Выйдя из кризиса 2008–2009 годов, мировая экономика растет уже седьмой год подряд, но ее рост остается анемичным и поддерживается беспрецедентно низкими процентными ставками, без которых, как считает большинство экспертов, развитым странам сегодня не выжить.
Подобное предположение весьма реалистично, но лишь при допущении традиционного понимания экономического роста. Оно, как известно, основано на учете всей добавленной в течение года стоимости, суммирующейся в понятии валового внутреннего продукта. Считается, что чем больше прирост этой величины, тем успешнее экономика.
Концепцию ВВП, сформировавшуюся в середине ХХ века, критиковали многие. Часто указывали на то, что в показатель включается даже заведомо вредная деятельность (так, ВВП растет в случае больших катастроф, на преодоление которых затрачиваются дополнительные усилия, или, например, при производстве большего количества табачных изделий, что вызывает болезни и смерть, но приводит к экономическому росту «по всей цепочке» — от сельского хозяйства до здравоохранения). Предлагались и альтернативы — в виде индексов благосостояния (ISEW) или уровня счастья (HPI).
Однако, на мой взгляд, вся критика акцентировалась на частных моментах, оставляя в стороне два фундаментальных обстоятельства.
Вся экономическая теория основана на гипотезе об относительно неизменных условиях воспроизводства. Чтобы выпустить новую единицу продукта, нужно приблизительно столько же труда, материалов и капитала, сколько и для выпуска предыдущей. Чтобы усовершенствовать ее потребительские свойства, нужны дополнительные вложения, и потому более сложное изделие будет дороже. Отсюда номинальный рост цен (средний автомобиль сегодня в США стоит $33 500 против $345, в которые оценивался Ford T в 1916 году), инфляция, возможность положительных процентных ставок, расширение спроса на трудовые и иные ресурсы.
Эта модель предполагает ограниченную роль технологического прогресса, эпизодическое появление качественно новых продуктов и возмездность приобретения экономических благ. Однако данные условия сегодня нарушаются все более радикально.
Развитие технологий вызвало к жизни ряд отраслей, воспроизводство в которых не подчиняется прежним законам. Компьютеры за последние 20 лет увеличили свое быстродействие в 40–60 раз, объем их жестких дисков вырос в 80–130 раз, появились ранее неизвестные функции — но при этом цена среднего ноутбука даже в текущих ценах упала почти в шесть раз. Революция в цифровых носителях информации убила целые отрасли — например, производство фотоматериалов и даже магнитных пленок, сократив материалоемкость данного сегмента в 6–11 раз. Новые технологии коммуникаций снизили средний тариф на телефонную связь более чем в 20 раз за четверть века и создали мобильники, конкурирующие с фотоаппаратами, плеерами и компьютерами. Наконец, интернет близок к тому, чтобы стать новым общественным благом, открывая путь к полностью бесплатным коммуникациям.
Все это означает появление целой сферы, где расширение потребительских свойств продукции идет параллельно со снижением ее цены. Рост потребления может происходить при стагнирующей или снижающейся величине добавленной стоимости. Фундаментальная основа процента — предпочтение благ настоящих благам будущим — исчезает, так как будущие товары оказываются лучше и дешевле. И сегмент, революционизирующий экономику, не является маргинальным: он определяет облик завтрашнего мира и уже сейчас обеспечивает более 15% занятости в ведущих странах планеты.
Прогрессивная структурная перестройка хозяйства выглядит контрпродуктивной, если оценивать ее в прежних категориях, однако без нее любая страна останется в аутсайдерах. Возникает немыслимый ранее парадокс: отрицательный процент становится естественным для сектора новых технологий, и в то же время он демотивирует инвестиции в традиционные отрасли. Экономика как бы раздваивается: передовые сектора наращивают производство при снижающейся добавленной стоимости, а ранее существовавшие показывают минимальный рост при повышении цен. Это позволяет находить временный баланс, но не снимает проблемы: ВВП как показатель становится бессмысленным в новых условиях, ориентация на него задает ложный выбор.
quote_block node/320765С другой стороны, новая экономика порождает и новые мотивы. ВВП как важнейший индикатор возник в индустриальном обществе, когда показатель добавленной стоимости был важен прежде всего потому, что она составляла в совокупности заработную плату, прибыль и инвестиционный потенциал. Но сегодня, во-первых, наиболее важны инвестиции в человека — а они подчас неотличимы от потребления (и поэтому «экономика знаний» может расти даже при нулевой норме накопления); во-вторых, прибыль как источник дохода собственника компании все чаще заменяется повышением ее стоимости (акции той же Amazon с мая 1997-го по декабрь 1999 года выросли в цене почти в 60 раз, притом что компания была операционно убыточной); в-третьих, все большее число высококлассных специалистов работают прежде всего для самореализации и самоутверждения и уже потом для заработка. Оказывается, богатство необязательно связано с добавленной стоимостью, как это было прежде. И потому Apple может перенести все свое производство в азиатские страны, но на протяжении почти 10 лет ежегодно увеличивать свою рыночную капитализацию на сумму, достигающую 0,5% ВВП Соединенных Штатов.
Радикальные изменения в мировой экономике приводят к тому, что люди, в индустриальном обществе обоснованно рассчитывавшие на достойную оплату, сегодня добиваются ее все реже, а те, кто может проявить свою индивидуальность практически в любой сфере, получают невообразимые доходы, по сути, не эксплуатируя других (что относится к крайне широкому кругу людей — от спортсменов и эстрадных звезд до программистов, юристов и биржевых игроков). На наших глазах формируется система, которая никак не подчиняется экономическим законам времен Рикардо и Маркса, но которую мы по-прежнему пытаемся оценить через категории, адекватно описывавшие реальность лет сто тому назад.
Что же будет дальше? На мой взгляд, мир находится в преддверии новой эпохи, отрицающей традиционную экономику. Эта эпоха несет много вызовов, и вопрос о том, как исчислять хозяйственный рост, не является самым важным. Жизнь «после ВВП» поставит перед нами более сложные вопросы. Какой будет финансовая сфера, если цены начнут устойчиво снижаться, а не расти? Смогут ли банки пережить десятилетия отрицательных ставок? Как будет переосмыслена сама идея накопления? Что случится, если добавленная стоимость действительно перестанет быть основным источником благосостояния? Какими стимулами может общество воздействовать на индивидов, не стремящихся к повышению материального благосостояния? Что будет представлять собой новое неравенство и как с ним бороться?
Жизнь после ВВП наверняка будет, она, судя по всему, окажется куда менее предсказуемой, чем прежняя. И задумываться о том, какими будут ее контуры и чем чреваты происходящие изменения, стоит уже сейчас — по крайней мере в той части мира, где данная аббревиатура означает показатель измерения общественного богатства, а не что-то иное…