Выгода для всех: кто развивает инклюзивное образование в России
Директора элитных школ и гимназий кладут жизнь на то, чтобы их ученики были чемпионами по ЕГЭ и побеждали в олимпиадах. «Медаль» педагогов в этой гонке — место в рейтинге лучших школ, которое в том числе рассчитывается по количеству выпускников, поступивших в топ-вузы. К сожалению, при таком раскладе разговоры о внедрении модели 4К (креативность, критическое мышление, кооперация, коммуникация), которой грезят все главные «образованцы» мира последние 10-15 лет, ведутся директорами школ-лидеров рейтингов скорее для красоты: как организовать малые группы для проектной работы, отказаться от классно-аудиторной системы или работать по индивидуальной траектории с учениками, если в школе 2000 человек? Никак.
Но за последние несколько лет в российском образовании случилось что-то вроде тихого чуда. Пионерами лучших мировых практик стали совсем другие школы — для детей-сирот, со сложными диагнозами, из этнических меньшинств, говорящих на другом языке. У этих детей особые образовательные потребности, и педагогам ничего не остается, кроме как мониторить: а как обучают американского, китайского, австралийского ребенка с аналогичными проблемами? Это и 4К, и много что еще. И лучше, если такие дети не закрываются в закрытый коррекционный класс, а перемешиваются с обычными детьми, — это называется инклюзия. Нейротипичным («обычным») детям тоже полезно учиться в таких школах: по данным исследований, их социальные компетенции выше по сравнению со сверстниками, которые учатся в обычных школах.
Forbes Life поговорил с руководителями российских прогрессивных школ и проектов для особенных детей, как им удалось случайно опередить образовательных «мейджоров» — по уровню счастья учеников, а не по рейтингу.
Госпитальные школы и фуд-стартапы
Центр детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева не похож на больницу: яркие цвета, большая игровая, кафе, репродукции картин на стенах. Это флагманская площадка госпитальной школы проекта «Учим.Знаем» — это школы для длительно и тяжело больных детей, а также находящихся в паллиативном статусе, открытые в 45 регионах России от Калининграда до Владивостока. Первая школа открылась семь лет назад в Москве, в центре Рогачева на базе 109-й школы.
В холле ученики собираются перед большим экраном на просмотр Испанского танца из балета «Детское лебединое» (записывали специально для них), если пройти по коридору, можно попасть в настоящую телерадиостудию — здесь дети записывают аудиосказки и даже музыкальные альбомы, но главное — восстанавливают голос после тяжелого лечения химиотерапией и облучением.
Шли от потребностей и возможностей детей — классическая гонка за оценками для них не так актуальна
Проектная работа, акцент на развитии «мягких навыков» (soft skills), индивидуальный подход — кажется, будто система «Учим.Знаем» скопирована из западных образовательных практик. На самом деле к этой модели команда учителей пришла самостоятельно — шли от потребностей и возможностей детей: классическая гонка за оценками для них не так актуальна. Задача каждого педагога госпитальной школы — заинтересовать ребенка, помочь распознать свой талант и нащупать точку опоры.
«Госпитальная школа находится в системе государственного образования, это не благотворительный проект, не НКО, — рассказывает основатель «УчимЗнаем» Сергей Шариков. — У нас есть оценки, мы следуем школьной программе, но не обрушиваем ее на ребенка. У нас нет аудиторно-урочной системы. Гибкость программы обеспечивает понимание темпа каждого ребенка — прежде всего наши школы учитывают индивидуальные особенности детей, состояние их здоровья. И именно из-за этой эластичности в нашу школу в центре имени Дмитрия Рогачева поступают запросы и от родителей совершенно здоровых детей».
После трех обязательных уроков по школьной программе, каждый по 30 минут, дети могут присоединиться к любым дополнительным занятиям. Новая активность в программе, которая развивает гибкие навыки, — «ФудСовет», настольная игра, где детям нужно разработать новые продукты питания, примерив на себя все роли фуд-стартапера — маркетолога, дизайнера, бухгалтера. Несмотря на игровую механику, вокруг — целая инфраструктура, которая позволяет подготовить к запуску настоящий фуд-стартап. «Несколько раз мы пытались зайти через администрацию обычных школ, но тщетно. Возражают: «У нас дети математику не учат, а вы хотите ерунду какую-то подсунуть, да и Минобразованием программа не утверждена», — рассказывает основатель проекта «ФудСовет», предприниматель и венчурный инвестор Иван Сидорок.
Сидорок добавляет: «Мы уже видим, что за счет таких программ у детей на длительном лечении состояние может измениться к лучшему, а для некоторых из них важно оставить после себя какой-то след. Они могут придумать новых персонажей или ввести новые правила игры, и таким образом это их «вклад в жизнь». Также им важно, что есть шанс на реализацию изобретенного ими фуд-стартапа». В рамках «ФудСовета» в конце этого года Сидорок запускает первый в России детский акселератор, где накопленные в ходе игр бизнес-идеи получат настоящие инвестиции, — под них соберут стартап-команды из детей и подростков, которые с помощью взрослых менторов будут выводить новые продукты питания на рынок.
