Инструмент шантажа: зачем обвиняемых по экономическим делам отправляют в СИЗО

19 октября Сергею Зуеву, ректору Московской высшей школы политических и социальных наук (Шанинки), предъявили обвинение по 159 статье Уголовного кодекса (часть 4-я — мошенничество в особо крупном размере). Прокуратура заявила о необходимости перевода его из-под домашнего ареста в СИЗО. Дело Шанинки — часть дела Марины Раковой, бывшего заместителя министра просвещения. В вину подозреваемым вменяют то, что они получили от государства 50 млн рублей на выполнение научной работы, а работу то ли не выполнили, то ли выполнили некачественно. 

Этот кейс заставляет вернуться к одному из вечных вопросов российского уголовно-процессуального и уголовного права — обоснованности помещения людей в СИЗО. В частности, в случае ненасильственных и особенно экономических преступлений. 

Страх следствия

Как мы уже неоднократно писали, значительная часть экономических преступлений в России — это бизнес-просчеты, ошибки или просто обычная хозяйственная деятельность, которой следствие приписывает преступный умысел. Но давайте на время забудем об этом, как и о конкретных обстоятельствах дела Раковой — Шанинки, и представим себе, что обвиняемые в экономических преступлениях — не «попавшие под раздачу», а люди, которые действительно с большой вероятностью совершали какие-то преступления. Надо ли сажать их в СИЗО до суда? 

Уголовно-процессуальный кодекс (ст. 108) указывает, что заключение под стражу (в СИЗО) возможно только тогда, когда избрание более мягкой меры пресечения невозможно. В каких же случаях нужно лишать подозреваемого свободы и помещать в следственный изолятор? 

Первый и самый понятный случай — это риск того, что человек продолжит заниматься той преступной деятельностью, которой он занимался раньше, и будет представлять собой угрозу для конкретных людей. Например, грабитель, оставшись на свободе, продолжит грабить. Но в случае экономических преступлений, за редчайшими исключениями, речь идет о давно завершенных контрактах и сделках. Такова ситуация и в случае Раковой — Шанинки. 

Второй аргумент — подозреваемый может скрыться. Здесь все довольно просто. Российское государство достаточно хорошо контролирует и учитывает своих граждан. Например, добраться от Москвы до Петербурга на поезде незамеченным сложно. Человек, который дал подписку о невыезде и скрылся, фактически лишается всех документов — как только он предъявит паспорт или права, его немедленно задержат. 

Понятно, что если уровень ваших жизненных запросов невысок, то можно добраться за две-три недели из Москвы автостопом и на электричках до условного Хабаровска, снять там квартиру и спокойно существовать — если у вас есть деньги. Шансов, что вас никогда не найдут и не заметят, вполне достаточно. Однако заняться сколько-либо серьезным бизнесом, научной работой, творчеством — вообще хоть чем-нибудь, кроме простого физиологического существования, — почти невозможно.

Но можно бежать и за границу. В мире изредка случаются истории вроде побега из Японии бывшего главы Nissan Карлоса Гона в футляре из-под контрабаса, но это все-таки экзотика. В реальности подследственному, чтобы пересечь границу, нужен либо подложный паспорт, либо условная тропа в лесу, а это сервисы ограниченного доступа. Получить контакты того, кто нелегально переправит через границу или изготовит паспорт, задача, мягко говоря, непростая.

Подготовка к обвинению

Наконец, третья причина — опасение, что подозреваемый уничтожит доказательства или надавит на свидетелей. Этот аргумент без смеха может воспринять только человек, который ничего не понимает в работе российской правоохранительной системы, в особенности по экономическим преступлениям. И это самая главная причина, по которой помещение в СИЗО подозреваемых в экономических преступлениях — совершенно не нужная мера. 

Основной способ доказывания в делах экономической направленности в России — это экспертиза документов и последующая интерпретация этих документов и результатов экспертизы следователем. Расследование практически любого подобного дела начинается с обыска и изъятия всех носителей информации — бумажных и электронных, которые потом отправляются на экспертизу. Ни уничтожить их, ни исказить подозреваемый уже не может.  

Что же касается свидетелей, то их, за редким исключением, опрашивают до возбуждения уголовного дела или в первые дни. Можно возразить, что свидетели могут под давлением подозреваемого отказаться от своих показаний в суде. Это было бы аргументом, если бы мы жили не в России. Российские суды очень часто, если не сказать всегда, разрешают обвинению зачитать показания, данные на следствии, и принимают во внимание именно их, а не те, что даны в зале суда. Так что и здесь следствию и обвинению опасаться нечего. 

Отметим здесь очень важную особенность российской правоохранительной системы. Самое страшное, что может случиться со следователем и прокурором, — это оправдание или реабилитация человека, которому следователь уже предъявил обвинение. Поэтому по всем преступлениям, не только экономическим, основная работа смещается на этап до официального предъявления обвинения. К моменту, когда обвинение официально предъявляется, у следствия уже есть практически полная уверенность в обвинительном приговоре. 

Задача для суда 

Вывод очевиден: необходимости отправлять в СИЗО обвиняемых в совершении экономических преступлений на своем рабочем месте нет практически никогда. Шансов, что они настолько безумны, что продолжат на глазах у следствия делать то, в чем их обвиняют, — нет. В силу своего социального положения и жизненных привычек они не могут скрыться, или же побег будет для них даже большим наказанием, чем несколько лет в колонии. Вероятность того, что они как-то помешают расследованию на этом этапе, — нулевая. Единственное, зачем обвиняемого в экономическом преступлении нужно отправлять под стражу, — это шантаж и признание. Причем сами правоохранители считают содержание в СИЗО инструментом оперативной работы, подталкивающим подозреваемого к даче признательных показаний. 

Можно возразить, что закон един для всех и по той же 4-й части 159-й статьи проходят отнюдь не только ректоры вузов и крупные инвесторы, но и, скажем, «черные риелторы», лишающие доверчивых граждан единственного жилья. И вот они-то и скроются с радостью в другом регионе и вновь начнут обходить пожилых людей с предложением пожизненной ренты в обмен на дарственную на квартиру. Поэтому никак нельзя вводить ограничения на взятие под стражу обвиняемых просто на основании состава преступления. Возражающие будут правы. Именно поэтому решение о заключении под стражу — это решение суда, а не автоматическая процедура. Суд должен учесть вероятность наступления тех или иных опасных последствий от нахождения человека на свободе и описать это в своем решении. 

А пока суд смотрит на ректора университета или директора большого завода и за редкими исключениями искренне полагает, что завтра они запрыгнут в электричку на Ярославском вокзале и всю оставшуюся жизнь проведут где-нибудь на лесопилке в Иркутской области, никогда не попадая в поле зрения правоохранительных органов. 

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора