«Бродский. Суд» — первая серия нового аудиосериала «Я хочу это услышать» на площадке Storytel. Это реконструкция реальных событий, которые вызвали международный резонанс и дали толчок развитию правозащитного движения в СССР. Разбираем нюансы, предпосылки и последствия известного судебного процесса.
В 1978 году Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию по литературе — «за всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической интенсивностью». Ему было тогда 47, и он до сих пор один из самых молодых литераторов, удостоенных премии. А в 23 он в суде отвечал народному заседателю: «Вы не считаете трудом мой труд. Я писал стихи, я считаю это трудом».
13 февраля 1964 года Бродский был арестован по обвинению в тунеядстве. На следующий день в камере он пережил первый сердечный приступ. Еще через несколько дней состоялось первое слушание в суде. Журналистка и писательница Фрида Вигдорова на двух заседаниях вела запись, которую периодически хотели отнять. Сегодня тот блокнот Вигдоровой — единственная документация дела, позволяющая в полной мере оценить риторику суда и обвинителей. Самая известная часть заседания: «Объясните суду, почему вы в перерывах между работами не трудились? — Я работал, я писал стихи. — Но это не мешало вам трудиться. — А я трудился. Я писал стихи. — Но ведь есть люди, которые работают на заводе и пишут стихи. Что вам мешало так поступать? — Но ведь люди не похожи друг на друга. Даже цветом волос, выражением лица…».
Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест»
Бродский был поэтом-самоучкой, который поражал многих уже спустя год «серьезного» занятия поэзией. Несколько иностранных языков он успешно выучил самостоятельно. С 15 лет он поработал на заводе, в морге, в котельной, в геологических экспедициях, но к моменту суда уже начал зарабатывать литературным трудом, не только писал стихи, но и делал сложные художественные переводы. О них хорошо отзывались Чуковский и Маршак. Он не состоял в штате какой-либо организации, но и не был в глухом подполье, взаимодействовал с секцией переводов Союза писателей. На суде переводчик и преподаватель Ефим Эткинд охарактеризовал работы Бродского как профессиональные. Но обвинительный приговор был неизбежен.
«...А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?» — эти слова судьи выглядят словно реплика в пьесе, но это не драматургия, а жизнь. Бродский приговорен к высылке из Ленинграда в специально отведенную местность с обязательным привлечением к труду.
Не по шаблону. Майя Плисецкая — о дружбе с Лилей Брик, танцах Иды Рубенштейн и цензуре в России
Современному человеку риторика суда и обвинения, имевшие место почти 60 лет назад, могут показаться излишне пафосными по отношению к труду. Стоит вспомнить, что права трудящихся были закреплены уже в Конституции РСФСР 1918 года. В «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» говорилось, что люди, живущие на нетрудовые доходы, и те, кто использует наемный труд, лишены политических прав. Этот принцип был закреплен и в Конституции СССР 1936 года в статье 12: «Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест».
Указ «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни» вышел в 1961 году, и к началу суда над Бродским, через три года, по нему были сосланы уже около 37 000 человек.
Антиобщественный паразитический образ жизни — это какой? «...Формы паразитизма настолько разнообразны, изменчивы, многолики, что включение их исчерпывающего перечня в закон означало бы сужение действенности названной уголовно-правовой нормы», — из брошюры о тунеядстве юриста Кондрашкова (1989). Определить состав преступления сложно, зато много кого можно подвести под статью.
Не будь этого документа, ставшего сенсацией в Европе, мир не прочел бы слов молодого поэта
Поэта сослали в Архангельскую область, где он, несмотря на проблемы с сердцем, таскал валуны на полях после вырубки леса и занимался другим физическим трудом. Дважды в неделю отмечался в отделении милиции в Коноше, каждый месяц у него проводили обыск. Он должен был провести в таких условиях пять лет. Но блокнот Вигдоровой все поменял. Перепечатанный текст начал ходить в самиздате. Сначала 49 ленинградских литераторов потребовали пересмотра приговора — с этого началось движение «подписантства».
Решающими были слова Жан-Поля Сартра о том, что советскую делегацию на Европейском форуме писателей будут ждать проблемы. Этот суд вызвал потрясение в западном литературном мире в разгар холодной войны. «Не будь этого документа, ставшего сенсацией в Европе, мир не прочел бы слов молодого поэта, такого беззащитного и в то же время полного достоинства, сказавшего, что он не тунеядец, а поэт и то, что он написал, сослужит людям службу не только сейчас, но и будущим поколениям», — вспоминает соосновательница издательства Ardis Эллендея Проффер Тисли в книге «Бродский среди нас». Испугавшись международного скандала, власть вернула Бродского из Коноши через год и восемь месяцев.
Искусство — это тяжело: как люди творческих профессий выживают в век цифровых технологий
Самый страшный в жизни опыт Бродский, по его словам, пережил между первым и вторым заседаниями суда: отправка под конвоем на судебно-психиатрическую экспертизу, три недели в больнице, принудительный прием медикаментов, пытки. Сразу после прибытия в стационар он стал свидетелем самоубийства соседа по палате, который вскрыл вены. «Вас там колют всяческой дурью и заталкивают в вас какие-то таблетки», — в диалогах с журналистом Соломоном Волковым поэт как будто без волнения описывает наиболее мрачные периоды пребывания под следствием и в психушке. «Вы лежите, читаете — ну там, я не знаю, Луи Буссенара, вдруг входят два медбрата, вынимают вас из станка, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется «укрутка». Вообще было довольно противно. Довольно противно... Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма».
Но убивает главного героя не власть, а его собеседник и почти двойник — то есть «свои»
Бродский рассказал Соломону Волкову о пытках в 80-х, а в юности, после суда, он начал преобразовывать свой опыт в текст поэмы «Горбунов и Горчаков». Писал три года. По форме это непрерывные диалоги людей в декорациях сумасшедшего дома. Их можно читать как разговор двух пациентов и одновременно как спор рассудка с самим собой. «Врачи, которые держат визионера Горбунова взаперти, — это вообще власть, от судьи на процессе 1964-го до литературных чиновников, говоривших, что у Бродского в стихах слишком много ангелов и серафимов и слишком мало гражданских мотивов, — писал критик Григорий Дашевский. — Но убивает главного героя не власть, а его собеседник и почти двойник — то есть «свои»: друзья, литераторы, интеллигентная публика». Так и было: суд начался после того, как правление ленинградского Союза писателей дало согласие на этот процесс. До его старта почву укрепили публикациями в «Вечернем Ленинграде» — сначала статьи «Окололитературный трутень», а затем писем читателей, выступающих против Бродского.
В своей нобелевской речи поэт скажет: «По крайней мере до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства». После суда над Иосифом Бродским международное сообщество литераторов смогло вмешаться. Государство в ответ вытолкнуло Бродского за территорию, на которой русский язык официальный, и лишило его гражданства. Он больше не вернулся. Но всю жизнь считал себя русским поэтом.
Авторы проекта «Бродский. Суд» — режиссер Савва Савельев и продюсерская компания Emotions Dealer — оживили процесс, который нельзя забывать.