Индивидуальный маршрут вместо гонки за оценками
«Точечное взаимодействие с ребенком возможно у нас, где менее 300 человек, и невозможно в массовой школе, где больше 3000 учеников. Как организовать там игру вроде «ФудСовета»? — говорит директор школы-интерната «Абсолют» Наталья Ильина, где ученики тоже начали играть в фуд-стартапы с прошлого года. — Игроков должно быть не больше десяти, получается, нужно разбивать класс на несколько групп, чередовать их, это невозможно встроить в расписание — такие игры и проекты могут быть только на необязательной основе, для любителей, как кулуарная образовательная активность».
В программе сделан акцент не на оценки и подготовку к зарубежным вузам, а на жизненно необходимые навыки
В школе «Абсолют», флагманском проекте благотворительного фонда Александра Светакова «Абсолют-Помощь», учатся сразу несколько категорий детей: из малообеспеченных семей, сироты, дети из приемных семей, дети с ограниченными возможностями здоровья или особыми образовательными потребностями. В программе сделан акцент на прогрессивные методики — не про оценки и подготовку к зарубежным вузам, а про жизненно необходимые навыки, которые в других школах проходят мимо таких детей: ручная умелость, умение приготовить по рецепту, купить вещь в магазине, спланировать бюджет и просто научиться жить.
Здесь есть мастерские — столярная, гончарная, швейная, кукольная, керамики, автомастерская, тренажеры по вождению автотранспорта. С нового учебного года будут работать тренажеры для профессионального обучения сварщика. Мастерская керамики делает сервизы, которые в школьном кафе ставят на стол. Дети могут и «продать» свои изделия за внутреннюю валюту «АБСкоины», чтобы купить работу другого ребенка-мастера.
Хочу все знать: как развить у ребенка мотивацию к учебе
«У нас совсем разные дети, и для кого-то достижение научиться считать до десяти, а есть девочка, которая читает по пять книг в неделю и хочет стать вирусологом, изучать анатомию, — рассказывает Ильина.— В то же время у нее есть свои трудности: опыт социального сиротства сказался на ее навыках коммуникаций. Игра позволяет вовлекать детей в учебу и повышать уровень образовательного запроса к отдельным предметам. В игре ребенок проживает несколько социальных ролей и учится формировать свой поведенческий маршрут».
Инклюзия как «новый черный»
«Инклюзия Lab», проект Центра проблем аутизма, основанного Екатериной Мень, — это система мер, которые позволяют включить учеников с особыми образовательными потребностями в обычные школы. Для этого создают ресурсные зоны — пространства, адаптированные для детей с РАС и другими расстройствами, организуют сопровождение и внедряют научно доказанные методы обучения, основанные на психологии поведенческого анализа, — частично опыт переняли из США. Обучают и родителей, и учителей — курс «Включи меня!» создан на базе Московского института психоанализа. Флагманская площадка проекта — Школа №1465 им. адмирала Кузнецова в Москве, всего же программа реализуется в 50 классах 11 регионов России, в некоторые школы команда специалистов приезжает уже только для супервизии в рамках проекта «Инклюзивный наблюдатель».
Дорого ли внедрить такую систему в обычную российскую школу? Дело не в деньгах, а в неправильном использовании бюджета
«Мы первые в России внедрили и используем 28 методик, которые научно доказаны именно для аутизма, — такие как система альтернативной коммуникации PECS, часть из этих методов полезна всем ученикам, в том числе совершенно здоровым». — говорит Екатерина Мень. Например, метод визуального расписания позволяет ребенку видеть, что его ждет на уроке и после него, сколько времени учитель отведет на решение задачи, когда будет небольшой перерыв на отдых. «Ребенок чувствует, что контролирует ситуацию, это здорово снижает тревожность, и учителя отмечают, что дети становятся спокойнее»: — объясняет Мень. Или методика быстрой проверки: педагог оценивает, как ученики усвоили новый материал, задавая вопросы на скорость, а детям остается поднять одну из карточек: зеленую («да») или красную («нет»). Обратную связь удается получить всего за три минуты.
В инклюзивных классах нейротипичные ученики постепенно сами становятся тьюторами, могут вместо приглашенного специалиста помогать однокласснику, который хорошо адаптировался в классе. И им самим это невероятно полезно — это развивает навыки дипломатии, диалога. На это работают и уроки коммуникации.
