По своим правилам: почему борцы с коррупцией в России не нуждаются в чужих советах

Начнем с принятия факта — в правоохранительных органах никто точно не знает, что такое коррупционные преступления. Теоретические выкладки, конечно, есть, функционируют межведомственные рабочие группы по борьбе с коррупцией, существует колоссальная подзаконная нормативная база — положения, приказы, информационные письма, но если вы спросите у какого-нибудь начальника отраслевого отдела прокуратуры региона: «Скажи, а есть точное определение, что такое коррупционное преступление?», то он не сможет вам ответить. 

Разная коррупция

На самом деле понятие трактуется достаточно вольно. Да, есть принятая догма: взятка (статья 290 УК) и злоупотребление служебным положением (статья 285 УК) считаются коррупционными априори. Но дальше начинается путаница, которую каждый начальник использует так, как нужно для статистики. 

Казалось бы, просто: записать в коррупционные преступления все преступления против государственной службы, это статьи 285-293 УК. Но это невозможно.

Например, превышение должностных полномочий (статья 286 УК РФ), по которой силовиков чаще всего осуждают за насилие. Классическая ситуация — полицейский в здании ОВД избивает человека. Что это? Коррупция? Или просто конфликт участкового с пьяным задержанным, с которым он к тому же знаком много лет? Избиение, никак не связанное с получением какой-либо выгоды. 

Добавим обстоятельство. Задержанный избит не просто так, но за то, что отказался платить ежемесячную мзду. Тогда да, коррупция безусловна, но статья останется в обоих случаях одна — 286-я, и из таблиц статистики нельзя понять, коррупция это или нет. 

Есть и другая проблема. Чиновники в коррупционных целях совершают массу иных преступлений, и чаще всего это всепоглощающая статья 159 — мошенничество, в нашем варианте с использованием служебного положения. Должностные лица вполне могут участвовать в наркотрафике. Организовывать игорный бизнес. Готовить и совершать разбои и убийства, наконец.

Вывод простой: ни должность субъекта преступления сама по себе, ни статья уголовного кодекса, помимо общепринято коррупционных, не говорят однозначно о том, что преступление носит именно коррупционный характер. 

Удобные жертвы

И это полбеды. Настоящая беда со статистикой начинается из-за деления уголовных дел на многочисленные эпизоды. Возьмем распространенную ситуацию. Некоему органу, осуществляющему оперативно-разыскную деятельность, после статистического провала срочно нужны хорошие показатели. Начальник собирает оперов и начинает требовать реализацию материалов дел оперативного учета. Требует «палки», так это называется. Опера, у которых показатели более или менее в порядке, молчат, даже если у них есть на подходе что-то перспективное, потому что показатели еще будут нужны, и если ты закрыл один, «палки» лучше приберечь для следующего. А те сотрудники, у которых все плохо, начинают думать. Один из самых действенных вариантов — обратить внимание на дело, где чиновник брал мелко и дробно. Часто это инспекторы пожарного надзора или руководители лабораторий МЧС. Взятки у прикормленных коммерсантов они нередко берут прямо в своих кабинетах. Оборудуй кабинет, отработай взяткодателя, зафиксируй несколько эпизодов, по остальным просто возьми показания (сейчас в судах это проходит) — и вот у тебя десяток, а то и больше «палок». Конечно, может возмутиться прокурор, заявить, что это единое длящееся преступление, но плох полицейский начальник, если не сможет убедить прокурора. 

Описанное — один из методов работы со статистикой. Так делают везде. Так складывается картина борьбы с коррупцией. Это очень плохо, хуже наверное только то, что, когда погружаешься в эту трясину, перестаешь замечать самое важное — показатели делаются на мелочи. 

Базовое наполнение статистики — низовые должностные лица. Полицейский ДПС, инспектор ФСИН, судебный пристав. Директор школы или заведующий отделением больницы — поймать их на коррупции считается серьезным достижением. 

Коррупция судей, прокуроров, сотрудников ФСБ, ФСО, администрации президента практически не выявляется. 

Нет системной работы с госзаказом, единичные дела имеются, но всегда есть основания полагать, что появились они на свет не в результате глубоких оперативных разработок, а как результат внутривидовой борьбы за бюджетную поляну. 

Реакция системы

На этом фоне отказ от сотрудничества с различными профильными НКО, выдавливание их из правового поля выглядят удручающе. Решение Генпрокуратуры признать нежелательной организацией Transparency International (российское отделение Transparency было признано Минюстом иностранным агентом еще в 2015 году) было далеко не первым подобного рода. Ранее статусы иноагентов или нежелательных организаций получили ряд СМИ, которые активно занимались антикоррупционными сюжетами.

Реагирование на громкие расследования могло бы в корне изменить ситуацию. Однако мы наблюдаем иное: по результатам расследований не просто не возбуждаются уголовные дела, следственный комитет отказывает даже в формальном проведении процессуальных проверок, несмотря на четкие, подробно изложенные обстоятельства. 

Трагикомизм ситуации в том, что тот же Следственный комитет и прокуратура привлекают к ответственности полицейских за сокрытие преступлений от учета и регистрации. Например, сильно рискует оперативный уполномоченный, если, опрашивая заявителя о краже, будет уговаривать его занизить стоимость ущерба, чтобы он стал менее 2500 рублей и можно было отказать в возбуждении уголовного дела. В этом случае полицейского вполне могут привлечь и к уголовной ответственности, практика сложилась давно. Кстати, это преступление полицейского однозначно будет трактоваться как коррупционное, оно ляжет в отчеты как исключительно положительный показатель работы следствия и прокуратуры. 

Ситуация проста до крайности. Борьба с коррупцией продолжается, но никакого значения для реальной коррупции в России она более не имеет.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора