Чача, настолки и сплавы: как россияне живут и зарабатывают в Батуми

Владислав Зубов, владелец Chacha time и Sami ludi 

«Когда-то давно, попав в Грузию туристом, еще до своего переезда сюда, я обнаружил, что есть шикарные чачи (традиционный крепкий спиртной грузинский напиток, приготовленный из жмыха винограда. — Forbes), достойные конкуренции на мировом рынке. Когда ты приезжаешь в другие страны и видишь их местные традиционные напитки, то можешь выбирать, тебе могут что-то про них рассказать, показать, налить, дают попробовать. Здесь же этого не было: попадаешь в магазин или к кому-то в дом, тебе говорят, мол, вот чача хорошая. Почему хорошая? Потому что моя. И чтобы понять, чем они отличаются, какая лучше, например чтобы взять себе или друзьям, надо было это все покупать и пробовать. Я подумал, что если есть я, кому это важно [продегустировать до покупки, узнать о напитке] и нужно, может быть, есть еще какие-то другие люди, которым это тоже может понадобиться. И как показывает восьмилетняя практика, это действительно нужно. Но я, конечно, не решился бы это делать, если бы кто-то из местных этим занимался. Типа славянин к грузинам лезу. Но так как никто этого не делал, я решился. 

Для многих местных людей чача был слишком очевидный продукт. Что о нем можно рассказывать? Да, бывает чача более крепкая, бывает менее крепкая. Но как ее различать, что о ней говорить? Надо было посмотреть на эту ситуацию со стороны. Я поездил по другим странам, где этим [развитием традиционных национальных напитков] начали заниматься чуть раньше. И я понял: окей, если в Перу могут к национальному напитку (писко — разновидность бренди, популярный местный напиток в Перу. — Forbes) относиться так, чтобы различать одно от другого, то в Грузии точно ситуация не хуже. 

У нас в баре есть опция — дегустационный сет чачи, это несколько рюмок, которые подаются с короткой историей напитка в целом и кратким представлением каждой рюмки. Делаем полезное дело, потому что все знают об истории грузинского виноделия и там действительно большая история, а чача осталась в тени вина. Мы сами не производим ничего, стараемся собирать коллекцию, самое интересное и качественное, заслуживающее внимания.

Пока я был молод, а рубль крепок, и у меня была возможность много путешествовать по миру, понял, что люблю дистилляты. Был у меня в Москве старший товарищ, который из Чехии что-то абрикосовое привез и меня этим угостил. Я, человек, выросший на водке, удивился, что так можно, чтобы напиток передавал не какую-то гадостную вонь, а аромат фрукта или ягоды. И меня это зацепило, и дальше, когда я уже начал путешествовать по миру, стал пробовать, набирал свой портфель. Когда я решил переехать в Грузию, уже понимал, что что-то в дистиллятах понимаю. Как обыватель, но продвинутый. Еще было интересно, что ниша отсутствовала, — вызов.

Виски с сухим законом США и Голливудом, который много его снимал, — ты видишь, как герой то тут, то там пьет виски, — получил распространение. Или тот же ром, писатели типа Хемингуэя (Эрнест Хемингуэй, американский писатель, который любил ром. — Forbes) повлияли на популяризацию напитка. В случае с текилой не одно десятилетие мексиканское правительство вкладывало большие деньги, миллионы долларов, в популяризацию текилы. Может быть, мы доживем до того времени, когда и чачу будут так признавать, кто-то из крупных китов подхватит это и попробует продвинуть на мировой рынок. Сейчас я где-то видел статистику, джин набирает в мире очень большие обороты, откусывает огромные куски у рынка крепкого алкоголя. Напиток со вкусом хвои многим нравится. Ну а, возможно, сколько-то лет назад многие бы крутили пальцем у виска и говорили, мол, от малярии хорошее лекарство, а пить в удовольствие — ну нафиг. Сейчас все меняется. Когда мы открывались восемь лет назад и начинали продавать чачу, которая разлита в бутылки с этикетками, с акцизной маркой, стоит дорого, а у каждого дома есть своя какая-то полторашка от дяди, от таксиста, от кого-то еще. И она, условно, стоит ничего, есть на рынке разливная чача из непонятно чего сделанная, за копейки. А тут приходит человек в бар, где рюмка может стоить столько, сколько литр на базаре. Прошло буквально несколько лет и приходит грузинская молодежь, заказывает бутылкой чуть ли не самую дорогую чачу. У молодых и модных грузин приходит понимание, что чача — это круто, не менее круто, чем виски, за который вы платите больше денег. Я думал, что у меня уйдет на это вся жизнь, но прошло три-четыре года и стали появляться компании, отдельные люди приходят и говорят: «Мне это, я это знаю, это хорошо, я это люблю, я это буду пить». 

