Глава 2. Город ангелов и белых птиц
Сороковины продолжаются, я иду в школу №1. В руины, которые от нее остались. Темно-красный неровный кирпич, опаленный пожаром. Черный выжженный пол спортзала. Горы букетов. Сотни детских игрушек. Бутылки с водой, спрайтом, пепси-колой. Шоколадки. Печенье. То, что любят дети. Священник говорит о вечном покое, памяти и Царстве Небесном. Ветер свободно залетает в окна, в которых во время штурма стояли дети и через которые дети убегали. Ветер теребит платки темных женщин, стоящих перед священником, но не задувает свечи. Свечи — на полу, в руках, у стен. На стену кто-то прибил большое деревянное распятие. Символ жертвы и символ прощения. Лица у женщин освещены мягким восковым пламенем и кажутся иконами. В них много знания о боли и страдании. Дождь падает на эти лица, и не ясно, где дождь, а где слезы. Здесь, в этом спортзале, я четко понимаю, что войны не будет. Никто ни на кого не пойдет. Потому что эти люди совершили здесь еще один подвиг.
Не знаю точно, чья заслуга в том, что людей, обезумевших от горя, остановили. Что число жертв бесланского теракта не выросло в десятки раз. Что новые семьи не открыли ворота своих домов. Я думаю, что это заслуга жителей Беслана. Матерей, отцов, братьев и сестер тех, кто погиб. Я не видела в них ненависти. И не видела ее никогда потом. Это был уже другой, новозаветный, Беслан.
Новое бесланское кладбище образовалось в сентябре 2004 года за несколько дней. 300 свежих могил — за несколько дней. Столько людей в этом городе никогда не умирало.
Люди в трауре идут по кладбищу — молча, опустив головы, изредка останавливаясь перед могилами и всматриваясь в фотографии погибших. Мужчины небритые, потому что так положено до истечения 40 дней. Женщины с черными лицами. Никто не замечает холодного ветра. На надгробных крестах повязаны черные платки, они развеваются на ветру, как черные вороны.
Я иду мимо могил. Вот похоронены брат с сестрой — их могилы рядом. Вот мать и трое детей. Тотиевых похоронено шестеро. Хузмиевых двое — Алан и Стелла. На могиле у Алана лежит плюшевая желтая улитка. У Стеллы — серый медвежонок.
Аслана и Сослана Токмаевых назвали в честь героев осетинского фольклора — богатырей. Их мама Лена Бероева стоит над могилами детей. Когда мальчики были маленькие, Лена разошлась с мужем. Детей воспитывала сама, помогала бабушка. 1 сентября Лена не смогла отпроситься из парикмахерской, где работала, и мальчики ушли в школу с бабушкой. Бабушка после ранения выжила. А мальчиков больше нет. Лена ни с кем не разговаривает. Ее историю рассказывают другие. Она молча стоит у могил своих богатырей. Она приходит сюда каждый день. На крестах повязаны черные платки. Лена не плачет. Плачут те, кто еще жив.
Лидия Урманова похоронила шестерых.
В школу 1 сентября пришли ее младший сын Алан с женой Натальей и 10-летней дочкой Марией, старший сын Сергей с женой Ритой и 7-летней дочкой Залиной, а также дочь Лариса Урманова-Рудик с двумя детьми — 14-летней Юлей и 12-летней Яной. 8 детей и внуков Лидии стали заложниками. Погибли дочь Лариса, жена старшего сына Рита и все дети в этой семье. Жена Алана Наталья, получившая сильные ожоги, спустя год после теракта все еще находилась на лечении в Москве.
Из показаний потерпевшей Лидии Урмановой:
— Я осталась на сегодняшний день одна в доме. Сын младший находится около жены в Москве. Я осталась одна. Что еще можно сказать? Этот сын, который из депрессии никак не может выйти, старший. Все, внуков нет. Все 4 внучки погибли. Дочь погибла. Кулаев, я могу у тебя спросить, как мне дальше жить? Скажи, пожалуйста. Тебе не больно это? Внучка моя, дочери дочь, у нее был сахарный диабет, она умирала без воды. Она на вторые сутки умерла*.
На соседних могилах священники отслужили молебен. Стало холоднее, дождь усилился. Другой погоды в эти дни не могло быть.
