем же! А кем еще-то? А между тем у этой идеи единой, непрерывной, последовательной самости имелись весьма известные и авторитетные недоброжелатели. Дэвид Юм, шотландский философ XVIII века, решительно ее отвергал. В своем труде, весьма самонадеянно озаглавленном «Трактат о человеческой природе», он утверждал, что такой вещи, как «я», не существует. Человек — это вам не чемодан. 

Как он это объяснял? По Юму, чтобы что-то сохраняло свою идентичность, оно должно при переходе от любого заданного момента к следующему обладать одним и тем же набором свойств. А это явно не относится к людям, которые постоянно меняют свои мнения и предпочтения. Короче, по словам Юма, людям разумно решительно отказаться от идеи стабильности идентичности во времени. 

Высказался по этому поводу и другой британский философ, Дерек Парфит. Парфит, умерший в 2017 году, был неординарным и блестящим мыслителем. Не желая тратить время на все, что не связано с писательством или научными изысканиями, этот парень всегда ходил в одном и том же: белый верх, черный низ. И большую часть взрослой жизни каждое утро ел на завтрак одно и то же: колбасу, йогурт, зеленый перец и банан, смешанные в одной миске. (Эту диету Парфит назначил себе сам, решив, что именно так выглядит здоровое питание, но, узнав позже от друга-диетолога, что это не соответствует действительности, он на следующий же день сменил этот рацион и никогда к нему не возвращался.) 

Как и Юм, Парфит был одержим проблемой идентичности. Чтобы исследовать парадоксы нашей самости, он изобретал разнообразные мысленные эксперименты, стараясь получить хоть некоторое представление о том, что же обеспечивает последовательность человеческой личности во времени. Включить его старые лекции сродни тому, чтобы одновременно смотреть эпизод «Звездного пути» и  слушать лидера какого-то религиозного культа, рассуждающего о своих недавних откровениях. Высокий, худощавый, с изможденным лицом, внушительными очками и седыми волосами, он выглядит как абсурдная карикатура на современного философа. 

Первым делом Парфит-лектор просит аудиторию представить машину-телетранспортер. Эта штука копирует вас всего — ваше тело, разум, кожу, воспоминания — и переносит на Марс. А потом он предлагает подумать о новой, модернизированной версии транспортера. Вас им сканируют, но вы каким-то образом остаетесь на Земле, хотя копия ваша отправляется на Марс и живет там. Теперь вас двое. Но кто из этих двух «настоящий» вы? 

По идее Парфита, ту же концепцию копий можно применить и к нашим «я» на временнóй шкале нашей жизни. Возможно, вместо одного постоянного «я» — стабильной идентичности — мы на самом деле больше похожи на набор отдельных самостей. 

А вот еще одна аналогия, которая может помочь вам понять идею Парфита: думать о разнице между «единым «я» и «отдельными самостями» как о разнице между индивидуальным предпринимателем и небольшим стартапом. Индивидуальный предприниматель, как единое «я», выполняет задачи многих людей, но остается при этом одним работником. С этой точки зрения мы остаемся одной отдельной личностью на протяжении всей своей жизни, хотя наши интересы, симпатии, убеждения и отношения со временем меняются. А вот малый стартап, напротив, сродни модели «отдельной самости»: в нем работает группа людей, каждый из которых выполняет свою задачу. С этой точки зрения со временем у нас может появиться много разных «я», у каждого из которых свои интересы, симпатии, убеждения, таланты и т. д. Хотя все эти люди работают в одной компании, важно признать их различия. 

Надо сказать, идея отдельных самостей немного выбивает людей из колеи. Когда я рассказываю о ней своим ученикам, то нередко сталкиваюсь со своего рода экзистенциальными мини-кризисами. Если я — коллекция отдельных самостей, то кто же я на самом деле? И еще: как нам привлекать людей к ответственности за совершенные ранее проступки, если их предыдущая версия совершенно отдельна от того, кто они сегодня? И что, получается, человек, за которого я когда-то вышла замуж, совсем другой, чем тот, за кем я замужем сейчас? (И если это так, то, боже мой, какой вообще смысл в свадебных клятвах?!) 

По теории Парфита, тут огромное значение имеет ощущение связи каждого отдельного «я» с другими. Подумайте еще раз о стартапе с несколькими сотрудниками. В процессе существования компании, по мере того как она развивается от новичка до более солидной организации, в нее могут приходить новые люди и уходить старые работники. 

