«Единая Европа оказалась мифом». Глава V-A-C Тереза Мавика о том, как пандемия влияет на искусство и «ГЭС-2» Леонида Михельсона

«Сегодня рушится много моделей. Это касается не только нефти, не только дипломатии, не только вируса и Европы. Пандемия показывает, насколько мир хрупок, как по-разному устроен, вплоть до радикальных различий в системе здравоохранения. И оказалось, что единая Европа — это миф, — начинает нашу беседу Тереза Иароччи Мавика. — В настоящий момент идея европейского единства рискует полностью провалиться. Пока люди в панике думают, как спастись от вируса, вокруг происходит много поистине ужасных событий, на которые закрывают глаза. Достаточно примера с тысячами беженцев на границе Греции и Турции. Во всех ситуациях работает один и тот же защитный механизм: меня это не касается. Когда появился COVID-19, многие наивно полагали: где я, а где Китай. И это совершенно архаическое представление о мире у разных государств, правительств и народов не позволяет найти адекватного решения нынешнего кризиса. Я уверена, что именно культура способна сдвинуть ситуацию с мертвой точки, инициировать прогресс. В Италии во всех СМИ встревоженно обсуждают, что делать людям, оказавшимся взаперти, чем им себя занять. Не выходить из дома — повод для стресса! Но ведь можно читать, думать, углубиться в анализ, мечтать».

Возможно, пандемия и есть то событие, которое проводит водораздел между XX и XXI веками? Событие, которое положит начало новому мышлению нового века. 

Я убеждена в том, что революции не делаются на площадях. Это внутренний, мыслительный процесс. Они происходят, когда меняется представление о месте человека в мире. И это всецело совпадает с задачами культуры. Пандемия однозначно не оставит мир прежним. Надо надеяться и работать для того, чтобы он стал лучше. Чтобы люди стали иначе себя вести, чтобы воспитали чувство общности. Научились воспринимать себя заодно с другими, а не в конкуренции. Пандемия как раз доказывает, что мы — волны одного моря.

Не так давно, еще до начала распространения вируса, в социальных сетях не без удовольствия и удовлетворения писали о том, что  ГЭС-2 не откроется в обещанные сроки. Мол, не успеют доделать, не смогут вовремя закончить. Очевидно, я плохой коммуникатор, если до сих пор не смогла донести, что мы ни с кем не соревнуемся и никуда не спешим. Пафос нам безразличен. Нам все равно, когда запускать в воздух фейерверки.

Но люди хотят подготовиться, получить приглашение, купить платье, сделать укладку.

Так и есть. Меня все время спрашивают о дате открытия. Когда save the date? Здесь, в фонде, я часто повторяю своим ребятам о важности различать эмоции и чувства. Когда я принимаю на работу новых сотрудников, во время собеседований нередко говорю, что ищу того, за кого «выйду замуж». Имея в виду, что нуждаюсь в участниках команды, с которыми можно выстроить долгие отношения, вместе развиваться, сообща создавать серьезные проекты. Мне важно видеть перспективу, смотреть в будущее. Эмоции — это как раз о том, как сделать укладку, купить платье, прийти на открытие. Мне это малоинтересно. И у фонда, и непосредственно у Леонида Викторовича совсем другие задачи. Нас занимает гораздо большее, чем официальное пышное открытие. «ГЭС-2», фонд V–A–C не влияют на статус бизнесмена Леонида Михельсона. Это проект для души, проект, в котором нет коммерческих целей. Когда это наконец поймут, тогда поймут суть замысла. У нас нет календаря, которому мы обязаны беспрекословно следовать: успеем — не успеем. Фонд живет и работает по-прежнему, как это было до появления «ГЭС-2».  «ГЭС-2»  — наш дополнительный инструмент. Масштабная площадка, на которой может быть  реализовано множество идей. Чтобы освоить ее, необходимо широкое видение и понимание. Поэтому я стараюсь инфицировать окружающих не вирусом, а осмысленным контентом, не эмоциями, а чувствами.

Можно сказать, что на новые вирусы «ГЭС-2» ответит новыми идеями? 

Абсолютно так. Как бы плохо ни выглядел мир, он все равно лучше, чем кажется. Я в этом глубоко убеждена. Несмотря на поверхностность, незрелость и откровенную глупость некоторых людей, на несостоятельность государственных систем, так или иначе оказывается, что внутри него скрыта машина, которая движется вперед. Пока существует идея будущего, будет существовать идея лучшего мира. И культура подпитывает ее.

Когда десять лет назад мы создавали фонд V–A–C, нас было трое. Сегодня в фонде уже больше ста человек. В восьмидесяти из них я уверена. С двадцатью надо еще поработать, чтобы они полностью поняли и приняли нашу систему ценностей. Ничего сложного — это вопрос того, как мы смотрим на  мир, как ориентируемся в нем, чего ожидаем от мира и хотим от жизни. Поэтому так по-разному можно реагировать на обвал биржи, на распространение вируса. Теперь уж точно злорадно напишут, что мы не успеем с «ГЭС-2». Очень многое из того, что должно монтироваться, например лифты, занавески, двери и другое, делается в Италии. Конечно, нынче мы не можем их получить. Ну и что? От этого суть нашей работы нисколько не меняется.

Что происходит с пространством фонда в Венеции на Дзатерре?

Дзатерре закрыто, разумеется, по первому же приказу. Но как говорил Эдуардо де Филиппо: «Ночь должна пройти!» Если не прилетит астероид, никакая ночь не вечна. Астероид  как символ, как отсутствие будущего. Думаю, сейчас самое правильное время, чтобы переосмыслить эсхатологию. Задуматься, к чему мы пришли и что будет дальше.

Мое поколение выросло на мифе о будущем. Вокруг него мы сплотились. Но оказалось, «солнце будущего» (как поется в итальянской версии «Калинки») так и не взошло. В качестве социального клея оно больше не работает. Работает только страх.

Говоря о ситуации в сегодняшней Италии, я понимаю, что по окончании эпидемии начнется истинная катастрофа. К тому времени страна и ее экономика могут превратиться в руины. И не только из-за вируса! Италия потеряла себя. Выросло поколение людей с совершенно искаженным пониманием демократии, людей, которые считают, что у них нет обязанностей, а есть только права. Потеряно чувство общности. Когда появилась новость, что Ломбардию закрывают на карантин, люди в панике пустились в бегство. Я читала, что какая-то девушка села в такси из Милана в Рим, потратив €1200. Но она не подумала о том, какую опасность она представляет собой в Риме. Не подумала о других людях.

Но вместе с тем в Италии происходят события, которые меня радуют. В Риме в музее Scuderie del Quirinale на два дня открыли выставку Рафаэля. И в эти два дня люди шли туда, придерживаясь дистанции, как оказалось, недостаточной для их безопасности. В репортаже журналист спросил у пожилого человека: «А вы откуда? Как вам в голову пришло  выйти из дома сегодня?» На что тот ответил: «Как зачем? Я пришел искать ответы». Представляете, он пришел искать ответы на выставку Рафаэля! Я бы его назначила президентом республики! Он понял, на каком уровне может быть осмыслено происходящее. Что политика бессильна. Что пора обратиться к культуре. Только у настоящих художников есть способность считывать настоящее и предчувствовать будущее. Это убеждает меня в том, что все десять лет мы с фондом V–A–C находимся на правильном пути.

С другой стороны, наш проект кажется таким крошечным делом на фоне мирового кризиса. Возможно, как раз потому, что так мало внимания во всем мире уделяется культуре. Есть африканская мудрость о человеке, который бежит так быстро, что душа не успевает за ним, она отстает и теряется. Именно тогда наступает момент, когда нужно остановиться и подождать свою душу.

