«Внутри убийцы»: как Владимир Мирзоев снимал сериал по бестселлеру Майка Омера
Роман «Внутри убийцы» вышел в июне 2018 года — и сразу же обошел книги Джоан Роулинг, Стивена Кинга и Джеймса Паттерсона в списке бестселлеров Amazon, а в 2020 году стал самой продаваемой новинкой в России. Тогда же Майк Омер, впечатлившись успехом сериала «Эпидемия» по роману Яны Вагнер, продал «Кинопоиску» права на экранизацию всей трилогии про успешного криминального психолога-аналитика, чья задача — по паре незначительных деталей воссоздать облик и образ действий преступника. Героиня Майка Омера специализируется на серийных убийцах, и она — лучшая в своем деле: во многом потому, что много лет назад сама столкнулась с маньяком и осталась жива. Владимир Мирзоев вместе со своей дочерью Анастасией Мирзоевой адаптировали историю Омера к российской реальности и перенесли действие из Чикаго в Санкт-Петербург, Москву и подмосковный Троицк. Профайлер Зои Бентли стала Зоей Волгиной (ее играет Анастасия Евграфова), а ее напарник Тейтум Грей — специальным сотрудником Следственного комитета Тимофеем Волохом (Тихон Жизневский). Они пытаются вычислить петербургского душителя, который не просто убивает молодых женщин, а делает из каждого места преступления ритуальный арт-объект. Маньяк бальзамирует тела и оставляет их в общественных местах города, превращая в статуи.
В совместном интервью Forbes Life режиссер и писатель обсудили вопросы добра и зла, женские характеры в кино и литературе, а еще значение Достоевского в западной культуре.
— Майк, как вы относитесь к тому, что Зои Бентли стала Зоей Волгиной?
Майк Омер: С большим воодушевлением. Я пересматривал трейлер несколько раз. Мне кажется, это особое и странное чувство для любого автора — видеть, как его творение вдруг материализуется на экране. Мне особенно приятно, что Зоя выглядит практически так, как я ее себе представлял. Так что я в предвкушении, меня все это очень радует.
— Владимир, расскажите, почему вы согласились на этот проект? «Внутри убийцы» — коммерчески успешный детектив, а вы всегда подчеркиваете, что для вас важно социальное высказывание. Чем вас зацепила книга Омера?
Владимир Мирзоев: Мне всегда интересно, когда в жанровую конструкцию можно упаковать глубокую тему. Я люблю фантастику, фэнтези, детективы, триллеры, даже фильмы ужасов. Но все это меня интересует только как возможность поговорить о чем-то по-настоящему важном. В истории, которую написал Майк, главным является архетип живого и мертвого. Эта оппозиция кажется чрезвычайно существенной в наше время. Сейчас, если пользоваться терминологией Фрейда, либидо и мортидо буквально пошли друг на друга в лобовую атаку. Причем это происходит во всем мире. Я вижу невероятную тягу к смерти, тягу к самоуничтожению и саморазрушению — у разных народов и в разных странах. Думаю, это связано с тем цивилизационным транзитом, который проходит человечество. Впереди принципиально новый мир — с цифровыми технологиями, с достижениями в области генетики, в социальной и политической инженерии. И в этот момент некрофильские, суицидальные тенденции возникают как нечто почти естественное. Поясню: людям страшно шагнуть в этот новый мир, они предпочитают разрушить себя и погибнуть. Собственно, это и есть тема, с которой мы работаем в очень локальной детективной истории. Как многое в искусстве, любая компактная история может оказаться метафорой глобальных событий.
— О том же говорит скандинавский детективщик Ю Несбё: он признается, что его завораживает природа зла, и он пишет детектив, чтобы в этом разобраться — так же, как делал Достоевский. Вы одновременно с экранизацией «Внутри убийцы» работали над «Преступлением и наказанием». Насколько изменилась со времен Достоевского расстановка сил добра и зла?
В. М.: Думаю, что расстановка сил прежняя. Человек в своем сердце очень поляризован. Я не говорю о добре и зле в политике — меня интересует антропологический аспект этой темы. Мы остаемся разумными существами — здесь, к счастью, ничего не изменилось. Но наша животная природа, животные инстинкты работают не только в сексе: есть архаичные программы разрушения и саморазрушения. Это мощнейший механизм, заложенный в нас эволюцией. И пока мы не расстанемся с нашими биологическими телами, он будет работать, и зло будет постоянно седлать наш разум и пришпоривать его. И боюсь, с этим ничего не поделать.
Религия и уголовный кодекс — только паллиатив. Это вопрос самоконтроля и морального выбора каждого человека. Иногда это выбор в пользу зла. Иногда это не личный, но исторический выбор. Недавно была премьера прекрасного и очень печального фильма Михаила Локшина и Романа Кантора «Мастер и Маргарита», где об этом идет откровенный разговор. Я уверен, что Булгаков остался доволен этой картиной. И, конечно, у Достоевского эта тема наиважнейшая. Метафизика зла и механизм выбора. Почему человек выбирает Тень, выбирает темную сторону? Меня это остро интересует, ведь все начинается в нашем сознании и только потом приходит в мир.
— Майк, вам может показаться, что это очень по-русски, но мы не всегда так быстро переходим к Достоевскому и философским вопросам: просто Владимир Мирзоев занимается этим всю жизнь. На ваш взгляд, востребован ли Достоевский сегодня в американской культуре?
М. О.: Дайте больше философии! Я бы не назвал себя типичным представителем американской культуры, ведь я не американец (Майк Омер — израильтянин. — Forbes Life). Хотя книга «Внутри убийцы» впервые стала успешной именно в США. Я думаю, что для Америки актуально переплетение очень сильных эмоций. Страсть и насилие — очень важные темы как в США, так и в других странах. Они волнуют, и в этом смысле «Преступление и наказание» — хорошая иллюстрация. Хотя, на мой взгляд, это слишком «медленное чтение» — и не только для американской аудитории. В целом, я считаю, что роман Достоевского — очень вдумчивое и аналитическое произведение, в котором автор глубоко исследует серьезные темы. Но думаю, что для большинства американских читателей «Преступление и наказание» — слишком неспешная книга.
— Когда мы с вами обсуждали Зои Бентли, вы сказали, что ее важно было сделать невыносимой, эгоистичной и высокомерной: она смотрит на остальных полицейских свысока, потому что агент и профайлер, это важно для ее характера. Как вы думаете, Зоя Волгина получилась такой?
М. О.: Пока я прочитал лишь несколько статей и посмотрел трейлер. Судя по тому, что я видел, получилось идеально. Она кажется очень агрессивной. Ее позиция: «я все знаю», «я знаю лучше тебя». Для нее характерно излагать что-то как факт, а не как мнение. Даже если это ее мнение, проделанный ею анализ ситуации становится обоснованным фактом, и мы должны воспринимать его именно так. Судя по всем сценам, которые я видел, она делает это идеально. Я думаю, Анастасия Евграфова — это точное попадание, не в бровь, а в глаз.
— А вы готовы «отпустить» свое произведение? Писатели после продажи прав на экранизацию обычно говорят: «Теперь это не моя история, а режиссера».
М. О.: Да. Я всегда так говорил и все еще придерживаюсь этого мнения. Как только я отдаю свою историю кому-то другому, чтобы он создал собственное произведение на ее основе, она становится творением другого человека. Я более чем готов познакомиться с другим взглядом на моих персонажей и сюжет.
— Владимир, тогда вопрос к вам. Вы писали сценарий сами вместе с дочерью Анастасией. Что было важно сохранить в истории Омера вам? В чем была сложность переноса места действия из Америки в Россию? Вы же не просто меняете Чикаго на Петербург — меняются социальные реалии и сами персонажи.