Пересекаясь друг с другом на несколько недель или месяцев, старые сотрудники передают новым важную информацию и культуру компании. А те, в свою очередь, в дальнейшем передадут все это будущим работникам. Таким образом, самых первых сотрудников с последующими связывают цепочки последовательных уз. Но в такой цепочке возможны разрывы (например, когда сотрудник работает совсем недолго и едва пересекается со своими преемниками), иногда какая-то информация просто не передается. И при определенном количестве таких разрывов некоторые более поздние сотрудники могут не чувствовать никакой связи с предыдущими. Они кажутся друг другу совсем чужими, полными незнакомцами. 

Аналогичным образом и наши идентичности можно рассматривать как серию взаимосвязанных «я» из разных времен. 

Каждое последующее «я» имеет много общего с идущим непосредственно перед ним и сразу после него. Но при определенной дистанции между двумя «я» — при их достаточном удалении во времени — часть этих связей начинает утрачиваться. И в какой-то момент, когда расстояние между оставшимся в далеком прошлом и далеким будущим «я» становится значительным — проходит много времени, — они начинают казаться нам чужими и незнакомыми. Они представляются нам совершенно разными людьми». 

Мое будущее «я» мне чуждо, ну и что? 

«Ладно, ну и что с того? Ну, кажутся нам будущие версии себя незнакомцами, в чем беда-то? 

На самом деле это важно по очень простой причине: как известно, мы относимся к незнакомцам не так, как к тем, кого хорошо знаем. Возьмем для примера коллегу, с которым вы не слишком часто общаетесь. Кроме имени да отдела, в котором он работает, вы, в общем-то, совсем мало о нем знаете. И если бы он вдруг попросил вас помочь ему на выходных — скажем, перевезти мебель со старой квартиры в новую, — вы, вероятно, отказались бы. В конце концов, у вас и без того хватает забот и вы, безусловно, не обязаны помогать человеку, которого едва знаете. Даже самые добрые и любезные люди склонны действовать прежде всего в собственных интересах, отдавая приоритет себе, своим друзьям и родным. Мы, конечно, не всегда так поступаем, но обычно эта тенденция очень сильна. 

Приведу один печальный пример. Где-то спустя год после появления вакцины от COVID-19 чаще всего полностью вакцинированными были наиболее уязвимые категории населения, в первую очередь пожилые (к концу 2021 года в США полностью вакцинировались 89% взрослых старше 65 лет). И это понятно, ведь, в конце концов, это было в их интересах: они подвергались наибольшему риску. А вот в категории от 25 до 49 лет к концу 2021 года в США полностью вакцинировались всего около двух третей. Для этой более молодой группы, которая считалась гораздо менее уязвимой для вируса, одно из основных преимуществ вакцинации — кроме предотвращения тяжелого течения болезни — заключалось в том, чтобы не допустить заражения окружающих и остановить распространение COVID-19. 

Короче говоря, судя по этому результату, если некое действие приносит пользу лично нам, мы выполним его с большей вероятностью. А вот если бенефициарами становятся совершенно незнакомые нам люди, мы можем действовать опять же в собственных интересах; тут, конечно, встречаются оговорки, но, если говорить о категории взрослых людей помоложе, это означало, что, когда речь шла о заботе об окружающих, далеко не все утруждали себя вакцинацией. 

А теперь соединим точки: если мы видим свои будущие «я» как незнакомцев и изначально склонны действовать в собственных интересах, какая рациональная причина заставит нас делать что-либо ради их пользы, отказывая в чем-то себе сегодня? Это же, по сути, нелогично! 

Лишний кусок шоколадного торта вреден для моей талии? И что? Это же будет уже не моя талия, а моего будущего «я», которого я и знать не знаю! Выложить больше денег на телевизор более высокого класса или вложить их в пенсионный план? Да что тут думать, — конечно, новый телевизор! Кого волнует моя будущая пенсионная версия? Это же просто какой-то незнакомец. Пойти в спортзал или посмотреть очередной сериальчик Netflix? Безусловно, второе: зачем пахать на тренажерах из-за какого-то будущего «я»? 

Дерек Парфит объясняет эту концепцию на примере подростка, решившего закурить. Парень знает, что курение, скорее всего, сильно навредит его будущему «я», но это вряд ли его заботит. «Этот мальчик, — пишет Парфит, — не отождествляет себя со своей будущей самостью. В некотором роде он относится к ней так же, как к чужим людям». 

