С каких пор и почему стыдно быть лузером и откуда взялась тирания успеха
Автор международного бестселлера про суперсилу интровертов Сьюзен Кейн, которая убедила весь мир в том, что иногда оставаться в тени и молчать — лучшая стратегия для успеха, решила обратить внимание еще на одно недооцененное явление — светлую грусть.
В своей новой книге «Переживание чувств. О силе грусти и внутренней свободе» Кейн отвечает на вопросы, за что мы любим грустные песни, и почему испытывать печаль иногда самое продуктивное, что мы можем сделать. Кейн утверждает, что если мы не признаем свои собственные негативные эмоции, такие как скорбь и отчаяние, мы более склонны причинять боль другим, вызывая эти чувства у них.
Книгу рекомендуют лайф-коучи, внезапно соглашающиеся с автором в том, что позитивный взгляд на жизнь переоценен, и не стоит так уж зацикливаться на стремлении к счастью и успеху, а популярная американская телеведущая и одна из самых богатых знаменитостей мира Опра Уинфри недавно выбрала ее для своего книжного клуба. «Переживание чувств» уже входит в список бестселлеров The New York Times, а The Washington Post включила ее в список лучших книг по саморазвитию 2022 года. В России книга выйдет в марте в издательстве «Манн, Иванов и Фербер». Forbes публикует отрывок.
«Откуда взялась «тирания позитивного восприятия»? Все дело в принятых в Америке культурных нормах, определяющих отношение человека к самому себе. Всех нас заставляют смотреть на себя как на победителей или проигравших и демонстрировать изо всех наших сангвинически-холерических сил, что мы, конечно же, входим в группу победителей. Такое отношение влияет на все аспекты нашей жизни, даже когда мы сами этого не осознаем.
Я недавно просматривала свои подростковые фотографии. Вот я на выпускном вечере в старшей школе, вот уже студентка на какой-то вечеринке; на всех фото я широко улыбаюсь. Однако я хорошо помню, что чувствовала, когда делались эти снимки: в какие-то моменты мне действительно было весело и радостно, но иногда моя улыбка была лишь фасадом. Можно, конечно, возразить, что у всех период взросления проходит примерно так же. Но когда-то у меня был бойфренд, который вырос в Восточной Европе, и он показывал мне свои фотографии в подростковом возрасте. Я была потрясена, когда увидела, что и он, и его друзья, и его тогдашняя подруга — все позировали с хмурыми лицами. У них это считалось крутым и правильным.
Американцы улыбаются больше, чем любая другая нация в мире. В Японии, Индии, Иране, Аргентине, Южной Корее или на Мальдивах наша улыбка воспринимается как что-то нечестное, или глупое, или и то и другое вместе; об этом свидетельствуют результаты исследования польского психолога Кубы Крис. Во многих обществах принято считать, что если слишком много и открыто радоваться, то случится что-то неприятное, и вообще это свойство человека эгоистичного, поверхностного, неинтересного, даже подозрительного. В одной из радиопрограмм и в подкасте Invisibilia рассказывали, что, когда в России открылся первый ресторан McDonald’s, местные сотрудники были в недоумении, узнав, что должны всегда улыбаться. «Что это еще за американская улыбка?» — спрашивали они.
Думаю, люди побаивались, что эта дежурная улыбка не могла быть искренней. В этом заключается наш давний секрет, который лишь недавно стал всем известен: мы гораздо менее счастливы, чем жители многих других стран, и уж точно не настолько счастливы, как стараемся показать. По данным Национального института психического здоровья США, а также согласно публикациям в Journal of the American Medical Association, даже до начала пандемии Covid-19 и недавних политических пертурбаций около 30% американцев жаловались на приступы тревожности, 20% в разные периоды жизни страдали от депрессии и более 15 млн принимали антидепрессанты в последние пять лет.
Однако все наши культурные традиции: 4 июля, Новый год, традиционная песня Happy Birthday to You — все это празднования начала или рождения, и они никак не помогают справляться с осознанием быстротечности сущего и с горем. Мы не почитаем умерших предков, как это делают мексиканцы в День поминовения. Мы не переворачиваем на ночь стакан, как это делают тибетские монахи, осознающие, что к утру могут умереть. Мы не записываем желания и не оставляем их под открытым небом, как это делают японцы на горе Инари. Мы не допускаем недостатков в том, что создаем руками, как это делают индейцы навахо, когда плетут ковры, или японцы, когда лепят чашки из глины в соответствии с эстетическим мировоззрением ваби-саби. Даже открытки, которые мы подписываем, когда хотим выразить сочувствие, не допускают и намека на тяжелые переживания адресата. Психологи Биргит Купман-Холм и Джинн Цай заметили, что на немецких открытках, связанных с печальными событиями, используются черно-белые изображения и фразы вроде «Скорбим» или «Слова не облегчат тяжести на сердце», а американские открытки неизменно разноцветные, и написано на них: «Любовь не умирает» или «Воспоминания станут утешением».