В. М.: Мы растворились в Зое Волгиной. Это не королевское «мы» — я имею в виду и моего соавтора по сценарию, и оператора, и художников, и актрису Настю Евграфову. Наши хромосомы в итоге соединяются с хромосомами Майка, автора романа, и рождается новое дитя, новое существо. Оно будет немного похоже на каждого из нас. Конечно, на Майка как на отца романа, прежде всего. Но и мы все — многочисленные родители. Поэтому в каком-то смысле дитя будет неузнаваемо для Майка, я в этом уверен.
Что меня больше всего интригует в характере Зои? Она травмированный ребенок, и она странным образом является двойником, зеркальным отражением антагониста, который тоже травмирован в детстве. Меня интригует эта симметрия. Зоя — адепт цивилизации, она интеллектуалка, она со своей травмой работает. Она занимается психологией, ее высший разум неутомимо работает с теневыми аспектами ее натуры. Вы бы не назвали ее счастливым человеком — в семейных отношениях, например, в любви. У Зои сложные отношения с мужчинами. Но тем не менее она свою травму прорабатывает. Она, как никто, понимает маньяков, потому что хорошо знакома со своей Тенью. Жизнь жестока, каждый из нас может получить травму в детстве, каждый может оказаться на грани преступления, каждого может оседлать и пришпорить Тень, но наш высший разум, наш дух, способен эту травму компенсировать. Это случай Зои как уникального профессионала-профайлера.
— Для Майка вторая важная движущая сила истории, кроме противостояния Зои и убийцы, — скрытое сексуальное напряжение между Зоей и ее помощником. Удалось ли актерам передать это электричество? Как работали на площадке Анастасия Евграфова и Тихон Жизневский?
В. М.: По-моему, они работали с удовольствием. В том смысле, что химия между ними была. Она же симпатия. Она же синергия. По крайней мере, я ее чувствовал. Не мне судить о результате — это дело зрителей давать оценки. Но в нашей истории многое связано с Танатосом, а значит, и Эрос абсолютно необходим. Если не создать правильный баланс между этими энергиями, можно проиграть. Если уж приходится (в силу жанра) говорить о смерти, показывать смерть, мы просто обязаны показывать секс. Иначе не видать нам гармонии как своих ушей.
— Майк, когда вы выбирали, кто будет экранизировать трилогию про Зои Бентли, одним из аргументов был успех сериала «Эпидемия» по мотивам романа Яны Вагнер «Вонгозеро», поэтому вы выбрали Россию. Как на это реагируют читатели из других стран?
М. О.: Честно говоря, я не знаю. Я не общался с ними. Вы, наверное, заметили, что я не слишком активен в социальных сетях. Опять же, эту тему сложно обсуждать, потому что, как мне кажется, международные оценки сейчас не объективны. Одно тянет за собой другое. Во всем есть некий подтекст, фон принадлежности к определенному «племени», ярко выраженная трайболизация (форма групповой обособленности, характеризуемая внутренней замкнутостью и исключительностью, обычно сопровождается враждебностью по отношению к другим группам. — Forbes Life). Так что мне трудно комментировать, я просто не знаю. Зато я знаю, что меня радует. Исходя из того, что я видел в социальных сетях, российские читатели в восторге. Это все, что мне нужно знать на данный момент.
— А как насчет ваших собственных отношений с Зои? Вы говорили, что устали от нее после трех романов. Не подогрела ли экранизация ваш собственный интерес? Не захотелось написать новую историю про Зои Бентли?