Или возьмем философский скетч известного американского стендап-комика и сценариста Джерри Сайнфелда. На своих стендап-выступлениях в 1990-х он говорил о странности телерекламы бытовой техники, которую транслировали тогда в огромном количестве; продавцы предлагали под Рождество товар с первым платежом только в марте следующего года. Никаких выплат до марта? Да, может, этот март вовсе никогда не настанет! Конечно, сейчас у меня денег нет, но у того парня в марте, вот у него, вполне возможно, и найдутся. Но, как отмечал Сайнфелд, еще любопытнее то, что рассуждающий так человек совершает точно такую же ошибку и по отношению к собственному организму, ложась спать далеко за полночь и ничуть не беспокоясь о том, как будет чувствовать себя его утреннее «я» после жалких пяти часов сна. 

• «И вот встаешь ты утром по звонку будильника, вконец измочаленный и обессиленный… Ох, до чего же ты ненавидишь этого «ночного» парня! Так уж выходит, что он вечно изводит «утреннего». И «утренний» ничего не может с этим поделать. Ему остается только вечно просыпать и опаздывать на работу, из-за чего «дневного» парня в конце концов увольняют, а у «ночного» больше нет бабок, чтобы зависать по ночам». 

Когда Сайнфелд рассказал об этой проблеме на Tonight Show, ведущий Джей Ленно выслушал его, а затем предложил решение: «Но ведь если «утренний» парень начнет вставать очень рано, то «ночной» к вечеру будет ужасно вымотан и ему будет не до гулянок!» «Ну да, — ответил Сайнфелд и после небольшой паузы добавил: — Только если «дневной» парень часок не вздремнет днем». 

Так Сайнфелд с характерным для него остроумием формулирует извечную истину, впервые замеченную философами: мы, люди, и правда нередко относимся к себе в будущем так, будто это незнакомые, чужие для нас люди. 

Чтобы лучше понять этот парадокс, людям нужно тщательнее изучить свои разум и мозг; в итоге это, возможно, научит нас быть добрее к своим будущим «я». 

О днях рождения и чрезмерных возлияниях 

«Представьте свой очередной день рождения. Ну, что вы видите? А теперь представьте свой день рождения в далеком будущем, скажем лет через двадцать. Что видите теперь? Скорее всего, в обоих случаях вы подумали о типичных вещах, связанных с днями рождения: торт, напитки и друзья. Но чем-то эти два сценария все же различались? 

Эмили Пронин, профессор психологии из Принстонского университета, задала вариации этих вопросов двум разным группам людей. Первую попросили письменно описать, что они сейчас едят (опрос проходил в университетских столовых). И эти респонденты описывали свою еду в основном от первого лица и, так сказать, в прямом эфире. А вторую группу попросили описать, что они будут есть в отдаленном будущем (коим студенты обычно считают «некое время после сорока»). И их ответы имели одно ключевое отличие: многие описывали еду не от первого лица, а от третьего. Они писали о себе в будущем так, будто были сторонними наблюдателями: например, использовали для описания своих будущих «я» местоимения «он» или «она», а не «я». 

В их воображении их будущее «я» представало другим человеком! 

Далее профессор Пронин решила узнать, имеет ли такой угол зрения какие-либо конкретные последствия: возможно, из-за этого мы и относимся к себе в будущем как к кому-то постороннему? Чтобы найти ответ, профессор спросила студентов, смогут ли они выпить отвратительный на вкус напиток. Пронин слукавила, сказав испытуемым, что работает над изучением отвращения, которое вызывает у людей поглощение «откровенно неприятной на вкус жидкости» (отвратительного вида смесь на самом деле состояла из кетчупа, соевого соуса и воды). Чтобы убедить студентов попробовать эту гадость, Пронин напомнила им, что так они вносят свой вклад в развитие науки. 

И тут началось самое интересное. Одну группу спросили, сколько этой мерзкой жижи они готовы выпить сразу по окончании опроса. Второй задали тот же вопрос, но сказали, что из-за административных проблем им надо будет сделать это только в начале следующего семестра (и что если они не придут тогда в лабораторию, чтобы выполнить обещанное, то потеряют балл за участие в исследовании). А третью группу спросили, какое количество отвратительного напитка они могли бы предложить выпить участнику следующего исследования. 

В среднем люди соглашались прямо сейчас проглотить около трех столовых ложек отвратительной смеси (честно говоря, меня это удивило: судя по всему, студенты Принстона способны ради науки действительно на многое). Когда речь шла о передаче этой «чести» кому-то другому, объем мерзкой жижи вырос до половины стакана (около восьми столовых ложек). А как же обстояло дело с будущими «я» респондентов? Все те же полстакана. 

А это, вероятно, значит, что мы не просто видим свое будущее «я» так, будто это совершенно другой человек, — мы и относимся к нему соответственно».