Дорого ли внедрить такую систему в обычную российскую школу? Дело не в деньгах, а в неправильном использовании бюджета, считает Мень. В 2019 году Счетная палата провела проверку, и оказалось, что 37,1 млрд рублей вернулось в бюджет Министерства просвещения, 18% было просто не израсходовано. «Чиновники в регионах недостаточно владеют финансовой грамотностью, боятся рисковать, хотя на инклюзию в образовании, на расширение штатов, оборудование ресурсных зон, повышение квалификации преподавателей (курс «Включи меня!» стоит 10 000 рублей) есть деньги», — считает Мень.
«Рынку труда нужны не озеленители, а тестировщики»: как помочь людям с аутизмом устроиться на работу
Другой инклюзивный проект, который встраивается в государственную систему образования, создала Ольга Журавская, руководитель фонда «Журавлик» и программы «Инклюзивная капсула». С частными школами «Журавлик» не работает принципиально: справятся и без них. А вот в государственных учреждениях, которые больше всего нуждаются в поддержке, проекту удается творить настоящее волшебство, основанное, впрочем, на научном методе поведенческого анализа.
В школах с инклюзией, напротив, мы видим, что нейротипичным детям здорово общаться с детьми, отличными от них
Один из компонентов — АВА‑терапия (Applied Behavioral Analysis), которая помогает двум из трех невербальных младшеклассников с РАС (расстройство аутического спектра) заговорить. Такая терапия пришла из-за рубежа: ее создали в Израиле и доработали в Штатах. Команда «Инклюзивной капсулы» и сама на первых порах привлекала специалистов из США, потому что за образец взяла их модель работы с особенными детьми.
«Только там, где обращают внимание на права человека, возможно движение вперед, и это как раз случай школ, которые обратили внимание на детей с РАС и подготовили и учителей, и родителей к инклюзии, — объясняет Ольга Журавская. — В частных гимназиях, кадетских школах, лицеях для мальчиков и для девочек делают акцент на академический престиж, разрабатывают сложную программу, им не до особенных детей. Но что толку в пятерках, если в таких школах процветает буллинг? В школах с инклюзией, напротив, мы видим, что нейротипичным детям здорово общаться с детьми, отличными от них. Это и развивает эмпатическую систему, для которой полезны стрессовые ситуации, и вообще помогает стать более человечными».
Таблетка энтузиазма для сельских школ
Один из выпускников программы «Учитель для России» задался вопросом: как сделать так, чтобы у простого учителя появилось время на чтение книг? Большой вопрос, отрезвляющий в своей простоте. Например, одна из главных ценностей школ IB (работают по системе международного бакалавриата International Baccalaureate, в России аккредитованы 50 учебных учреждений — Forbes Life), что все педагоги по несколько раз в год обновляют компетенции, проходя обучение у международных звезд образования, и раз в пять лет подтверждают лицензию.
В России на уровне системы пока такого нет и близко — получил диплом педвуза и 30 лет работаешь. Функцию непрерывного образования, а также привлечения в школы новых учителей — мотивированных, ценностно заряженных, обученных современным методикам и технологиям работы с детьми — берет на себя программа «Учитель для России» благотворительного фонда «Новый учитель».
Если просто объяснить, про что этот проект — это «таблетка энтузиазма» для региональных школ. На программу по модели педагогической интернатуры, разработанную совместно с НИУ ВШЭ, приходят учиться сильные специалисты с хорошим высшим образованием и необязательно педагогическим – учителями становятся филологи, программисты, социальные предприниматели, те, кто ранее строил карьеру в научной сфере или в бизнесе. А после получения сертификата по два года работают в сельских школах, где всегда дефицит хороших кадров, — и становятся «глотком свежего воздуха» для детей. Сейчас к проекту подключено 95 школ в малых городах и деревнях, программу прошли 256 педагогов, и каждый год идут сотни заявок на участие от учителей.
Это было единственное место из всех наших населенных пунктов, где дети отвечали, что они не мечтают
Маркович приводит в пример мальчика Максима из маленького села в Тамбовской области, где, кроме школы и магазина, нет ничего. «Когда мы только пришли в это село, провели исследование, чего хотят дети, что ждут от жизни. И были в шоке, это было единственное место из всех наших населенных пунктов, где дети отвечали, что они не мечтают — «следующий вопрос». «Учитель для России» работает в этом селе четыре года. Сегодня Максим сам освоил видеомонтаж и графические редакторы, делает заказы на сайте фрилансеров, зарабатывает и оплачивает себе разные курсы — например, японского языка.
«Внешняя оценка школ — это карательный механизм. Если в школе выявлены проблемы, то она столкнется с санкциями и не получит поддержки. Как следствие — подделывание результатов, помощь детям в написании работ. Сейчас многие учителя находятся в состоянии эмоционального выгорания, директора и педагоги чувствуют себя в основном исполнителями, а не лидерами, — говорит Алена Маркович, организатор проекта «Учитель для России». — Где в этой картине мира дети? Конечно, за кадром. А чтобы дети снова оказались в фокусе внимания, нужно позаботиться об учителях и о том, чтобы они имели возможность сами развиваться».