У меня не было ресторанного опыта, ничего подобного я не делал и не умел. У меня был маленький видеопродакшен. Я понимал, что барная деятельность — риск.

Мне давно не нравилось все, что происходит с судьбой России, вроде бы страна развивается, но все время куда-то не туда пытается свернуть. Но была какая-то надежда. Потом у меня родился сын, я подумал, что не хочу жить в России, я хочу куда-нибудь, где моя жизнь будет хоть чего-нибудь стоить. Я понимал, что дальше это все будет только ухудшаться. И опять же, я считаю себя патриотом, только мой патриотизм так далеко разошелся с тем, который там есть, я понимаю, что мне там совершенно не место. Или если мое место, то где-нибудь в тюрьме, потому что молчать я не хочу». 

Павел Гвай, основатель AI-приложения Glazeroom

«Стартового капитала как такового не было, ну на поесть, на «роллтоны» было. Тут в Грузии дешево достаточно, относительно.

Мы взяли готовую технологию, Stable Diffusion называется, дотренировываем ее немножко и продаем. Она open-source, то есть любой может скачать файл модели, и есть инструменты, которые позволяют эту модель дообучить, она уже знает все, а ты просто учишь ее какому-то конкретному стилю конкретной игры. Грубо говоря, сначала подготавливаем много картинок, 10, 20, 100, 500, 1000 картинок, дальше каждую картинку вручную описываем, например меч такого-то цвета, с такой-то ручкой, или персонаж в такой-то одежде. Дальше просто показываем картинки нейросети и тренируется. Потом ты просто отсматриваешь несколько разных моделей и выбираешь лучшую, которая справляется лучше со своей задачей.

В Грузии я оказался случайно. В какой-то момент мы решили, что пора уезжать. Я написал другу. Он тогда был сооснователем большого стартапа и релоцировал, наверное, около сотни сотрудников. Сам находится в Лондоне. Он мне скинул очень короткую заметку о том, как в Грузии открыть ИП, как и какую купить симку и т. д. Мы с сооснователями обсудили, вечером уже прощались с семьей, в ночь вылетели. Одним днем решили, случайно, особо не выбирали. Но выбора на самом деле не было, потому что у меня уже тогда был проект с иностранной выручкой, и если хочешь принимать валютную выручку, то надо находиться где-то вне страны с санкциями.

У нас до 20 клиентов. Кто-то на месячных подписках по $2000, у кого-то есть годовые контракты, и вот сейчас подписываются побольше клиенты. Тут они совсем разного масштаба могут быть: один большой клиент может стоить 10 маленьких. Первые компании в клиентах были небольшие игровые студии, 20-50 человек. В принципе, большая часть компаний, наших клиентов, таковыми студиями являются. Но сейчас начали подписываться уже крупные. Один из них, допустим, из топ-10, по-моему, крупнейших в мире игровых мобильных издателей. Сейчас у нас появляются большие энтерпрайзы с большими чеками.

У нас всего два канала продвижения. Первый — это просто мы пишем письма в холодную художникам, арт-директорам, тем, кто работает, и созваниваемся с ними, просто расспрашиваем, как они относятся к AI, как у них выстроен процесс. Если там есть место нашему продукту, есть потребность, пытаемся продать. А второй канал — это наши текущие клиенты нас с другими знакомят, знакомят с инвесторами. В общем, холодные письма и сарафанное радио. 

Нас в проекте трое, плюс аутсорсеры. Конкуренты есть, но в основном они сфокусированы больше на B2C части, где ты все делаешь сам. А к нам клиент приходит, скидывает свои картинки, свои работы из игры. Мы ручками тренируем для него кастомную AI-модель и дальше он ей пользуется. У нас есть целый отдел, который занимается тренировкой моделей для клиентов. Все это можно сделать, в принципе, в пару кликов в других сервисах — это быстро, загрузил картинки, через 30 минут все работает, но не очень качественно. А мы делаем ставку на долго, сильно дороже, но качественней. Выбирают нас поэтому. И в целом, ну, компания инкорпорирована в США, юридически к нам никаких вопросов никогда не возникает. Наверное, нам везет, потому что сейчас самое начало AI-хайпа. То есть мы в самом-самом начале рынка, поэтому я думаю, всем нормально, что у компании нет опыта, наработанной базы.

