Весна и осень 2021 года прошли на фоне разговоров о подготовке военной кампании России против Украины, которые были вызваны крупными перебросками военной техники к российским западным границам, по официальной версии — в рамках учений. Весной итогом «военной тревоги» стал сначала телефонный, а затем и личный разговор президентов России и США. «Военная тревога» осени была подкреплена адресованными Соединенным Штатам и НАТО требованиями Москвы о гарантиях безопасности и продолжилась зимой 2022-го.
Военно-технический ответ
Январские переговоры по российским требованиям к Западу предсказуемо закончились без результата, поскольку формулировки Москвы были изначально неприемлемы для США и их европейских союзников. Возможно, этот провал и предусматривался российской стороной, так как он дает моральное оправдание для реализации неких уже не раз обещанных «военно-технических мер», и здесь у Москвы есть несколько вариантов.
Например, возможно официальное развертывание крылатых ракет наземного базирования дальностью свыше 500 км у границ стран НАТО. Хотя существование у нас таких ракет российская власть всегда отрицала, но США и другие государства альянса в их наличии давно не сомневаются — это и стало причиной выхода американцев в 2019 году из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Есть вариант официального размещения на постоянной основе нестратегического ядерного оружия в Калининградской области. Наконец, Москва может пойти по пути создания постоянной военной базы или баз на территории Белоруссии, что послужит дополнительным рычагом давления и на страны Балтии, и на Польшу, и на Украину, а также позволит усилить влияние на местный политический процесс в преддверии белорусской конституционной реформы. По-видимому, страны НАТО рассматривают этот сценарий как вероятный и потому приняли решение нарастить военное присутствие на своем восточном фланге, и в первую очередь именно на Балтике.
При этом нельзя исключать появления неформальных предложений с американской стороны, направленных на снятие общей напряженности и способных в обозримой перспективе привести к договоренностям в области контроля вооружений (например, по тем же ракетам средней и меньшей дальности) и международной безопасности в целом. Тогда Россия широким жестом смогла бы отказаться от предъявленных требований и даже снизить концентрацию войск и военной техники в Западном и Южном военных округах.
Невозможная кампания
Однако сегодня внимание международного сообщества сфокусировано исключительно на рисках военной эскалации, поэтому их стоит рассмотреть подробнее. Сразу отметим, что хотя самый плохой вариант — полномасштабную военную операцию российских войск — полностью исключить нельзя, для нее сегодня не просматривается никаких системных политических и материальных предпосылок.
Во-первых, для любой войны нужна конкретная политическая цель, которую вступающая в войну сторона стремится достичь. В 2014 году российское руководство исходило из того, что украинское общество глубоко расколото — недаром тогда появился проект «Новороссия». Кроме того, в Москве опасались, что Украина после революции станет альтернативой для российских порядков — тем, что Владимир Путин потом назвал угрозой появления «анти-России». Правда, в итоге украинское общество не раскололось, Новороссия не появилась, но и никакой политической и экономической альтернативы, способной увлечь россиян, Украина не создала.
Не нуждается сегодня Москва и в сухопутном коридоре в Крым — благодаря строительству моста через Керченский пролив. Сохраняется проблема водоснабжения полуострова, но это все же вопрос скорее инженерных, а не военных решений. Так что никаких весомых целей для «марша на Киев», который не обещает быть легким, у российской власти нет. И не надо забывать, что мотивация к войне должна быть не только у власти — морально готовыми должны быть армия, члены семей военнослужащих и общество в целом.
Во-вторых, все современные войны ведутся с опорой на политических и военных союзников среди местного населения. СССР в конце Второй мировой войны обеспечивал долгосрочное подчинение стран Восточной Европы с опорой на местные коммунистические партии и их социальную базу. Местные союзники у воюющих регулярных армий были во всех войнах последних десятилетий: от Афганистана до Чечни и Ирака. Сегодня российской армии на территории Украины за пределами ДНР-ЛНР просто не на кого было бы опереться — пророссийские политические силы и настроения там очень слабы. Кроме того, крайне желательным условием для победы является разложение политических институтов противника и утрата элитой рычагов управления. Украинская ситуация, при всех проблемах страны, пока от этого далека.
В-третьих, успешные крупные военные кампании сегодня ведутся силами коалиций, обеспечивающих распределение политического, людского и материально-технического бремени. Никаких предпосылок для создания какой-либо коалиции во главе с Россией нет.
Также нельзя забывать, что современные войны ведутся в условиях высоко урбанизированной среды, что превращает 300-400 км в огромное расстояние. Тут можно напомнить про основную фазу российской военной кампании в Сирии (октябрь 2015 — декабрь 2017), где от Дамаска до Алеппо, например, было 360 км, от нашей базы в Латакии до того же Алеппо — около 200 км, а от Дамаска до Дейр-аз-Зора — 454 км. Гипотетическая украинская кампания в условиях сопротивления украинских вооруженных сил и сохранения дееспособности государственных институтов Украины никаким образом не может обещать быстрой победы.
Признание непризнанных
Таким образом, масштабная военная кампания против Украины в ее нынешнем состоянии и в нынешних международных условиях — это слишком сложное в политическом, организационном и техническом плане мероприятие. Опыта таких кампаний, проводимых к тому же силами одной страны, в современном мире пока просто нет.
Более вероятным сценарием можно считать превращение официально не признаваемого военного присутствия России в Донбассе в присутствие открытое. Это возможно, например, в виде «гуманитарной операции» для защиты недавно обретенных там российских граждан. Такая операция, конечно, изменит политическую реальность конфликта. Однако Минские соглашения 2015 года и так дышат на ладан, и мирный процесс может быть кардинально переформатирован при сохранении политической инициативы в российских руках. К тому же в этом случае серьезного изменения линии разграничения в зоне конфликта не произойдет, а значит, новые западные санкции если и последуют, то не в самом жестком варианте. При таком сценарии концентрация военной техники у границ Украины служит страховкой на случай эксцессов.
Неясным остается вопрос о возможности признания Россией ДНР и ЛНР в качестве независимых государств. У признания есть огромный минус — оно сократит для российской власти свободу рук и возможности давления на Киев. Но Кремль может увидеть в нем и плюс — можно объявить конфликт на Донбассе завершенным и попытаться склонить Запад перевернуть эту страницу и идти дальше. Разумеется, подобная история вряд ли может быть легко «продана» в США, но в Европе ее многие примут спокойно — а дополнительные разногласия по трансатлантической линии лишь упростят ситуацию для Москвы.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения авторов