От «Пира» до квира: какими будут любовные отношения в демократическом обществе будущего
Свой анализ Си Ди Си Рив сопровождает не только ссылками на исследования сексологов и квир-теоретиков, но также неожиданными иллюстрациями из таких классических произведений, как «Отцы и дети» Тургенева или «Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры. Отдельно Рива интересует необратимая эволюция в сторону все большей гендерфлюидности и пластичности нашего сексуального опыта. «Хаос любви» — это сборник из десяти эссе, в которых автор совмещает глубокое знание античных текстов («Илиада» Гомера, платоновский «Пир» и так далее) с фрейдистским психоанализом, концепциями Лакана, социологией интимной жизни Энтони Гидденса, заставляя задуматься о том, как мы определяем свою телесность и мыслим о своих прошлых и будущих партнерах.
«Давным-давно мы клялись друг другу в верности на всю жизнь, — пишет журналистка Трэйси Кокс. — Это превратилось в серийную моногамию — серию долгосрочных преданных отношений, длившихся годами, но не всю жизнь. Нынешний тренд — отношения, основанные на потребностях: отношения, которые соответствуют нашим обстоятельствам в текущий момент и перестают отвечать требованиям, когда ситуация меняется». Это намеренно написано в вызывающем духе. Тем не менее Кокс просто предполагает, что наши потребности составляют единое (пусть и недолговечное) «я», удовлетворить которое может наилучшим образом другое такое же «я». Но зачем принимать ее предположение? Почему бы не предположить, что потребности послужат более тонкому различению класса партнеров: X для секса, Y Хаос любви для детей, Z для совместной жизни? Почему бы не предположить, что пара (даже недолговечная и основанная на потребностях) превратится в n-угольник? Спору нет, значение n не может быть слишком большим. Никто не справится с чересчур большим множеством. Но нет ни одной веской причины, почему оно должно равняться двум.
Одна из наших глубочайших потребностей, «столь же насущная, как физиологическая потребность в еде, воде и сексе»,— это необходимость избавиться от скуки «посредством стимулирующей физической или умственной деятельности». Поэтому любовь, основанная на потребностях (да и любая другая форма любви), должна считаться со скукой всерьез. Когда люди умирали в тридцать лет, не имели свободного времени и надежных противозачаточных средств, это, возможно, не было обременительной эротической проблемой: жизнь была настолько коротка, полна забот и связана с выращиванием детей, что скучать не приходилось. Эротическая норма долгосрочной моногамной любви подходила для удовлетворения физиологических потребностей в стимуляции. Сегодня мы живем слишком долго, имеем слишком много выходных и слишком привыкли к постоянному возбуждению, чтобы принимать это за нечто само собой разумеющееся.
«Худшая форма рабства». Как капитализм испортил женщинам сексуальную жизнь
Угроза, которую несет скука, особенно остра, если структурным принципом супружеской пары действительно стала сексуальная гармония, как утверждает Жерар Венсан. Ведь из-за привычки даже почти бесконечное сексуальное разнообразие партнера может наскучить. В конечном счете мы приходим к тому, что хотим нового партнера, а не чего-то нового со старым. Тогда почему бы не отделить секс от парных отношений, чтобы пара нашла другой структурный принцип их связи или другую, менее бивалентную форму организации старого принципа? Это хороший вопрос, но в нашей политической реальности рискующий оказаться скандальным.
В Соединенных Штатах и других западных странах большинство людей согласны с тем, что в школах должно даваться сексуальное образование. Однако единого мнения относительно того, как оно должно даваться, нет. Традиционалисты (чьи взгляды часто, но не всегда основываются на религиозных учениях) считают, что «единственной дозволенной и морально уважаемой формой половой жизни является гетеросексуальный половой акт между супругами». Либералы (часто, но не всегда обладающие секулярными моральными воззрениями) считают «морально допустимым все, на что добровольно и осознанно соглашаются компетентные взрослые и что не причиняет вреда третьим лицам». Поскольку сексуальные ценности в какой-то степени определяют образ жизни в целом, родители, считающие сексуальные ценности своего ребенка неправильными, будут считать и жизнь, которую он ведет, «убогой и недостойной». Таким образом, в либерально-демократическом обществе, стремящемся к консенсусу между конкурирующими концепциями хорошей жизни, половое воспитание в государственных школах будет неизбежно содержать противоречивые посылы.
Мастера секса. Как двое ученых научили человечество любить и потрясли общественные устои
Однако даже если бы эти посылы были не такими противоречивыми, они (как и интимная демократия Гидденса) не изменили бы того, что не способно изменить половое просвещение как таковое. «Поначалу каждый ребенок, — пишет Адам Филлипс, — это единственный ребенок. <…> Иными словами, наши начальные представления, относящиеся Хаос любви к привилегиям и частной жизни, собственности и причастности, моногамны. Это материал, лежащий в основе моногамии». В той мере, в какой наши начальные представления моногамны, любая попытка изменить нормы традиционной любви рискует выплеснуть ребенка вместе с водой.
Несмотря на это, перед нами проблема курицы и яйца. Наши первые представления о любви являются моногамными и частнособственническими. Но когда Мамочка и Папочка весь день работают, даже своему ребенку они могут отдать лишь часть себя. Другие близкие, включая Папочку, должны помогать Мамочке. А это значит, что привычное младенческое па-де-де меняется. Мы, может, и впитали моногамную, гетересексуальную, расово гомогенную любовь с молоком матери, но о наших детях и детях наших детей этого уже не скажешь. Они могут иметь двух отцов, двух матерей или биологического отца-гомосексуала, гетеросексуальную белую биологическую мать и евразийского бисексуального опекуна. Моногамия для них (как и сексуальная идентичность для демократических партнеров Гидденса) будет одним из жизненных стилей, рефлексивным достижением.
«Тайна того, что такое влюбленная пара, — это практически последняя оставшаяся нам настоящая тайна, и когда мы подойдем к ее разгадке, нужда в литературе — или даже в самой любви — отпадет», — пишет Мейвис Галлант. Придем ли мы к тому, что отношения перестанут мыслиться как судьба? Сомневаюсь. Но даже если и придем, это место займет тайна n-кратных отношений. Им не будет свойственна моногамия, впитанная нами с материнским молоком. Но они будут не менее таинственными, не менее вдохновляющими на литературные произведения и не менее проблематичными для нашей любовной жизни.