Минимальная подписка для маленькой студии у нас стоит $2000 в месяц, самый крупный контракт, который пока подписывали, это $50 000 в год. Я предполагаю, что в будущем, когда мы выйдем на еще более крупные студии, думаю, что для них будет $120 000».

Константин Талыков, сооснователь станции сплавов на каяках Day on water

«Для станции каяк-сплавов требуется достаточно много денег, как и в любой вид спорта, связанный со стихией, — парусный спорт, кайтинг и так далее. От $100 до $300 стоят некоторые части снаряжения, весло, лодка, спортжилет. Старое, бывшее в употреблении, можно найти за $100 и на год этого хватит. На три-четыре года или даже пять лет хватит нового, оно стоит в среднем €300. Лодка новая стоит больше €1000. Отсюда, условно, студент чаще всего не может себе это позволить и это затрудняет развитие каякинга в мире. В России этот вид спорта более распространен, чем в Грузии. В Грузии каякеров [профессиональных] не очень много. Меньше 10 человек, наверное.

Разовые занятия у нас стоят 120 лари (около 3800 рублей), если абонемент — 100 лари за занятие. 

Плюс этого вида спорта в удовольствии. Опускаешь лодку на воду, просто садишься, ничего не делая, а «обои» вокруг тебя, окружающая картина, меняются. А чаще всего это горные реки, «обои» очень красивые, места в узких каньонах закрытых, где люди пешком никак вообще не могут попасть. Есть места, где люди иногда вообще не были с большой долей вероятности, чувствуешь себя первооткрывателем. Кроме этого, это физическая активность — ты вынужден повышать свою физическую форму или держать хотя бы себя в форме, это классно мотивирует. Да и просто кататься на лодке по фану, играя со стихией, какие-то новые для себя получаешь эмоции.

Каякингом я увлекся благодаря чемпионке мира по экстремальному сплаву, француженке Нурии Ньюман, просто посмотрев ее видео: она проплыла в Индии соло-экспедицию на семь дней, затем покинула лодку, проплыла в водяной пещере в Сифоне под водой, догнала свою лодку, догнала весло и выложила это все в интернет. В этот же день я пошел в бассейн заниматься, обучаться азам. Этой весной Ньюман приезжала к нам в Грузию. Я ей признался в том, что катался из-за нее, а она сказала, что из-за этого видео никогда бы не пришла в каякинг.

Если говорить о каякинге как о бизнесе, то в первую очередь вы должны быть каякером высокого уровня, например в прошлом спортсменом или очень одаренным человеком, потратившим на это много лет. Большую часть времени года вы должны будете сплавляться, путешествовать по всему миру, чтобы у вас были конкурентные компетенции, нужны деньги на развитие, продвижение, рекламу. За этот сезон у нас было около 600 клиентов. Сезон начинается в мае и заканчивается в конце сентября из-за погодных условий». 

Константин Важенин, сооснователь клуба настольных игр Vataga 

«Ватага» — это российское слово, это группа людей, которые работают или что-то делают вместе. Мы открывались, потому что был запрос у людей: они уехали из России, у них нет друзей, не с кем общаться. Видно было, что им это нужно, люди знакомились в очереди в банк, знакомились и тут же говорили: «Слушай, а давай вместе снимать жилье». В момент ремонта задействовали вообще всех друзей, которые тут были. Все помогали, красили, делали мебель, еще что-то. Это был такой пуш для нас как сообщества, потом они здесь же начали как-то стараться искать там клиентов. Кто-то просто сюда приходит общаться, как постоянный клиент. Бесплатный постоянный клиент. Такое место для общения получилось.

Сначала с двумя друзьями я уехал в Казахстан, а за полгода до этого мой друг эмигрировал в Грузию, именно в Батуми. Он работает программистом, ему тут хорошо, море. В Казахстане была супердорогая недвижимость, а он скидывал в чат, мол, а вот в Батуми за $400 можно снять студию с видом на море. А в Казахстане за $700 мы снимали однушку, просто убитую, где-то на окраине. И поэтому мы решили, что поедем в Батуми. Приехали и все родилось. 

