«Мы приняли меры, позволяющие дойти до выборов»: главный оппонент Лукашенко — об обысках, доходах и «консультациях в России»
Виктор Бабарико — потенциальный оппонент Александра Лукашенко на выборах президента Белоруссии, которые намечены на 9 августа 2020 года. О выдвижении своей кандидатуры 57-летний Бабарико объявил 12 мая. В тот же день он ушел с поста председателя правления Белгазпромбанка — дочернего банка российского Газпромбанка, который бессменно занимал на протяжении почти 20 лет. А спустя месяц в офис Белгазпромбанка в Минске пришли с обыском сотрудники Комитета государственного контроля (КГК). Одновременно следственные действия были проведены в нескольких компаниях-клиентах банка. Согласно разъяснениям КГК, обыски проходили в рамках расследования уголовных дел о неуплате налогов и отмывании денег.
Самому Бабарико никаких обвинений пока не предъявлено. Однако давление силовиков он напрямую связывает с политической борьбой. У Бабарико — вторая по величине после Лукашенко инициативная группа (более 8900 человек) и более 335 000 подписей избирателей, собранных в поддержку кандидата. В интервью Forbes бывший банкир рассказал, что заставило его решиться конкурировать с главой государства, почему власти Белоруссии столь болезненно отнеслись к его выдвижению и каким он видит будущее Союзного государства.
— Вы возглавляли Белгазпромбанк с июля 2000 года по май 2020-го. Что может заставить человека, который 20 лет при действующем главе государства возглавляет один из крупнейших банков страны, уволиться и пойти на выборы?
— Именно потому, что я очень хорошо понимаю сложившуюся политическую систему, я принял решение участвовать в выборах. Политика, проводимая экономическим блоком страны во главе с Лукашенко, привела страну на край пропасти под названием «утрата собственного суверенитета». В конце прошлого года и в Беларуси, и в России активно обсуждалось подписание «дорожных карт» Союзного государства, которых никто не видел. Но даже по общим ощущениям становилось понятно, что они предполагают фактическую утрату экономического и политического суверенитета Беларуси.
Я являюсь последовательным сторонником и активным участником строительства независимости Беларуси с начала 1990-х, когда страна после развала СССР получила реальный шанс на создание собственного государства. И если я понимаю, почему мы оказались у пропасти, и знаю, как отойти от края, вполне оправданно задать вопрос: «Почему я этого не делаю, почему не готов взять ответственность на себя?» Это первая причина.
Во-вторых, меня возмутило поведение властей во время эпидемии коронавируса. Высшие государственные чиновники заявляли: «Раз вируса не видно, значит, его нет». И Беларусь оказалась единственной страной в мире, где проводились футбольные матчи, массовые мероприятия. Власти цинично подвергали опасности жизни граждан, но я хочу жить в стране, не боясь ни за себя, ни за родных. Коронавирус стал последней каплей, побудившей меня выдвинуть кандидатуру.
— Объединение двух стран активно обсуждалось в России на экспертном уровне несколько месяцев назад, однако сложилось ощущение, что именно позиция Александра Лукашенко привела к тому, что объединение двух стран стало невозможно в том виде, как это, судя по всему, видели в Кремле. Вы же утверждаете, что угроза утраты суверенитета очень высока. Вы действительно считаете, что Белоруссия и Россия могут объединиться?
— Я плохо представляю, что думали в Кремле, поэтому пусть они дальше думают. Я имею в виду другое: Беларусь — экономически несамостоятельная страна, нам ежегодно требуются дотации в $3-5 млрд. Если раньше Минск получал эти средства в виде низких цен на газ, преференций или льготных кредитов, то теперь каникулы закончились: нам положили на стол проект «дорожных карт» и сказали: «Остальные дотации — только после интеграции».
Теперь выбора нет: либо голодные бунты и развал экономики, либо субсидии в обмен на утрату независимости. Наша внутренняя экономическая беспомощность привела страну к угрозе утраты суверенитета.
— Когда вы действительно задумались о выдвижении в президенты?
— Непосредственная подготовка началась в конце прошлого года, когда наметились серьезные проблемы в экономике, а я выпустил несколько провокативных статей. К слову, за них мне прилетело в самом начале кампании: я выразил политические взгляды до официального выдвижения.