Замедлиться и задуматься о том, кто мы такие. Имеем ли право совершать то, что мы совершаем? Какое наше место во вселенной? О чем мы расскажем этому миру? По сей день мы как заведенные задаем одни и те же вопросы на своем архаичном языке. А ответы не приходят, или приходят в таком виде, что нам не дано их понять. И вот для нас, работников культуры, я как раз вижу роль переводчиков с одного языка на другой.

Размышляю о проекте для павильона в Венеции, об открытии «ГЭС-2», и внутренний голос спрашивает меня о праве заниматься этим в такой бедственной ситуации. И я думаю, что сейчас именно та ситуация, когда obtorto collo, хочешь — не хочешь,  а нужно это делать.

И история с российским павильоном на биеннале в Венеции очень символическая. Я никогда в жизни  по своей воле не взялась бы за него, особенно в период биеннале архитектуры. Но я понимаю, что тема биеннале «Как мы будем жить вместе?» не про архитектуру, это самый насущный и самый актуальный вопрос для всех. Ведь у нас нет другой планеты, нет другого мира. Только этот, и в нем мы неизбежно должны научиться жить вместе.

А как так получилось? Как вас втянули в историю с биеннале?

Хороший глагол «втянули». Так вышло, что Леонид Викторович решил помочь новым операторам павильона, компании Smart Art, взяв на себя финансирование павильона. Финансирование не только проектов, но и, что особенно важно, его реконструкции. Когда Леонид Викторович подтвердил свое финансовое участие, то автоматически появилась и я. Опираясь на наш продолжительный опыт совместной работы, он доверяет мне не только культурные проекты. Тем более, когда дело касается Италии.

Значит ли это, что все три проекта — павильон России на биеннале в Венеции, пространство V–A–C на Дзаттере и «ГЭС-2», — будут синхронизированы? 

«Синхронизированы» не совсем верное слово. Но все эти проекты подчинены одной мысли, одной философии. Чем бы я ни занималась, я в любом случае остаюсь самой собой. Когда Леонид Михельсон принял решение приобрести ГЭС-2, я неделю была озадачена тем, как использовать это пространство с максимальной пользой. Так же произошло и с павильоном Российской Федерации, символом государства, искусства, культуры страны. Я размышляла о том, как сделать павильон интересным. Какими функциональными возможностями он должен обладать.  Как встроить его в общую концепцию нашей работы, чтобы он служил на благо искусству и культуре. Так появился проект Open!

Мне показалось важным, чтобы национальный павильон стал средством примирения, соединения разных миров. До сих пор, всегда по-разному, он играл роль места боя, в нем как в линзе увеличено отражались конфликты личных интересов, художников, позиций. И я подумала: «Почему бы нам не сменить оптику? Не сделать так, чтобы он стал точкой примирения?» Как? Надо пробовать. Говорить то с одним, то с другим. С одной стороны — министерства, институции, то, что называется властью, мир, далекий от той культуры, что создается в поле. А с другой — та самая культура, которая и должна быть представлена в павильоне, репрезентировать страну. Все знают, как происходило до сих пор. Назначался ответственный человек-комиссар и правил по-своему. Отныне все будет иначе: есть новый оператор, молодая компания Smart Art, честно заинтересованная в развитии контекста, с которой, считаю, важно вести диалог. Я вообще очень верю в диалог, вследствие чего возник вопрос о том, как сделать так, чтобы не один человек, а мы все принимали решения. Вот это я называю «декомиссаризацией». Мы предложили Министерству культуры заручиться поддержкой авторитетных международных специалистов, у которых уже был опыт работы с российскими художниками в России и в Венеции, кто понимает национальную специфику. Так был создан художественный совет, в который вошли директор Пушкинского музея Марина Лошак, директор школы Родченко Елена Лунгина, главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов, художники Эмилия Кабакова и Вадим Захаров, куратор Франческо Бонами, директор музея M KHA в Антверпене Барт де Баре, председатель комитета по туризму Москвы Екатерина Проничева, Каролин Буржуа из фонда Франсуа Пино. Для них мы провели презентацию готовящегося проекта.