Здесь я знакомлюсь с Сусанной Дудиевой. Мне кажется, я помню ее лицо, в те первые дни сентября она была среди самых активных матерей. В школе у Сусанны погиб сын Заур. Дочь Зарина была ранена, выжила. У Сусанны потемневшее лицо и огромные, прожигающие душу глаза, в которых столько горя, что, кажется, оно сейчас испепелит все, что вокруг. Рядом с Сусанной — Рита Сидакова. Тонкая высокая женщина с бледным лицом и большими заплаканными глазами. Рита жила вдвоем с дочерью Аллой. Алла погибла. У Риты никого не осталось. Алла и Заур похоронены рядом, потому что они родственники. Вместе не так страшно.
Рита стоит, закрыв глаза, ветер нещадно бьет ее по лицу, рукам, теребит пальто, так что Рита как будто качается, — но она открывает глаза и безнадежно смотрит в небо. По ее щекам снова текут слезы. Я не знаю, как она стоит на ногах. Мне кажется, в ней совсем не осталось жизни.
Из опроса потерпевшей Риты Сидаковой:
— Какой состав вашей семьи был?
— Вся моя семья — это были я и моя дочь. Дудиева Алла, моя дочка, 95 года рождения. [...]
— В какую школу ходила Алла?
— В первую школу Беслана. Потому что я сама эту школу заканчивала в свое время. Я любила эту школу и решила и свою девочку отдать в эту школу.
— В какой класс она ходила?
— Она перешла в 4 класс.
— 1 сентября 2004 года она сама пошла в школу или с вами?
— 1 сентября 2004 года в 7:30 утра я ушла на работу. Я работала, и мой рабочий день начинался с 8 часов утра. [...]
— А дочь? [...]
— Она пошла к 9 часам, потому, что около 9 часов я была на работе и позвонила с работы. Но ее не было. Она поднялась к соседям на 5 этаж, к Дзгоевым, у них 2 девочки были ее подружками. Они втроем потом спустились и в начале 9 они уже пошли в школу. Все девочки, всей стаей девочки дома 39 и 37 ушли в школу. Были очень нарядными и счастливыми. И, к сожалению, больше они не вернулись.
— Скажите, дочь, я понимаю, вы хоронили, вы наверняка видели, какие были повреждения на вашей дочери?
— Их невозможно было увидеть, потому что она сгорела. В результате экспертизы написано, что причина смерти не установлена. Из-за того, что обуглилось тело. Кулаев, тебе приятно это слышать? Можешь посмотреть. Вот я стою*.
Анета Гадиева. Красивая молодая женщина с опухшими от слез веками. Она смотрит перед собой остановившимся взглядом. Кажется, ничто вокруг не может ее разбудить. В школе она была с двумя детьми — грудной дочерью Миленой и старшей, 9-летней Аланой. Муж Анеты — турецкий гражданин, мусульманин, но Алану в 2002 году крестили. Во время захвата Алана потеряла крестик, и Анета успокаивала ее: «Я куплю тебе новый». Не купила. 2 сентября Руслан Аушев вывел Анету с младшей дочерью, старшая шла за матерью, но боевики ее развернули назад. Анета думала, что отнесет младенца домой и вернется, но в школу ее больше не пустили. Алана погибла. Ее мать не может себя простить.
Марина Пак. Жила вдвоем с дочерью Светой. 1 сентября Света пошла в 6 класс и не вернулась.
Из опроса потерпевшей Марины Пак:
— Скажите пожалуйста, кто из членов вашей семьи оказался в числе заложников в первой бесланской школе?
— Моя дочь, Цой Светлана Сергеевна.
— А где Вы были в это время?
— Я была у себя на квартире. Я услышала, как потом оказалось, это были выстрелы, но большинству из родителей показалось, что это был фейерверк. Все удивились, почему линейка началась намного раньше, чем она обычно проводилась. Эти выстрелы уже прозвучали в 9:15 утра.
— Значит, Вы услышали выстрелы?
— Да, я поняла, что что-то нехорошее. По Беслану последние два месяца ходили слухи, что будет нападение. Я побежала туда. Я пыталась добраться до школы, но она оцеплена ока- залась. Я не успела.
— Ваша девочка погибла?
— Да.
— Гибелью дочери какой вред Вам причинен?
— Я считаю этот вопрос неуместным и неэтичным. [...]
— Но Вам причинен какой-либо вред?
— Она у меня была единственная *.
Я чувствую здесь, что жизнь остановилась. И все, что существует за пределами этого кладбища, — ненастоящее. А настоящее, страшное, непоправимое — здесь.
*стенограмма суда над Кулаевым (единственный выживший бесланский террорист Нурпаши Кулаев приговорен к пожизненному заключению)