Я как-то читала об одном племени, живущем вдали от западной цивилизации; у них есть традиция, согласно которой матери каждый год отказываются от чего-то ценного, готовясь таким образом к моменту, когда их сыновья начнут самостоятельную жизнь. Вот сейчас, когда я пишу эту главу, моим сыновьям десять и двенадцать. Если бы мы тоже следовали той традиции, от чего я согласилась бы отказаться в день тринадцатилетия старшего? От телефона? От любимого платья, которое я надеваю только на самые важные выступления, потому что его не нужно гладить? Вопрос очень непростой. У меня прекрасные сыновья, и я наверняка буду рада, когда они станут независимыми молодыми мужчинами. Но я не хочу отказываться ни от платья, ни от телефона. Готова ли я отказаться от своих мальчиков?
Я уже много лет размышляю над этим вопросом и пришла к выводу, что да, я готова ответить на него утвердительно. Но эта моя уверенность пришла ко мне не благодаря нашим современным культурным практикам, а вопреки им.
Исторически Соединенные Штаты всегда считали себя землей неограниченных ресурсов и возможностей, полем для всевозможных самосовершенствований и преобразований, страной, где улицы мостят золотом (по крайней мере, так думали эмигранты, которые решались сюда перебраться).
Однако под покровом этого лучезарного видения Америка прячет невеселые истории. В нашей альтернативной истории несколько иначе выглядит Декларация независимости, авторы которой были объявлены изменниками родины, а большинство подписантов потеряли «собственные жизни, родных или состояния в войне», как пишет Барбара Эренрейх в книге Bright-Sided: How the Relentless Promotion of Positive Thinking Has Undermined America («Bright-Sided: как неустанная пропаганда позитивного мышления подорвала Америку»). В нашей альтернативной истории — полное уничтожение жизней и культуры индейцев. В ней море крови и слез рабов, и это самая большая наша трагедия и самый тяжелый грех нашей страны; эти океаны слез до сих пор омывают наши берега. В этой версии истории Гражданская война привела к такому количеству жертв, какого в Соединенных Штатах не было ни до, ни после; как пишет гарвардский историк Дрю Джиллин Фауст, в процентном соотношении потери в ту войну были в шесть раз выше, чем во Вторую мировую, что в пересчете на нынешнюю численность населения составило бы шесть миллионов человек.
Добавим к этим ужасам иммигрантов, бегущих то от голода, то от геноцида, готовых пересечь океан и строить жизнь заново, часто ценой отказа от памяти о собственном прошлом. И все это передается следующим поколениям, отпечатывается в их психике, становится частью жизни и формирует контекст для публичной политики. Как показывают недавние открытия в области эпигенетики, некоторым удалось передать информацию о травме предков через ДНК, на уровне клеточной памяти, и эти воспоминания наследуют дети, которые родились уже в Америке и которых воспитывают в духе вечного оптимизма и жизнерадостности.
Нынешняя тирания позитивного восприятия отчасти объясняется тем, что исторические корни не до конца изучены и поняты. Первоначально в американской культуре, созданной переселенцами, прибывшими в Новую Англию, господствовали идеи кальвинизма — религии, признающей существование рая, но лишь для тех, кому это суждено. Ад — место жуткое, и его образы можно в избытке найти, скажем, в детских страшных снах. Идея о предопределенности означает, что человек мало что может сделать, чтобы избежать рая или ада. Однако можно было в течение жизни доказывать упорным трудом, что ваша судьба все же должна привести вас в рай. Для этого нужно было пахать землю, содержать в чистоте кухню и никогда не стремиться к удовольствиям. В такой философии не было места ни горю, ни радости — лишь необходимость доказывать, что именно вы вытянули счастливый билет в рай.
Кальвинизм стал терять популярность в американской культуре в XIX веке, когда началось бурное развитие коммерции. Теперь, глядя в окно, американцы видели не прерию до самого горизонта — первые переселенцы называли ее «омерзительной и заброшенной пустыней, где полно диких зверей и диких людей», как сформулировал Уильям Брэдфорд, один из тех самых пионеров, — теперь они видели новые шоссе и железные дороги.
На смену кальвинизму пришла новая национальная религия: бизнес. Теперь считалось, что человеку уготован не рай или ад, а успехи или неудачи в земной жизни. Как писала Мария Фиш в отзыве на великолепную книгу Скотта Сэндиджа Born Losers: A History of Failure in America («Прирожденные неудачники: история провалов в Америке»), произошло «переосмысление доктрины предназначенного судьбой», и святым Граалем стал успех, а крупнейшие бизнесмены стали одновременно и священниками нового культа, и главными ролевыми моделями. «Быть настоящим мужчиной» все чаще означало быть бизнесменом. Фермеры «должны все активнее заниматься куплей-продажей», как предупреждали в North American Review еще в 1820 году, и «умело заключать разнообразные коммерческие сделки». Тот, кто этого не освоил, «будет полным неудачником».
Это слово — «лузер» — присутствовало в английском языке сотни лет, но теперь оно получило новый смысл. В XVI веке оно означало человека, который «пережил утрату». К XIX веку в Америке слово «лузер», как писал Сэндидж, приобрело дополнительный позорный смысловой оттенок. Оно стало определять совокупность личных качеств, которых не было у других, более успешных. Согласно этимологическому интернет-словарю, теперь оно означает «безнадежного человека, которому никогда не удается выиграть». Чужие несчастья должны были бы вызывать сострадание. Но слово «лузер» предполагает не сочувствие, а презрение. Неудач стало принято избегать, и для этого началась агрессивная культивация настроя и образа победителя.
Пытаясь увязать внутренний мир с внешними успехами, мы сталкиваемся с проблемой: коммерческий успех по самой своей природе непостоянен. Даже если вам повезло и вы нашли тот самый Грааль материального благополучия, сможете ли вы его удержать? Человечество пережило целый век развития капитализма с резкими экономическими подъемами и спадами. При каждом подъеме появлялась новая плеяда успешных предпринимателей, которые стремительно теряли состояния в ходе резкого спада и паники; так было в 1819 году, 1837-м, 1857-м и 1873-м. Многие отчаивались; некоторые кончали жизнь самоубийством. Постепенно становился все актуальнее вопрос: чем объяснить очередное банкротство? Поведением экономики в целом? Неудачными бизнес-решениями? Просто невезением? А может, убытки и разорение связаны с какими-то загадочными особенностями характера каждого предпринимателя-неудачника?
Все чаще неудачи стали связываться именно с особенностями характера. Некоторые «терпели неудачи по причинам, находящимся вне личного контроля», как считал один из законодателей в 1822 году, однако «таких должно быть относительно немного». В целом лузер, как пишет Сэндидж, становился своего рода «национальным жупелом». В 1842 году Эмерсон проговаривается в дневнике: «Кому не суждено потерпеть неудачу, тот и не проигрывает. Причина всегда в самом человеке, и этим объясняются его удачи и провалы, а также размер его состояния». «Провалы, которые происходят исключительно из-за неудачно сложившихся обстоятельств, не так часты, как это принято считать, — заявил в 1846 году один бостонский преподаватель. — В большинстве случаев банкротство наступает из-за ошибок, которые связаны с личностными особенностями».
Если искать ответ на вопрос «Кто будет в выигрыше и кто окажется лузером?», просто сравнивая людей, то неизбежно начинается поиск характеристик, по которым можно предсказать способность сколотить состояние и одержать победу. А потом каждый будет стараться приобрести и усвоить ключевые положительные черты победителя. Возникает движение «Новая мысль», участники которого сначала увлечены возможностями разума в деле исцеления тела, но потом переключаются на достижение мирского успеха. Движение вытесняет кальвинистскую этику первых переселенцев и утверждает веру во всепрощающего бога и во Вселенную, полную добра, в которой любой человек способен исцелиться и достичь благоденствия — достаточно лишь усвоить безусловно позитивный взгляд на жизнь. Даже великий психолог Уильям Джеймс, который со скепсисом ученого относился к этому движению «оптимистов-лунатиков», все же отмечал «здоровый настрой» и в вышедшей в 1902 году новаторской работе The Varieties of Religious Experience («Разнообразие религиозного опыта») провозгласил, что благодаря «Новой мысли» «жизнерадостность вернулась во многие семьи».
Джеймс отмечал также тенденцию к запрету на грусть: «Мы узнаем о книге «Евангелие расслабления» (Gospel of Relaxation), слышим призыв «Не переживай!», наблюдаем тех, кто твердит сам себе: «Молодость, здоровье, жизнь!» — одеваясь по утрам, как будто это и есть их жизненный девиз. Во многих семьях теперь запрещается даже жаловаться на погоду, и все больше людей приходят к мысли, что нехорошо говорить о неприятных чувствах, а также слишком много внимания уделять бытовым сложностям и неудачам».
Детям тоже стали внушать всегда сохранять жизнерадостный настрой. В 1908 году организация, впоследствии получившая название Boy Scouts, учила своих членов «всегда смотреть на позитивную сторону жизни и радостно браться за любые задачи, которые возникают на пути». Детей наставляли, что важно прятать грусть подальше: «Вы должны просто заставить себя улыбнуться и просвистеть веселую мелодию — и все будет в порядке. Скаут везде и всегда улыбается и насвистывает. Это поддерживает и его, и других, особенно в трудные времена, потому что он умеет сохранять жизнерадостный настрой».
Подобный настрой оказывается особенно актуальным для деятельности, связанной с накоплением богатства. В 1910 году появились рекламные плакаты заочного курса по самосовершенствованию, на которых изображался лузер с печально опущенными плечами, а рядом надпись: «Ты тоже не сумел?» Другая реклама демонстрировала победителя: «Уверенные парни покупают одежду фирмы Kuppenheimer».
К 1930-м книги по саморазвитию, в частности «Думай и богатей» Наполеона Хилла, стали невероятно популярными и продавались миллионными тиражами. В одном из таких мегабестселлеров под названием «Сила позитивного мышления» Норман Пил советует читателям: «Как только у вас появляются негативные мысли в отношении собственных способностей, тут же отгоняйте их, переключаясь на позитивные».
Такие настроения сохранялись даже в 1929 году на фоне Великой депрессии и краха фондового рынка. В 1933-м уровень безработицы достиг 24,9%; почти 20 000 компаний обанкротились, 4004 банка были закрыты. И тем не менее мысль, что неудачи всегда рождаются «в самом человеке», оставалась крайне популярной. Газетный заголовок 1929 года гласил: «Лузер оказался на улице и решил покончить с собой». Заголовок статьи 1937 года о самоубийстве в машине с помощью угарного газа: «Рейли оставил записку, в которой говорил, что „оказался неудачником“». Психиатр, вспоминая пациентов из среднего класса той поры, писал: «Практически каждый обвинял себя в собственном разгильдяйстве, отсутствии талантов или недостаточной удачливости. Стало принято считать, что во всем виноват сам пострадавший, и было принято стыдиться собственных неудач».
К 1955 году слово «лузер» стало частью молодежного сленга, поп-культуры и даже научных исследований. Лузеры начали появляться в числе персонажей комиксов (Чарли Браун), антигероев (Уилли Ломан) и даже положительных героев вроде тех, кого играл Вуди Аллен. Социологи и журналисты, от Дэвида Рисмена до Уильяма Уайта — младшего, писали о подобных типажах книг, которые становились бестселлерами. О них пели музыканты, например Фрэнк Синатра в песне Here’s to the Losers («Это для лузеров») или Beatles в песне I’m a Loser («Я — лузер»), а позже Бик так и спел: I’m a loser baby, so why don’t you kill me («Детка, я лузер, так что давай убей меня»).
Чарлз Шульц сказал однажды, что герои его комиксов Peanuts отражают отдельные стороны его собственного характера. Философски настроенный Линус, ворчливая Люси, беззаботный Снупи… и меланхолик Чарли Браун — центральный персонаж каждой истории, хотя никто из читателей ни за что не хотел бы оказаться на него похожим. «Я и не понимал тогда, как много таких вот Чарли Браунов в мире, — говорил Шульц. — Я думал, только один я такой».
В наши дни разделение общества на победителей и проигравших стало еще заметнее. Вот как сформулировал это журналист Нил Габлер в издании Salon в 2017 году: «Америка разделена на тех, кого считают (и кто считает себя) победителями, и тех, кого… эти победители считают лузерами. Лузеры — парии в нынешней культуре, американский эквивалент индийских неприкасаемых… Вы обязаны быть победителем, чтобы рассчитывать хоть на какое-то уважение, в том числе на самоуважение».
«Евангелие процветания», в котором нет ни слова о кальвинизме, утверждает, что богатство посылается Господом тем, кто его достоин, и отнимается у недостойных. Это «евангелие» получило поддержку 17% опрошенных в 2006 году журналом Times христиан; 61% респондентов согласились, что Господь хочет, чтобы люди богатели и процветали. По данным Google Books Ngram Viewer, слово «лузер» стало стремительно набирать популярность в 1960-х.
Восхваление победителей и уничижение проигравших, то есть тех самых лузеров, сформировало в свое время мировоззрение бывшего президента США Дональда Трампа: это ведь он назвал Джона Маккейна, героя боевых действий, лузером, потому что тот попал во Вьетнаме в плен. Это заявление многих тогда ошеломило, причем независимо от их политических взглядов, но Трамп инстинктивно попал в самую точку и грамотно использовал культурное наследие общества.