«Осажденная крепость»: почему эффект санкций для России недооценивается

В первых комментариях о будущем российской экономики в условиях новых масштабных санкций, вводившихся с февраля, большинство аналитиков ожидали в 2022 году падения ВВП в пределах 10–12%, инфляции на уровне 20–25% и роста безработицы с 4,4% до 7–8%. Сейчас, после успешных действий ЦБ по стабилизации валютного курса и с учетом роста цен на нефть на мировом рынке, эти прогнозы заметно улучшились. Вместе с тем такие оценки по-прежнему основываются преимущественно на данных о состоянии российской экономики перед введением санкций и дальнейшей динамике экономических индикаторов. Также можно предположить, что во многом они исходят из опыта достаточно мягкого прохождения российской экономики через недавние кризисы — в 2014–2015 годах после введения первой волны международных санкций и в 2020–2021 годах во время пандемии.   

Ошибочные сравнения

Проблема в том, что такие оценки могут преувеличивать значимость трендов, сложившихся до кризиса, и недооценивать изменений в ожиданиях на микроуровне. Один из ярких примеров такого рода — дефолт и девальвация рубля в августе 1998 года, после которых никто из макроэкономистов не предсказывал общего оздоровления экономики. Впервые о том, что ежегодные темпы роста в России могут составить 7–8% и за 10 лет страна может удвоить ВВП, было сказано в октябре 1999 года в известном докладе компании McKinsey «Экономика России: рост возможен». Этот вывод опирался на «отраслевые кейсы» по 10 крупным секторам российской экономики (от черной металлургии и цементной промышленности до розничной торговли и ИТ-сектора) с анализом факторов роста производительности и стратегий фирм. 

Текущая ситуация в российской экономике имеет схожие черты, но с обратным знаком. Хотя у многих компаний в марте–апреле мощности оказались загружены выше нормы (в силу преобладавших тогда высоких инфляционных ожиданий и стремления потребителей закупиться впрок), а к маю в Москве в основном появились товары, пропавшие из оборота после ухода многих глобальных компаний с российского рынка, бизнес, особенно крупный, пребывает в состоянии очень высокой неопределенности. 

На этом фоне аналитики сравнивают текущую ситуацию с разными кризисами прошлых лет, включая дефолт 1998 года, глобальный финансовый кризис 2008–2009 годов, кризис 2014–2015 годов, порожденный международными санкциями из-за присоединения Крыма и событий в Донбассе, и сбой в глобальных цепочках поставок в 2020 году в рамках борьбы с пандемией. Однако все эти кризисы (даже события 2014–2015 годов) воспринимались большинством экономических агентов как разовый шок, после которого ожидалось возвращение к норме. Отличие текущей ситуации в том, что возвращения к норме не будет, поскольку действия российских властей поставили страну в состояние «осажденной крепости» и пока не видно никаких причин для выхода из этого состояния. 

Расчет на глобальную рецессию и смягчение на ее фоне западных санкций против России был бы наивным. После многолетних усилий российская правящая элита заставила Запад считаться с собой, но исключительно в качестве военного противника, проводящего нерациональную и плохо предсказуемую политику. Поэтому в случае серьезного глобального экономического кризиса западные элиты могут пойти на изменение сложившегося миропорядка и диалог с крупными развивающимися странами, но только при условии полного исключения России из этого процесса. При этом крупные развивающиеся страны их поддержат, поскольку ведь в отличие от СССР современная Россия ничего не предлагает миру.

Поэтому для анализа возможных перспектив российской экономики более близкими аналогами могут служить СССР и Иран — две большие страны, которые в течение десятилетий существовали в подобном режиме.

1992-й наоборот

Советская плановая экономика создавалась в условиях «враждебного капиталистического окружения» и с самого начала была ориентирована на максимальное самообеспечение. Это не всегда удавалось на практике — многие технологии копировались с результатами, далекими от оригинала, например, производство автомобилей. А в 1970–1980-е годы на фоне растущих запросов населения СССР был вынужден финансировать импорт зерна и потребительских товаров за счет доходов от экспорта нефти и газа. Тем не менее такая модель просуществовала более 70 лет и даже в конце 1980-х западные эксперты не предсказывали ее стремительного краха. Одной из причин этого краха, помимо грубых просчетов в финансовой политике советского правительства в 1980-е, стал шоковый переход к рынку, к которому большинство старых советских предприятий были совершенно не готовы. 

