Историк культуры Андрей Зорин: «Нельзя недооценивать то, чего можно добиться силой»

Андрей Зорин — специалист в области истории российской культуры, литературовед и филолог, профессор Оксфордского университета и Московской высшей школы социальных и экономических наук («Шанинки»). В разное время читал лекции в РГГУ, РАНХиГС, Гарварде, Стэнфорде и других ведущих вузах. Исследователь творчества Державина, Жуковского, Толстого и Карамзина. Автор таких книг, как «Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX века», «Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века». Также в круге научных интересов Зорина: международные связи русской литературы, история русской государственной идеологии.

О причинах ожесточения и поляризации людей

«Важным фактором является потеря будущего, которая связана и с экономическими кризисами, и еще в большей степени с глобальным антропологическим сдвигом, с изменением отношения человека к миру, его места в мире. Сдвига такого масштаба не происходило уже давно. Предыдущий — это массовое распространение книгопечатания, массовой урбанизации, то есть где-то XVII-XVIII века. Сейчас в силу понятных причин все идет гораздо быстрее, и это действительно колоссальный поколенческий сдвиг. 

Полная непредставимость будущего — это один из важных факторов паники, ожесточения, растерянности. Ну и изменение уклада. Мы не знаем того, что сейчас происходит. Говорят, что огонь перед тем, как погаснуть, вспыхивает ярко последний раз. Мы не знаем, нынешняя волна национализма это еще одна последняя вспышка национального государства, которое уходит с арены в какие-то более сложные глобальные диаспоральные явления, или наоборот, это гигантский разворот в сторону изоляции. 

Мы видим то, что 30-40 лет назад казалось прошедшей натурой: национальный изоляционизм, этнический национализм, религиозный фанатизм. Казалось, что все говорят о постсекулярном мире, и вдруг это все на страшном подъеме находится. Надолго ли это? Это колоссальный длительный тренд или это последняя вспышка перед окончательным угасанием?»

 «Человек себя потерял»

«Прошлый антропологический сдвиг заключался прежде всего в появлении представления об индивидуальности человеческого существования. О том, что твоя жизнь одна, что ты такой один на свете. Что ты не часть рода, клана, вечно переходящих поколений, социальной группы и так далее, а что у тебя есть личность. Руссо написал в исповеди, что пишет о себе, не потому что лучше других, а потому что он другой, чем все остальные. И до него писали очень много автобиографий, но всегда речь шла о том, что ты создаешь образец. А идея о неповторимости человека, о его достоинстве — это был колоссального масштаба сдвиг. Это связано с резко возрастающими возможностями отдельного человека, но с другой стороны — с огромными фрустрациями из-за потери защищенности, укорененности и т.п. 

Сейчас мы видим какой-то совершенно другой процесс: романтическое представление о твоей уникальности поставлено под сомнение. О том, что ты вообще являешься единой личностью. Жизнь удлинилась, наши социальные лица меняются. Скажем, я знаю, что в психиатрии обсуждается вопрос, является ли множественность личностей, когда человек считает себя разными людьми, болезнью или социальной нормой. Сколько у тебя программ, к которым ты можешь подключиться, или социальных сетей, столько твоих личностей и есть. Как будто вот эта уникальность, специфичность и единственность человека неожиданно оказалась сомнительной. Можно сказать, что личность — это то, что заключается в твоем теле, но твое тело тоже бесконечно меняется. 

300 лет назад человек себя нашел, а сейчас человек в каком-то смысле себя потерял. Он не знает, кто он, где он живет, что он делает, что с ним будет, какой он на самом деле, сколько у него силы жизни. И ему нужно найти какую-то область, где бы он себя чувствовал защищенно в этой странной позиции. Отсюда возникает этот невероятный ренессанс партийности, ожесточения, национализма, неожиданно возрастающая роль принадлежности к каким-то телам большим, чем один человек. Часто она внешне носит совершенно архаический характер. Кажется, что мы это уже проходили в XVII веке, в XVIII веке. Чего сейчас это ворошить? Но похоже, что это какое-то довольно новое явление». 

О взгляде в прошлое

«Все большие идеи и мысли, которые были в традиционной культуре, предшествующей современной, они были все о Золотом веке, который был за нашей спиной. С XVI-XVIII веков происходит перелом и человечество начинает глядеть в будущее. Начиная с эпохи Возрождения всегда был проект будущего. Мы чего-то строим, что-то делаем, у нас есть какой-то будущий проект либерального общества, коммунистического общества, общества общего знания, технологического совершенствования, утопий. Было очень много конкурирующих проектов будущего, идей прогресса. 