М. О.: По правде говоря, немного устал. Но Зои — единственная из всех созданных мной персонажей, к кому я подумываю вернуться. У меня есть профессиональная переговорщица Эбби Маллен — ей посвящена трилогия, и я чувствую, что рассказал ее историю. Я написал несколько детективов из серии «Гленмор-парк» и чувствую, что этот цикл закончен. Но Зои не выходит у меня из головы. Четвертая книга зреет буквально с тех пор, как я закончил трилогию. У меня есть задумка, и она может воплотиться в жизнь, а может и нет. Поживем — увидим. Когда я увидел ее на экране, внутри определенно вспыхнула искра. Я почувствовал, что, возможно, мне захочется встретиться с этим персонажем снова, провести с ней еще немного времени.
— Владимир, что вам дал в этой истории Петербург? История Омера происходит в Чикаго, который тоже связан с водой, но у Петербурга свой «вайб».
В. М.: Петербург, конечно, дарит уникальную световую атмосферу. В этом городе особенный свет, особая переменчивость неба. Вот солнце, через минуту облака, еще через минуту пасмурно. Прошел коротенький дождь — и опять солнечно. Не знаю, насколько в Чикаго изменчива погода, но в Петербурге она очень капризна, и в этом есть прелесть. Летний Петербург — очень нежный город, очень поэтичный, благодаря своим каналам, архитектуре, близости моря. Там очень приятно работать, ты как бы находишься внутри готовой декорации.
Там сейчас много снимают, параллельно с нами работало по крайней мере 10 съемочных групп. И под Петербургом, на берегу Финского залива, тоже невероятно красиво. И все эти состояния ландшафта не то что хочется взорвать убийством — нет, не до такой степени мы маньяки. Но тем не менее это все прекрасный контрапункт для опасных и брутальных сцен. Согласитесь, одно дело, когда убийство происходит на территории какого-нибудь грязного завода — это ожидаемо. А когда на фоне прекрасного морского пейзажа — тут другие эмоции, более сложные. Здесь опять встречаются Эрос и Танатос. Ведь природа очень эротична сама по себе, она располагает к любви. И Петербург тоже располагает к любви, он настолько прекрасен, что в одну секунду может нахлынуть романтическое настроение. И вот по этому волшебному городу бродит убийца. Драматургия возникает из воздуха.
— Вы оба мужчины, а ваша главная героиня — женщина. Остается ли в Зои Бентли какая-то загадка, что-то непредсказуемое, неизвестное для вас?
М. О.: Это сложный вопрос, потому что я довольно хорошо понимаю Зои. Например, когда я пишу диалог с участием Зои, и кто-то произносит фразу, я почти всегда точно знаю, как она ответит и что она чувствует. У меня в голове сложилась очень четкая картина ее образа мыслей. Так что я бы не сказал, что для меня в ней есть какие-то загадки. Она загадка для самой себя и для окружающих ее людей, поскольку Зои — закрытый человек. Как бы ей ни нравилось говорить, что у нее аналитический склад ума, порой она принимает очень эмоциональные решения, которые ей очень хочется считать рациональными. И она не позволяет себе это осознать. Но для меня она открытая книга.
Расскажу об одном из самых больших секретов, которые я намеренно оставил в серии. В книгах я веду повествование с разных точек зрения. Я пишу от лица убийцы, я пишу от лица ее напарника, сестры Зои, а иногда и просто случайных второстепенных персонажей. Мне нравится менять точки зрения. Есть только один персонаж, чью точку зрения я никогда не раскрывал, — Род Гловер, антагонист Зои. И настоящая причина в том, что для нее, женщины, которая специализируется на составлении профиля серийных убийц, Гловер, по сути, остается закрытой книгой. Из-за ее контакта с ним в детстве, когда она была ребенком. Когда речь идет о Гловере, она слишком эмоциональна, у нее слишком много воспоминаний, которые мешают полностью понять его суть — так, как она понимает других убийц на протяжении всех трех книг. По мнению Зои, это самая большая загадка. И когда я наблюдал за происходящим ее глазами, сложнее всего для меня было понять Рода Гловера.
— Владимир, к вам тот же вопрос. Насколько вам как режиссеру все ясно про Зою и про ее антагониста?
В. М.: Тут нужно пояснить, как происходит работа над ролью. Ведь текст, сценарий является прототипом для того, что будет потом на экране. Работа идет сразу по нескольким направлениям. Мы выстраиваем логику поведения героя или героини в каждой конкретной сцене. Эту логику мы отслеживаем еще на этапе сценария, чтобы была ясна арка героя — от чего к чему герой эволюционирует. Эта логика прописана автором, мы ее, как честные соавторы, берем на вооружение. Но, естественно, с поправками, поскольку идет адаптация истории к нашей российской реальности. Хотя мы действуем на территории такой же условной России, как условна Америка Майка. Майк создал универсальное пространство — оно легко переносится на любую почву.
«Внутри убийцы» — идеально пластичный текст. Универсален не только сеттинг, но и его проблематика. Обычно адаптацию делать непросто — слишком много элементов локальной культуры. Здесь же работают архетипы, что мне как режиссеру очень облегчает задачу. Роль на экране — это сложная комбинация природы актрисы и ее видения героини, моих предложений и предложений сценариста, партнерских ситуаций, в которых мы оказываемся на площадке. Даже пространство, в котором действует героиня, влияет на все чрезвычайно.
Кино в этом смысле — это множество векторов, которые складываются в итоге в психологию поведения, в экранный образ. Думаю, каждый живой человек на экране (а мы хотим создать не схему, а живого человека), с одной стороны, последователен, а с другой — загадочен. Он должен быть ясен до такой степени, чтобы я, глядя в глаза героини на ее крупном плане, понимал, буквально слышал ее мысли. Но я не должен предчувствовать следующее ее движение, следующий шаг. То есть все должно быть как в жизни, непредсказуемо и фатально. Мы должны создать квантовый мир, в котором то и дело происходит схлопывание волновой функции. И тогда эти хлопки переходят в аплодисменты.
— Есть актеры, которые трансформируют роль сами, а есть актеры, которые идут за режиссером. Какой вклад Анастасии Евграфовой в то, какой получилась Зоя?
В. М.: Знаете, мне не близка концепция, что актеры идут за режиссером. Мне кажется, это танец, в котором ведет то один, то другой. По крайней мере, в моем случае это так. Я всегда ищу актера-соавтора, который будет со мной на равных танцевать это танго — иногда будет вести он или она, иногда я. Только тогда получается танец.
— Может быть, вам хочется спросить что-то друг у друга, раз уж мы оказались втроем на этом интервью?
В. М.: У меня был вопрос, на который Майк уже ответил. Я хотел спросить, будет ли четвертая книга. Но Майк намекнул, что это возможно. Еще я бы спросил Майка, почему все-таки Америка, а не Израиль?
М. О.: Правда в том, что я хотел зарабатывать писательством. В Израиле авторы не могут зарабатывать на жизнь писательским трудом, потому что аудитория слишком ограничена, а читательская база слишком мала. После того, как вы закончили книгу, вам приходится делать много других вещей — преподавать, переводить и так далее. Мне хотелось быть писателем на полную ставку. Поэтому я сосредоточился на американской аудитории и на культуре, с которой я лучше всего знаком. Большинство фильмов, которые я смотрел, американские; я сам читаю в основном американские книги. Когда я писал книгу, я очень хорошо это осознавал. Американцам нравится читать о том, что происходит у них в стране, и это главная причина, по которой я выбрал Чикаго. На самом деле, для меня было не так уж важно, где происходит действие романа. Эта история могла произойти в Израиле, в Ирландии, в России или в США. Америка — просто декорация, действительно важны только персонажи.
— Возможно, у вас есть вопрос Владимиру?
М. О.: Хотелось бы узнать, будет ли второй сезон сериала и будете ли вы его режиссером?
В. М.: Твердо могу сказать одно — мне Зоя пока не надоела.