Понятно, что при сравнении с СССР речь идет о противоположных процессах: в 1991–1992 годах закрытое советское плановое хозяйство было очень резко открыто для внешней конкуренции, а после 24 февраля 2022-го  Россия фактически оказалась в экономической изоляции со стороны развитых стран. Но, на мой взгляд, сопоставим масштаб изменений, произошедших в обоих случаях, с точки зрения их разрушительных последствий для сложившихся ранее хозяйственных связей. Тем не менее у этих шоков есть существенные различия. Несмотря на сохраняющееся вмешательство государства, экономика России за последние 30 лет стала рыночной, и поэтому бизнес с большей вероятностью сможет адаптироваться к новым условиям. Да и государственный аппарат в целом остается дееспособным и, как это наглядно продемонстрировал ЦБ на валютном рынке, может управлять экономическими процессами — в отличие от фактического коллапса государства в 1991–1992 годах.

Глобализация против изоляции  

В этом смысле текущая ситуация в России может быть ближе к Ирану — где экономика на момент введения первых санкций в 1980-е годы была рыночной и при этом правительство вполне контролировало ситуацию в стране. Однако важное отличие от Ирана состоит в гораздо большей интеграции России в глобальный рынок. 

С начала 2000-х годов модернизация многих отраслей российской экономики происходила на основе использования зарубежных технологий и импортного оборудования. Эти процессы шли в кооперации с иностранными инвесторами, которые были заинтересованы в доступе на растущий рынок. С их помощью российские фирмы включались в глобальные цепочки создания стоимости. Результатом стало повышение производительности на российских предприятиях и существенное улучшение качества продукции. Но одновременно эти модернизированные предприятия оказались в зависимости от импорта деталей и комплектующих, а также от технического обслуживания оборудования (в тех случаях, когда для производства использовалось отечественное сырье и материалы). Наиболее яркие примеры зависимости такого рода — это авиастроение и автомобилестроение, которые сейчас всеми экспертами выделяются в числе наиболее пострадавших отраслей. Но важно понимать, что применительно к оборудованию сказанное касается также металлургии, химии, нефтепереработки и даже сельского хозяйства.

Ирану было проще строить свою «экономику сопротивления». Он столкнулся с санкциями в самом начале текущей волны глобализации, когда большинство национальных экономик было еще относительно автономно. При этом иранская экономика по своей структуре была и остается существенно проще, чем российская. По сути, Иран отказался от выгод глобализации и благодаря этому смог сохранить свой экономический суверенитет. Однако платой за это стала стагнация и отсутствие экономического развития. 

На острове не спрятаться

Россия была высоко интегрирована в глобальные рынки уже в начале реформ 1990-х годов, в 2000-е эта интеграция только росла. В последние 10 лет (особенно после 2014 года) российское правительство проводило курс на импортозамещение, однако надо учитывать, что из-за дальнейшего развития глобализации национальные экономики стали очень взаимозависимы. Сегодня, вопреки рассуждениям некоторых экспертов про создание «технологического острова Россия», ни одно государство в мире, участвующее в глобальных цепочках создания стоимости, включая США и Китай, не может перейти к модели производства всех необходимых товаров собственными силами без радикального сокращения объемов, ассортимента и качества выпускаемой продукции. 

Осознание этого, похоже, приходит к тем, кто принимает решения в экономике. Так, гендиректор госкорпорации «Ростехнологии» Сергей Чемезов недавно выступил против тотального импортозамещения: «Замещать все бессмысленно, экономически нецелесообразно и попросту невозможно…  Этого не делает ни одна развитая страна в мире». Решение при этом видится на путях параллельного импорта и поиска альтернативных поставщиков. Влиятельные эксперты уверены, что «Китай будет нам помогать», так как поражение России приведет к ослаблению геополитических позиций КНР.

Однако пока при росте российского экспорта в Китай поставки из КНР в Россию с февраля сократились примерно в той же пропорции, что импорт из ЕС и США. И это в целом объяснимо: несмотря на рассуждения о том, что Россия для Китая представляет собой «стратегический тыл», для большинства китайских производителей (как и для компаний из Индии, Малайзии и других азиатских стран) западные рынки на порядок более значимы, чем российский.

Иными словами, достигнутая в последние месяцы относительная финансовая стабилизация не снимает вопроса о том, как технологически сложные производства будут адаптироваться к реальности «осажденной крепости» в условиях длительной экономической войны с Западом, которую СССР, имевший существенно больше ресурсов, в итоге проиграл. И остается более практический вопрос — в какой мере правительству удастся осенью не допустить остановки тех промышленных предприятий, которые критически зависят от импортных комплектующих, оборудования и технологий и для которых пока не видно альтернативных поставщиков.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора