Борьба с терроризмом очень напоминает борьбу с бедностью. Ее считают лишь политической игрой, пока искореняемое явление не приобрело угрожающий размах. Зато когда, что называется, ударит по-настоящему — общество готово платить любую цену за безопасность и полностью поддержать политика, бескомпромиссного к террористам.
В этом смысле очень показательно, что гибель лайнера «Когалымавиа» названа Владимиром Путиным «варварским террористическим преступлением» уже после кровавой бойни в Париже, которую его французский коллега Франсуа Олланд объявил «актом войны». Сама по себе такая обратная последовательность – совсем не повод впадать в конспирологию. Во французской столице все было намного очевиднее, чем в Синае. И для установления истинных причин авиакатастрофы две недели — вполне адекватный срок.
Но за это время, действительно, слишком много воды утекло. И то, что совсем недавно могло показаться очень большой платой за российскую военную операцию в Сирии, сегодня воспринимается как, увы, неизбежные потери в борьбе со злом, угрожающим всему цивилизованному миру. А путинский пассаж об усилении «боевой работы авиации в Сирии» вполне коррелирует с намерением Олланда добиваться не сдерживания, а уничтожения «Исламского государства» (ИГ, запрещенная в России организация).
Для Елисейского дворца отныне важнее покончить с ИГ, нежели с Башаром Асадом. Но и Кремль теперь объясняет ближневосточную кампанию необходимостью возмездия террористам и защиты российских граждан, а не просьбой «легитимного сирийского президента».
Асад отходит на второй план.
А сближение России с Западом на почве антитеррористической борьбы намного реальнее, чем в конце сентября, когда «сушки» и «миги» появились в сирийском небе.
Неслучайно на саммите G-20 в Анталье Владимира Путина встречали гораздо теплее, чем на предыдущей встрече лидеров «большой двадцатки» в австралийском Брисбене. А путинская идея о создании широкой коалиции для борьбы с ИГ как минимум начала активно обсуждаться.
Версия теракта на борту злополучного рейса из Египта к тому моменту еще не была подтверждена российскими властями. Но на Западе в ней практически не сомневались. За день до саммита еврокомиссар по иностранным делам Федерика Могерини упомянула авиакатастрофу над Синаем в одном ряду с терактами во Франции, Ливане и Турции. При этом, допустив террористическую атаку в Париже, западные лидеры лишились морального права упрекать Путина в пренебрежении безопасностью своих сограждан в угоду геополитическим бонусам. С другой стороны, в свете истории с самолетом путинский мем «вы хоть понимаете, что вы натворили» тоже едва ли уместен.
Путин и его недавние оппоненты превращаются в товарищей по несчастью и вынуждены более активно искать точки соприкосновения, нежели обострять противоречия. Поэтому источник «Интерфакса» увидел в Анталье, что «западные партнеры готовы к более тесному взаимодействию в вопросах борьбы с терроризмом». А российская делегация в ответ предложила «лучшие условия» по реструктуризации украинского долга.
Standard & Poor's уже предрекает ослабление санкций в отношении Москвы и констатирует: «Россия и ее бывшие враги времен «холодной войны», кажется, движутся в сторону более тесного сотрудничества после террористических атак в Париже и авиакатастрофы в Египте. Это сотрудничество может быть положительным для кредитного рейтинга страны».
Злая ирония судьбы — в начале нулевых из-за разных подходов к борьбе с терроризмом произошел первый серьезный конфликт путинской России с Западом: Москва не поддержала операцию в Ираке. Спустя более 10 лет постсаддамовское failed state породило того самого квазигосударственного монстра, ради уничтожения которого может закончиться «холодная война-2».
Наглядное подтверждение тезиса про «натворили». Но, опять же, не без нюансов. Пока Вашингтон пожинает плоды неоконсервативной экспансии Джорджа Буша-младшего, Москва берет его методы на вооружение. Инициировав и фактически возглавив очередной тур глобальной борьбы с терроризмом, Кремль получает возможность выйти из полуизоляции и усилить геополитическое влияние. А египетский и парижский теракты буквально за две недели превратили традиционные зоны комфорта в зоны смертельного риска, не оставив у российского обывателя никаких сомнений в реальности и опасности нового врага.
В этой ситуации уничтожение ИГ может сплотить общество гораздо сильнее, чем «крымнаш» и строительство «русского мира».
Тем более что здесь либералы-космополиты оказываются заодно с консерваторами-почвенниками. Для первых эта война оправданна, потому что Россия де-факто помогает Западу, а не жестко противостоит ему. Для вторых — потому что Россия вновь показывает, «в чем сила, брат».
При этом усиление террористической угрозы отменяет необходимость либерализации внутренней политики. Наоборот, регулирование интернета, СМИ и НКО логичнее объяснить защитой от распространения экстремистского контента и исламистского финансового влияния. А разрешение Конституционному суду блокировать исполнение вердиктов зарубежных судов не столько избавляет Россию от выплаты компенсаций, подобных «юкосовским», сколько сводит к нулю шансы пойманных отечественными спецслужбами террористов уйти от наказания из-за вмешательства западных правозащитников.
Многие проблемы решаются. В том числе и из экономической ловушки 2018 года антитеррористическая консолидация позволяет выйти без особых потерь.
Остается лишь один вопрос. Что Россия принесет на освобожденные от ИГ территории?
Чем заменит образовавшийся там концептуальный вакуум? Американские неоконы не сумели облагородить и усмирить постсаддамовский Ирак. Но у Кремля и вовсе нет никакого концепта, который можно было бы попытаться экспортировать и с помощью которого можно было бы объединить самые разные религиозные и этнические группы.
В тактическом плане неплохо, что Башар Асад называет Владимира Путина «единственным защитником христианской цивилизации». В перспективе же это означает, что, когда с «Исламским государством» будет покончено, а сирийскому президенту-алавиту все-таки придется уйти, наладить диалог с местными суннитами Москве будет намного сложнее.