Обреченные республики: как гражданская война приводит к распаду государства
В удивительном калейдоскопе событий в Украине, когда основное внимание сводится к военным действиям – кто кого и где атаковал, порой забывается о таком важном вопросе, как провозглашение «независимости» Луганской и Донецкой «народных» республик. Гражданская война по определению предполагает наличие двух и более центров власти на территории одного государства. И каждое такое образование должно думать не просто о военной победе, но и полноценном существовании, без чего нет шансов на выживание.
Есть ли перспективы при нынешней махновщине-пугачевщине на юго-востоке на создание чего-то жизнеспособного? Какова цена структурам, возглавляемым Пушилиными и Болотовыми? Свежие новости вызывают сомнение в их дееспособности: «Первый вице-премьер самопровозглашенной Донецкой народной республики Андрей Пургин заявил: «Мы на грани социальной катастрофы, остановлена почти вся промышленность, это неполученные зарплаты, бесплатные отпуска. Возникла серьезная проблема в пенитенциарной системе: 28 000 зэков, у них кормежки осталось на два дня...»
Думается, ответ нам поможет дать обращение к опыту Гражданской войны, протекавшей в том числе и на территории современной Украины.
Содержание русской жизни в 1918-1922 годах для большинства населения заключалось в желании пересидеть «окаянные дни», не думая о ходе истории. Победа большевизма стала возможной по многим причинам, важнейшей из которых являлось нежелание населения активно бороться с ним. И потому даже когда на окраинах бывшей империи находились активные люди, умеющие сплотить вокруг себя народ с боевым настроем, они все равно тонули без поддержки в общем океане безнадежного фатализма.
Октябрьский переворот 1917 года стал как бы сигналом к дезинтеграции великой страны. После краткого «триумфального шествия советской власти» начался обратный процесс, ускоренный мятежом чехословацкого корпуса, отрезавшего от центра России ее большую часть. Но даже в этой, вроде бы безнадежной, ситуации большевики уверенно победили, ибо обладали железной сплоченностью, опиравшейся на беспощадный террор, чего не было у их раздробленных противников. География также благоприятствовала диктатуре пролетариата, ибо имея в руках Центр с Москвой и Петроградом, ленинцы могли легко перебрасывать силы и ресурсы на нужный фронт, тогда как их противники располагалась на окраинах и не имели сообщения между собой. Деникин не мог помочь Колчаку, Юденич – Деникину.
Белые генералы воевали по старинке, как их учили в академии, на основании опыта Мировой войны, тогда как в Гражданской войне важнее были не чисто военные вопросы, а политические – пропаганда, террор, реквизиции. Ни одно из небольшевистских правительств не смогло ничего противопоставить разнузданной социальной демагогии, политическому шантажу и безумным требованиям нерусских националистов. В решающий момент наступления Деникина, Пилсудский заключал перемирие с большевиками (уверенный, что Ленин менее опасен для Польши, – ошибка, дорого обошедшаяся потом полякам). Маннергейм не шел на Петроград, ибо финны, как и поляки, требовали от белых априорного признания своей независимости.
Нечего говорить и про предательство Антанты, умывшей руки. Впрочем, наивно было ожидать от стран, изнуренных невиданной по ожесточенности четырехлетней войной, вмешательства в дела далекой и непонятной России. Однако летом 1918 года, в разгар грандиозного германского наступления, когда было неясны перспективы мировой войны, верховное командование Антанты приняло решение высадить свои войска в ряде российских портов, чтобы не допустить попадания в руки противника (по Брестскому миру Россия становилась сателлитом Германии) ранее посланных гор оружия и боеприпасов, скопившихся там. Важнейшим из таких портов был Владивосток, куда были отправлены части англичан, французов, итальянцев, но больше всего прибыло американских и японских солдат. С прибытием первых интервентов власть большевиков была немедленно свергнута, и жители Дальнего Востока получили четыре года отсрочки красного террора и прочих прелестей пролетарской власти. Однако сравнительно тихий до революции уголок пусть экзотической, но русской земли, так и не стал образцом порядка, дающим надежду на продолжение нормальной жизни. На Дальнем Востоке ясно отразились все противоречия того времени, не позволившие противостоять большевизму.
С одной стороны присутствие иностранных войск гарантировало спокойствие. Но интервенты преследовали свои сугубо эгоистические цели – защитить склады оружия и обеспечить эвакуацию чехословацкого корпуса.
До гражданской войны им, собственно, дела не было, их мандат не предусматривал вмешательства во внутренние дела России.
Особенно ярко это проявилось в деятельности американского главнокомандующего генерала Грейвса с его пробольшевистскими симпатиями. Его телеграммы в Вашингтон и мемуары, написанные впоследствии, переполнены самыми злыми характеристиками лидеров антибольшевистского движения, в том числе адмирала Колчака. Для него они были «автократы», «реакционеры» и Czarists. Он всячески саботировал помощь Колчаку и, напротив, вступал в соглашения с красными партизанами. Такие Грейвсы – типичное порождение американской ограниченности и прекраснодушия, будут задавать тон в вашингтонских кругах еще долгие десятилетия.
У японцев тоже были свои цели – аннексия Уссурийского края и Северного Сахалина, эксплуатация их недр. По сути полноценной русской власти во Владивостоке до 1921 года не имелось, всем заправляли иностранцы. Колчак из Омска контролировать ситуацию в Приморье не мог.
Поскольку большевики были свергнуты там сравнительно рано, они не успели отметиться «красным террором», поэтому их демагогия встречала сочувственный отклик у немалой части населения, связывавших с ними надежду на крепкую власть. Партизанское движение во главе с печально известным впоследствии Лазо ширилось. А край, могущий быть вполне самодостаточным, столь бурно развивавшийся перед революцией, даже несмотря на мировую войну, никак не мог подготовиться к защите от наступавшей Красной армии.
Впрочем, Ленин, прекрасно понимая, что окопавшихся там японцев ему не выбить, пошел на компромисс – учредил буферную Дальневосточную республику (ДВР), формально независимую, но де-факто находившуюся под полным контролем большевиков. Однако в мае 1921 года во Владивостоке ей пришел конец, власть перешла к Временному приамурскому правительству, позднее учредившему Приамурский земский край, в который вошли русские земли от Амура до корейской границы. Возглавили его местные уроженцы, выходцы из крестьян, братья Меркуловы. Старший, Николай, видный промышленник и купец, стал министром иностранных и военно-морских дел, младший, адвокат Спиридон, - премьером.
Обладая практической жилкой, они прикладывали много усилий, чтобы наладить нормальную жизнь. Дальний Восток вполне мог прожить самостоятельно, имея крупный торговый порт, ведя активную торговлю с заграницей, располагая обширными природными ресурсами. Жизнь там – как и везде в России, куда не дотянулись большевики, была куда сытнее, чем при «товарищах», хозяйственной разрухи не было и в помине. Адмирал Старк смог даже организовать Сибирскую флотилию – последний боевой осколок прежнего ВМФ России. Как писал очевидец: «Чего-чего там только не было: и парламенты с фракциями, и армия, и журналы, и университеты, и съезды, и даже – о, архаизм! – Земский Собор. Точно вся прежняя Россия, найдя себе отсрочку на три года, микроскопически съежилась в этом каменном котле».
Однако Дальний Восток не Тайвань, где под защитой моря и американского флота гоминдановцы, проигравшие гражданскую войну, могли продолжать прежнюю жизнь и удивлять мир достижениями. На Японию, прикрывавшую существование этого уголка прежней России, оказывалось сильнейшее международное давление. Союзники требовали незамедлительного вывода ее войск (остальные страны уже давно отозвали свои). В преддверии неминуемого визави с армией Блюхера, Меркуловы организовали наступление на Хабаровск, чтобы улучшить свое стратегическое положение перед решающими битвами. Но ДВР опиралась на всю мощь России, тогда как «земцы» были крайне ограничены в людях и средствах. Под Волочаевкой в феврале 1922 года большевики перешли в наступление и отбили Хабаровск.
В августе японцы начали вывод войск – и последовал последний акт трагедии свободного Дальнего Востока. К тому времени Спиридона Меркулова сместил генерал Михаил Дитерихс, избранный земским воеводой - командующим Земской ратью, как на манер 1612 года переименовали остатки белых войск. Но и сосредоточение власти в одних руках было бессильно переломить ситуацию – слишком неравны были силы. Как только японцы отходили, их позиции занимали красноармейцы. В октябре последний оплот нормальной жизни в России пал, о чем торжествующий Ленин доложил на пленуме: «Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский». Пять лет понадобилось большевикам, чтобы подчинить себе страну.
Спрятаться «в глухой провинции у моря» не получилось.
Еще раньше, в 1920 году, возник проблеск надежды, что белым удастся закрепиться в Крыму. Эта отчаянная попытка связана с именами Петра Врангеля и Александра Кривошеина. После провала наступления на Москву, Деникин сложил с себя полномочия Верховного правителя России и эмигрировал. Среди отчаявшихся вождей белого движения только одна фигура вызывала надежду - Петр Врангель, перед тем поссорившийся с Деникиным и уехавший в Стамбул. В апреле он избирается правителем юга России и главнокомандующим Русской армией и срочно возвращается в Крым. Под его началом оказалась дезорганизованная и деморализованная после тяжелых поражений кучка частей, сбившихся в Крыму.
Врангель, в отличие от предшественников, ясно понимал, что победа не может быть достигнута только на поле боя. Если предыдущие генералы откладывали решение основных вопросов на потом, то он энергично взялся именно за их решение. Первым делом ему, профессиональному военному, требовалось найти человека, на которого он мог бы положиться в сфере экономики, нужен был «государственный деятель, обладающий исключительными данными». Единственным, кто отвечал этим требованиям, был Кривошеин.
«Я знал его лично давно, - вспоминал Врангель - его государственная деятельность в течение многих лет была известна всей России. Человек выдающегося ума, исключительной работоспособности, он изучил за свою продолжительную службу самые разнообразные отрасли государственного управления... В течение десяти лет был министром земледелия, ближайшим сотрудником П. А. Столыпина, проводя в жизнь земельную реформу последнего».
К тому времени Кривошеин уже имел высокооплачиваемую работу в парижском банке, но он сразу откликнулся на призыв Врангеля, полностью разделяя его программу: «Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».
Главный вопрос был земельный, на котором ловко играли большевики, развращая мужика обещанием даровой земли и одновременно пугая его возвращением помещика. Аграрная программа Врангеля-Кривошеина сводилась к следующим пунктам – вовлечение в оборот как можно большего количества земли, перевод ее в частную собственность крестьян за выкуп, создание органов земского самоуправления, которые бы и занимались реформой. Это было самым революционным и в то же время самым реалистическим подходом по сравнению с политикой Деникина и Колчака.
В приказе Врангеля говорилось: «Мною подписан закон о волостном земстве и восстанавливаются земские учреждения в занимаемых армией областях. Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования, распоряжением самих волостных земств, будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам".
Одновременно Кривошеин добился признания де-факто возглавляемого им правительства юга России.
Однако история играла против Врангеля.
Ленин прекрасно понимал, что даже самый крохотный уголок, где будет продолжаться нормальная русская жизнь, будет соблазнительным примером, угрожающим его власти и потому надеяться на то, что большевики примирятся с существованием «острова Крыма», было невозможно, равно как и обмануть географию.
Польша заключила поспешное перемирие с большевиками, дав им возможность всеми силами навалиться на Крым. На Антанту не было никакой надежды. Как писал Врангель: «Англичане чинили нам всевозможные препятствия, задерживали пропуск грузов под всевозможными предлогами», а Кривошеин в свою очередь печально отмечал: «…Увеличится занятая нами территория, удастся захватить нам каменноугольный район или нефтеносные кавказские земли, будет и поддержка иностранцев».
За шесть месяцев - с апреля по октябрь 1920-го — Крым показал, какой могло быть правильное развитие страны, сложись обстоятельства по-другому. Но как констатировал Врангель: «Предоставленные самим себе, мы неминуемо должны были рано или поздно погибнуть». Стоит заметить, что судьбу русских псевдогосударственных образований разделили и Грузия, и Армения, и Азербайджан, решившие, что большевистская Москва про них забыла. Их независимость не продлилась и трех лет.
Важнейший урок, который мы можем извлечь, заключается в том, что любая отделившаяся часть страны имеет шанс сохранить свою независимость только при условии реальной поддержки извне. Поэтому выживают Тайвань, Приднестровье и Карабах. Как только в центре метрополии хаос и неразбериха заканчиваются, ее сил оказывается достаточно, чтобы вернуть утраченное. Так же критически важна поддержка населения. Победа в идеологической и пропагандистской войне не менее важна, чем на поле боя.