— На прошлой неделе прошли обыски и задержания в Белгазпромбанке, а также в компании «Компари», директор которой входит в инициативную группу по вашему выдвижению. Наконец, были заблокировали счета фандрайзингового проекта Mola Mola вашего сына и руководителя предвыборного штаба Эдуарда. Как вы расцениваете действия силовиков?
— Мы однозначно квалифицируем обыски как действия политического конкурента и реакцию на наши заявления, связанные с Декларацией о честных выборах. В декларации мы гарантировали защиту всем, кто может пострадать за свою позицию и честность. Очевидно, что наши заявления сильно не понравились властям, для которых методы запугивания — единственно возможные методы.
Код независимости: как Лукашенко снижает зависимость Белоруссии от России через цифровую экономику
В течение 20 лет крупнейший банк страны проходил четыре уровня контроля: внутренний аудит, внешний аудит, проверку Нацбанка и ревизионной комиссии акционеров — и ни разу за все годы не выявлялось никаких нарушений. В январе 2020-го Нацбанк по итогам проверки сообщил, что да, есть отдельные недостатки, но топ-менеджмент все равно заслуживает частичной выплаты бонусов.
Проходит несколько месяцев — и начинаются широкомасштабные следственные действия, причем вначале называются компании — а уже после следуют обыски, будто кто-то намеренно указывает, где копать.
В итоге началась бомбежка по всем площадям, связанным со мной, и признаюсь, мы не ожидали подобного масштаба, притом что я даже не кандидат, а только претендент в кандидаты в президенты: меня ведь еще не зарегистрировали.
— Известно о задержании 15 человек. Это сотрудники банка?
— Обыски и задержания коснулись людей по всей стране: это мои друзья, сотрудники и клиенты банка, члены инициативных групп. Я больше месяца не являюсь сотрудником банка, и никто из бывших коллег не выходит со мной на связь, поэтому не знаю, кого из сотрудников задержали.
Насколько я знаю, акционеры и топ-менеджмент повели себя очень строго и намеренно дистанцировались от моей кампании: и для них, и для меня крайне важно не допустить никакого вмешательства и даже подозрения на вмешательство со стороны иностранного акционера, потому что это запрещено законодательно. О деталях следствия я узнаю из прессы, как и вы.
Настоящее начало XXI века: как коронакризис проверит на прочность Россию и мир
— За что были задержаны ваши друзья?
Их вина заключается только в том, что они мои друзья. Как банкир я никогда не держу все средства в одном месте: я отдал им на ответственное хранение свои деньги и ценные бумаги. Когда у них — у людей с очевидно не таким высоким доходом, как у меня, — обнаружили достаточно большие суммы, то предъявили обвинения в неуплате налогов.
Как только я узнал, по каким статьям их обвиняют, тут же выступил с обращением и сообщил, кто и какие суммы хранил у себя по моей просьбе. Тем не менее моих друзей не отпустили после 72 разрешенных к задержанию часов и продолжают удерживать.
На мой взгляд, это изощренная форма давления со стороны заказчиков: чтобы задержанные оговорили себя или других людей. При этом мои друзья не представляют никакой угрозы.
— То есть задержав ваших друзей, власти пытаются лишить вас возможности финансировать избирательную кампанию?
— Вряд ли следователи подозревали, что у моих друзей находятся мои финансы: полагаю, это выяснилось уже после задержания, во время обысков. Задержания никоим образом не повлияли на финансирование моей кампании: мы покрываем те незначительные расходы, которые возникают сегодня, за счет краудсорсинга и краудфандинга. Мы впервые в истории Беларуси целенаправленно обратились к этим источникам.
При этом по закону я не имею права истратить более $100 000 в рамках выборов. В масштабах Беларуси расходы на кампанию выглядят внушительными, но я достаточно обеспеченный менеджер: избирательный фонд я формирую за счет средств от продаж ценных бумаг. Однако эти деньги мы планируем пустить в дело на финальном этапе кампании.
— В понедельник в Белгазпромбанке ввели временную администрацию. Все это выглядит как попытка давления на банк. Готовы ли вы к тому, что вам позвонят бывшие акционеры и попросят сняться с выборов?
— Я слышал публичную реакцию «Газпрома» и Газпромбанка: они считают последние действия незаконными. Их последующей реакции я не знаю: возможно, позиция изменилась. Но ко мне не обращался никто ни со стороны Нацбанка, ни со стороны Белгазпромбанка или России. Если вдруг кто-то позвонит, я могу сказать следующее: для акционеров мое решение, наоборот, стало сюрпризом.