Когда приехали, мы не ходили по кафешкам, скажем так, мы ходили по рынкам. Относительно рынков, относительно Дальнего Востока тут цены до сих пор низкие. Ну и как бы здесь надо понимать, что уровень цен вырос во многом в рублях, в долларах все не особо выросло. Ну и тоже смотря с чем сравнивать. У меня вот друзья приехали недавно из Черногории и говорят: «У вас тут так все дешево. Там заходишь в магазин, €50 оставляешь как за здрасте, €10 — десяток яиц». У нас где-то ушло [на клуб] на первое время 12 000 лари (около 384 0000 рублей)… Это не так много, но это просто потому что мы много делали сами. Ремонт, вся мебель сделана здесь, сами делали и столы, и диваны, и шкаф наш друг сделал. За аренду помещения платим $1500. В Батуми не хватает коммерческого помещения. То есть изначально почему сюда легко было релоцироваться — в Батуми очень много квартир для аренды. Курортный город, люди приезжают отдыхать. Все квартиры немного не готовы на самом деле к постоянной жизни, потому что там везде… Две конфорки, нету посудомойки, просто стиралка, нет ванны. Как мы любим тут с посетителями шутить часто, что есть сет богатого человека в Батуми: если у тебя есть духовка, ванна и посудомойка, ты супербогатый. Потому что такого нет практически ни у кого».

Наталья Зубкова, журналистка, экоактивистка, основательница шелтера «Тихое место» 

«Я из Кемеровской области, город Киселевск. Это уникальный город на всей планете, где сразу девять угольных разрезов, где зимой шел черный снег, жители которого просили экологического убежища в Канаде у Джастина Трюдо (премьер-министр Канады. — Forbes). В Грузию я переехала, потому что мне было небезопасно оставаться в Российской Федерации. Я занималась углем, еще у меня была тема цветущая в Кузбассе, тема черного риелторства. Слишком много на мозоли наступала не тем, кому надо, поэтому пришлось уехать.

Почему стала заниматься экологией? Когда у тебя подряд рождаются два ребенка с проблемами со здоровьем, серьезными, ты не можешь понять причину и у тебя при этом черный снег идет, все-таки хочется понять, а не от того ли проблема. Ситуация [экологическая] с каждым годом становилась все хуже, пока не дошло до того, что дети были вынуждены дома сидеть практически всю зиму, не выходить на улицу: дышать нечем, пыль угольная, как ею дышать? Хотелось жить в нормальных условиях.

Онкология в Кузбассе всегда была высокой, потому что уголь добывают — открытая добыча угля. Когда уголь соприкасается с кислородом, начинает окисляться, процесс горения. А это бензпирен (химическое соединение, обладающее сильнейшей канцерогенной активностью и чрезвычайно токсичное. — Forbes). Я просила Роспотребнадзор, писала заявление, чтобы сделали замеры бензпирена рядом с детскими учреждениями, лечебными учреждениями. И вот у нас самое маленькое превышение уровня бензпирена. За некоторое время до этого у нас этот уровень изменили: сначала был один объем нормы, а потом сделали другой. Есть еще очень такая интересная тенденция: в 2019-м было резкое увеличение добычи объемов угля. И был резкий скачок младенческой смертности. Основная причина младенческой смертности сейчас — это тяжелые врожденные заболевания, какие-то аномалии, пороки развития. И регион не приведешь в нормальное состояние, это потерянный регион.

В Грузию я приехала в апреле 2021 года. Семья не знала, что я буду уезжать. Я не могла никому сказать. Даже дети не знали. Сначала уехали в Армению, но задачи там оставаться не было. На Армению не было надежды, что я там буду в безопасности.

Идея с шелтером пришла, потому что на тот момент я уже была долго в Грузии. И был очень тяжелый адаптационный период. И понимаю, что сейчас люди поедут. Некоторые приезжали, которые вообще, в принципе, за пределы своей области не выбирались. А тут другая страна, все совершенно другое. Плюс финансовая сторона. Куда, где, что? На чемоданах спать? И я поняла, что это нужно сделать. 

У нас были разные спонсоры. Это были некоммерческие организации. Фонды европейские. Был один частный инвестор из России. Вся остальная работа оплачивается человеком, который я не знаю, кто он такой, это анонимный спонсор.

Для меня остается большой тайной, большим секретом, как грузины умудряются со своими зарплатами выживать с такими ценами. Больше всего мне обидно за студентов. Чтобы, например, снять какое-то более-менее приемлемое жилье в моем случае это $1200-1500 в месяц, на двоих».