Сейчас проект будущего пропал. Те немногие, которые говорят о будущем — их будущее короткое и всегда приобретает характер какой-то немыслимой ретроутопии. Вместо будущего возникает идея какого-то никогда не бывшего прошлого. Какие-то феноменальные, поражающие своим историческим невежеством идеальные реконструкции. 

Когда нет проекта будущего, горизонтов планирования и так далее, то нет вкуса к настоящему. Тогда тебе хочется оглянуться назад и сказать: «А вот тогда что-то было такое…» И когда этой ностальгией охвачены люди моего возраста, это понятно: вспоминаешь времена молодости, все было хорошо тогда якобы. Для молодых людей это, конечно, странно, и это тоже, вероятно, черта оглушающей скорости перемен».

«Мы ошибочно решили, что роль государства будет отмирать»

«Сталинский Советский Союз конечно не заходил так далеко в смысле биоконтроля как современный Китай. Возможности технологические были другими. Не было таких ресурсов, чтобы каждого человека всюду учесть. Но нельзя сказать, что раньше тоталитарные государства вообще ничего подобного не делали. В таком масштабе — нет, но, в принципе, это делалось. 

Роль государства возрастает, да. Но она возрастает сравнительно с чем? Она возрастает после того, как мы ошибочно придумали, что она сейчас будет отмирать. После падения, развала коммунистической системы, начала глобализации нам казалось, что она будет отмирать. Может и будет еще, но пока мы видим ее виток. 

Мне кажется, что в какой-то мере в западном обществе сыграла роль идущая 60-70 лет попытка контрреволюции и реванша интеллектуалов по отношению к бизнесу. Проиграв бизнесу в экономическом соревновании, интеллектуалы решили взять реванш в области идеологического контроля и перераспределения. Они заинтересованы в перераспределении, потому что рассчитывают, что они окажутся перераспределяющими. В бизнесе проиграно, там ты не выйдешь на первый план. А здесь еще можно наверстать, начав перераспределять». 

Может ли закончиться европейскость России

«Европейская культура в России всегда была все-таки элитарным предприятием. И один раз это было уже поставлено под сомнение, в 1917 году. Государь-император Петр Алексеевич брил бороды, одевал людей в европейские костюмы и твердо считал, что люди, не ведущие себя как европейцы, людьми не являются. Не просто плохие или неправильные люди, а вообще не являются людьми. Была громадная разница между вестернизацией России и, условно говоря, вестернизацией Японии или Турции и других великих неевропейских империй. Там была поставлена задача научиться что-то делать,  стать как европейцы, а для русской элиты была поставлена задача быть европейцами,  поменять свою идентичность. 

Если бы мне, как историку культуры, сказали, что вот есть такой проект, я бы сказал, что это невозможно. Если бы я не знал, что это блистательно удалось. Да, этот проект получился, но его грандиозный, беспрецедентный успех связан с его крайней узостью. Петра не волновало 94% населения страны: эти пускай живут как хотят, поставляют рекрутов и платят налоги. Его волновали оставшиеся 4-6%. 

В 1917 году были уничтожены и европейская культура, и, условно говоря, традиционно русская, крестьянская. Носителей европейской культуры — 2 млн человек — выкинули из страны, а деревню ликвидировали. Огромное количество людей хлынуло в город. И вдруг выяснилось, что их надо быстро превратить в каких-то культурных людей. А никакой другой матрицы нет: им закачали русскую литературу. Таким образом — по тем же самым 200 лет опробованным моделям — была создана новая элита, значительная часть которой состояла из крестьянских и деревенских выходцев и людей из социальных низов. Эта новая масса тоже стала полностью европейской и тоже осталась в этом странном полуподвешенном состоянии. 

Сейчас мы видим, как следующая волна тоже уходит — европейская Россия уходит куда-то, где эти люди себя чувствуют и чужими, но и своими. Как это развернется, я не знаю. Я бы не считал невозможным полное изменение состава и морфологии культуры. Никогда нельзя недооценивать того, что можно добиться силой. «Нельзя поменять идентичность поколениям людей!» Чудовищное, беспрецедентное насилие, примененное Петром I, привело к тому, что это произошло. И мы сейчас видим очень высокий уровень насилия. Если это продлится длительное время, то нет оснований предполагать, что нельзя таким образом добиться своей цели. Можно. Вопрос только в том, сколько человек ты готов убить».

Также в интервью Андрея Зорина: можно ли привить россиянину китайский культурный код и востребована ли русская литература и русский язык у западных студентов. Полную версию смотрите на канале Forbes в YouTube.