Я подчеркиваю, что мои действия на посту председателя [правления банка] не являлись провокативными или преступными. Я никогда не совершал действий, которые привели бы к убыткам или ущербу репутации банка, что подтверждается 20-летней службой на благо акционеров и страны. В тех действиях, что предпринимаются сегодня против банка, моей вины нет, и попытки вызвать у меня чувство вины за то, что творят следователи, неправильны и несерьезны.
Виновны те, кто совершает подобные действия. Я же предлагаю вернуться в правовое поле и следовать закону. На данный момент мои намерения заключаются в том, чтобы дойти до 9 августа и победить. Я не знаю, какие аргументы и обстоятельства способны изменить мою позицию.
Нервы на пределе: почему российские власти рассердились на заметку о рейтинге Путина
— Лукашенко заявил, что дело Белгазпромбанка разрабатывалось с 2016 года и там фигурирует зарубежная собственность и счета на Кипре, в Латвии, в Великобритании. Вы знаете, о чем идет речь? Это активы банка или ваши?
— Власти утверждают, что наблюдали за ситуацией с 2016 года. Получается, что четыре года они занимались попустительством. Теперь последовал элегантный ход: в декабре следователи якобы получили новые сведения. Но возникает вопрос: почему они ждали июня, чтобы предъявить обвинения?
Ко мне это не имеет никакого отношения: у меня не изымали, не конфисковывали, не арестовывали никаких активов. Все мои активы, недвижимость и движимость — все находится в Беларуси, и все будет официально указано в декларации. Более того, я перешел на ответственное потребление, и теперь у меня только одна старенькая машина в собственности, для других целей я прибегаю к лизингу. Я не представляю, о чем идет речь.
— Государственные белорусские СМИ сообщили, что по делу об отмывании денег и неуплате налогов также изъяли 150 картин на сумму $20 млн. Чьи это картины?
— Ситуация с картинами, мне кажется, выходит за все рамки. Белгазпромбанк на свои деньги выкупил и вернул на родину большое собрание картин, которые неоднократно выставлялись на выставках. Насколько я знаю со слов человека, ответственного за их хранение, в настоящий момент вся коллекция на месте и находится в хранилище, и все номера полотен совпадают вплоть до последней рамки.
Мои личные картины висят в моем доме. О каких еще картинах говорят следователи, мне не понятно.
— Ранее вы говорили о том, что просчитали риски. Есть ли у вас четкие сценарии развития событий?
— Безусловно, все риски просчитать нельзя, но основные мы учли. Мы выделили несколько ключевых этапов с возможными вариантами. Первый: сдать 100 000 подписей сторонников для выдвижения. Здесь мы обязаны снизить риски, связанные со сбором, верификацией, хранением и сдачей подписей. Мы планировали завершить этап до 15 июня, но обыски привели к тому, что и сегодня мы не можем остановить поток людей, желающих поставить подпись в мою поддержку.
На втором этапе, с 19 июня по 14 июля, мы объявим о новых инициативах, связанных с регистрацией меня в качестве кандидата. У меня есть идеи, как продолжать работу во время «этапа тишины», когда финальное решение должен принять Центризбирком.
Третий этап — регистрация: меня могут зарегистрировать или не зарегистрировать кандидатом. Мы считаем второй вариант практически исключенным, потому что он будет означать фактическую отмену выборов. Более того, в истории современной Беларуси ни разу не снимали с выборов кандидата, набравшего более 100 000 подписей. Но мы допускаем такую вероятность и имеем сценарий действий в таком случае.
Челлендж для Лукашенко: почему нынешние выборы могут стать самыми сложными для белорусского лидера
Четвертый этап — агитационный период. Мы бережно относимся к согражданам и учитываем влияние коронавируса, поэтому понимаем, что сегодня не лучшая ситуация для проведения массовых мероприятий. Однако мы постараемся по максимуму использовать цифровые инструменты, а также постараемся дойти до каждой деревни в Беларуси. Как именно — посмотрим позже.
Наконец, заключительный этап — ситуация после выборов 9 августа. Да, на каждый из этапов и вариантов действий властей у нас имеется свой сценарий.
— Вы записали видеообращение, которое будет опубликовано в случае вашего задержания. Что это — признание неспособности победить на выборах, добровольная капитуляция или страховка?
— Процитирую советский фильм: это profession de foi — профессиональная трансформация. Я 25 лет работаю в банках, и банковская сфера — работа с рисками. Если ты понимаешь риски, ты обязан выстроить систему их компенсации. Риск задержания нельзя исключать, и мы заранее приняли меры, позволяющие дойти до выборов 9 августа вне зависимости от обстоятельств. Видео — один из инструментов компенсации риска.
— Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию в экономике Белоруссии?
— Сегодня страна на краю, но ситуация не безнадежна, потому что возможности экономики очень большие: как те, что остались после СССР (в советские годы у нас выпускалось до 80% продукции «конечного передела», с самой высокой добавленной собственностью), так и новые отрасли, например ИТ. То, что мы бездарно растеряли и забыли это, и мечтаем, чтобы из земли ударил фонтан нефти или газ, — ошибка.
Если мы продолжим тратить так, как тратим сегодня, и зарабатывать так, как зарабатываем, то и до 2023 года ресурсов не хватит. Мы не можем позволить себе проведение спортивных «Европейских игр» за $500 млн, которые в народе окрестили «Голодными играми», и должны умнее относиться к расходам, и этого окажется достаточно, чтобы остановить падение.
Пока же неэффективность приводит к дефициту: больше 70% экономики составляет госсектор, при этом больше 50% белорусов заняты в негосударственном секторе.
Реальный дефицит Беларуси составляет от $3 млрд до $5 млрд в год. Беларуси потребуется рефинансирование или реструктуризация долгов, это неизбежно. Я полагаю, что мы сможем занять средства на открытом рынке или в рамках межгосударственных договоренностей, хотя это будет непросто с учетом ситуации в мире после пандемии. Я считаю, что заем на открытом рынке вряд ли обойдется дороже, чем вливания со стороны.
— Какие отрасли или сектора экономики могут выступить локомотивом для Белоруссии?
— Я намерен сделать упор на развитие малого и среднего бизнеса, его восстановление после пандемии и превращение в драйвер роста. При этом нельзя допустить массового роста безработицы, следует формировать спрос на рабочую силу. Это возможно за счет отраслей, которые находятся на пике, например ИТ.
Следующим шагом следует заняться повышением эффективности действующих отраслей, возможно, с прицелом на приватизацию. Мы умеем делать много вещей, но часто — не так, как надо.
Нынешние реалии также сдерживают привлечение инвесторов — как местных, так и зарубежных. Например, приходит инвестор и говорит: «Я готов выкупить предприятие и модернизировать его, но вместо 1000 сотрудником мне нужно 600». Власти, боясь социального взрыва, требуют, чтобы инвестор оставил 1000 сотрудников, и тогда тот уходит. Вот эти 400 человек стоило переквалифицировать или стимулировать к переходу в МСП, но сегодня страх препятствует инициативе населения, и мы это наглядно видим: за ошибку в полдоллара в налоговом отчете ты можешь лишиться всего бизнеса.
— Получается, в случае вашего избрания страну ждет масштабная приватизация?
— Я бы так не сказал: приватизация — задача не двух дней, а «дорожная карта», путь, который нужно пройти без серьезного ухудшения качества жизни граждан. Приватизация – это не цель, а инструмент обеспечения эффективности предприятии и повышения уровня жизни работников.
— Какой должна быть доля малого, среднего, крупного бизнеса и госсектора в экономике страны?
— На мой взгляд, 70% частного сектора на 30% госсектора — правильная пропорция. Мы не первые, кто реформирует экономику, а потому стоит обратиться к примерам сопоставимых по экономике и положению стран, как принято у экономистов. В этом случае Израиль демонстрирует один из лучших примеров в развитии высокоинтеллектуального производства и ИТ; пример скандинавских стран полезен для белорусской нефтехимии; в случае с электронной промышленностью стоит посмотреть на страны Азии, — все это хорошая карта для развития.
Елбасы всея Руси: кто стоит за новостями о сохранении власти Путина после 2024 года
Беларусь — плоскостная страна, которая идеально подходит для развертывания дата-центров. Приобретя нейтральный статус на международной арене, мы могли бы выиграть в цифровом плане, стать эдакой Швейцарией в хранении информации. Если взять лучшее, то всегда можно сделать уникальное.
— К слову, про нефтехимию, о которой вы упомянули. На днях США начали поставки нефти в Белоруссию. Как вы оцениваете выгоду от этой сделки?
— Экономического смысла здесь нет. В качестве «страшилки» для нефтепартнеров Беларуси, наверное, ее можно закупить. Но кому от американской нефти станет лучше? Вряд ли это поможет белорусам.
Мне больше нравится решение сырьевой зависимости за счет внедрения сберегающих технологий, возобновляемой энергетики и решений по хранению энергии, над которыми сегодня бьется Илон Маск и другие.
— А как вы планируете выстраивать отношения с США?
— Как я уже сказал, любые отношения нужно выстраивать по принципу Belarus is the first, и тогда мы открыты к любой коммуникации и партнерствам.
— На выборах 2010 года некоторые кандидаты активно выступали за партнерство с ЕС. Вы рассматриваете возможность интеграции с Евросоюзом?
— Я могу мрачно пошутить, сохранится ли Евросоюз через несколько лет, но если серьезно, то мне кажется, что сегодня, особенно в свете пандемии коронавируса, наметился тренд на глобальные общечеловеческие союзы: люди увидели, что есть глобальные угрозы, которые требуют коллективного ответа. Мы наблюдаем эволюцию от единственного возможного союза к вариативности различных блоков и союзов, и такой подход мне близок.
— Все предыдущие президентские кампании продемонстрировали плохую договоронеспособность кандидатов в президенты: когда стоило выступить единым фронтом, они продолжали гнуть свою линию. Вы допускаете возможность объединения кандидатов в единый блок на выборах-2020?
— На этот счет в нашем штабе идут бурные дискуссии. В стратегии единства есть и плюсы, и минусы: кто-то выступает за то, чтобы зарегистрироваться, а после объединиться и шагать вместе, кто-то — за то, чтобы идти поодиночке и отщипывать долю электората по кусочку. Я человек бизнеса и всегда за компромисс, за договоренности. Но для переговоров требуется единство понимания целей и «разделяемый образ будущего», под которым подпишутся все кандидаты.
Как мы определим, кто является проходной фигурой? Я предлагаю на берегу обговорить критерии и цели объединения, а после наложить эту матрицу на кандидатов — и после выбрать наиболее соответствующего всем требованиям и условиям. На таких принципах я готов договариваться.
— В эти выходные агентство Bloomberg со ссылкой на источники сообщило, что перед выдвижением вы проводили консультации с российскими чиновниками. Это были чиновники в администрации президента России?
— Bloomberg стоит проверить свои источники: никаких консультаций с представителями власти на тему выборов у меня не было ни в Беларуси, ни в России, ни в любой другой стране.
— Как вы оцениваете потенциал Союзного государства?
— К настоящему моменту подписаны и работают множество документов Союзного государства, и я сомневаюсь, что можно денонсировать [их] одним росчерком пера. Но стоит напомнить: проект Союзного государства появился 21 год назад, и если вы скажете мне, что актуальность проекта сохраняется 21 год, я, будучи банкиром, очень сильно удивлюсь — так не бывает.
Сегодня наша страна имеет очень зависимую экономику, однако любой союз, построенный на зависимости, априори не принесет выгоды обеим сторонам. Интеграция с Россией преподносится как единственно возможное спасение, но у такого решения крайне высокая цена.
Я придерживаюсь позиции, что первым делом мы обязаны построить самостоятельную экономику, а уже после принимать решения о вступлении в союзы с позиции win-win. Почему лидеры большинства стран мира позволяют себе говорить: My country is the first, а Беларусь — нет?
— А единая валюта? Такой проект возможен?
— Это точно не вопрос ближайших пяти лет, он даже не ставится. Построение независимой экономики ни разу не предполагает введение другой валюты. Мы должны показать, что готовы жить самостоятельно, но это невозможно в рамках союза.
— Лукашенко находится у власти с 1994 года. Вы действительно верите, что можете выиграть? Или ваша цель не только в том, чтобы выиграть?
— Если бы меня спросили об этом в 1996 или 2000 году, я бы сказал, что выиграть выборы куда сложнее. Теперь ситуация с точностью до наоборот. У нас есть твердая уверенность, что мы можем победить. Знаете, в моей семье говорят: «Я не играю в игры, в которых не могу выиграть, — не потому, что я такой удачливый или умный, а потому, что знаю, во что играю».
Как пандемия меняет глобальный бизнес
Китай теснит США, фармацевты и страховщики занимают места нефтяников: как пандемия меняет крупнейший бизнес