Кроме того, я сразу объявила, что не хочу и не считаю правильным принимать решения по подготовке проекта единолично. Поэтому мы пригласили разделить ответственность за него тех людей, которые формируют культурную повестку страны и создали рабочую группу, команду действующих экспертов. Обычно между теми, кто создает проекты, и теми, кто их принимает в Минкульте, существует непреодолимое расстояние, «историческая дистанция». Возникает непонимание, поскольку художники и чиновники зачастую говорят на разных языках. Вот поэтому для полноценного диалога важно расширять ряды с обеих сторон. Так комиссар павильона Российской Федерации — это не я одна, а коллектив, состоящий из представителей самых разных дисциплин. Он должен быть сформирован из художников, критиков, кураторов. Им нужно успеть узнать друг друга, сработаться, понять, кто за что отвечает. И только тогда появится уверенность, что проект в павильоне — не самоличное решение, а полное отражение явления, ситуации, позиции. Художественный процесс, представленный всесторонне. Это и есть практика коллективного кураторства, посредством которой мы создаем все проекты фонда V–A–C.

Конечно, это будет наш первый проект в павильоне, механизм пока несовершенный. Трудно описать, в каком темпе мы со Smart Art двигаемся с прошлого ноября по нынешний март.

Минкульт, назначая вас комиссаром павильона поставил перед вами задачу предельно четко: получить высшую награду биеннале, «Золотого льва» за лучший национальный павильон. Сразу вспоминается Олимпиада в Сочи. У вас есть план, как получить «Золотого льва» в Венеции? 

Признание России в области современного искусства — это не получение «Золотого льва» за национальный павильон. Не с этого следует начинать. Начинать следует с коллегиальности, с объединения разных точек зрения, чтобы павильон не выглядел чьим-то капризом, выражением чей-то воли, вкусов и интересов. Нужно, чтобы было учтено мнение людей, напрямую участвующих в создании современной российской культуры. Известных и менее известных, молодых и... более молодых. Марина Давыдова, Дмитрий Ренанский, Владимир Надеин и многие другие. Максимально широкий состав действующих экспертов.  Максимально полное представление нового видения, смыслов и тем.  Признание возможно только тогда, когда о тебе знают. Пока же мир очень мало осведомлен о современном российском искусстве и архитектуре. И сообщение, транслируемое Россией посредством своего павильона, звучит, как правило, непонятно для большинства. Поэтому, считаю, мы должны, во-первых, бороться за то, чтобы о нас узнали, узнали о тех процессах, которые происходят в стране. Стремиться привлечь публику и заинтересовать ее. И вот когда современная российская культура обретет голос, когда его услышат и воспримут, когда курировать основной проект Венецианской биеннале пригласят куратора из России, вот тогда Россия получит свою главную награду.

Кем вы себя чувствуете в этой ситуации в России? Вы агент какой стороны?

Где бы я ни оказалась, я прежде всего любопытный человек. Тот человек, который каждое утро, несмотря на настроение, погоду, самочувствие, приходит на работу с желанием научиться чему-то новому. Любопытный человек тот, кто хочет расти, кто задает себе все больше и больше вопросов. Это свободный человек. Мне кажется, это особая национальность, к которой принадлежит очень много людей. Благодаря своему неуемному любопытству эти люди двигают мир вперед.

Говорят, в начале работы над реконструкцией ГЭС-2 Леонид Михельсон спросил архитектора Ренцо Пьяно:  возьмется ли он за такой проект, который простоит лет сто. А Пьяно ответил, что строит как минимум на 500 лет и дальше. 

Это было смешно. Мы приехали в Париж, в бюро Ренцо Пьяно. В отдельном зале на стенах висели чертежи и эскизы ГЭС-2. Все выглядело очень солидно, даже Леонид был под впечатлением. Затем пришел молодой человек восьмидесяти с чем-то лет с горящими глазами. Леонид решил показать ему масштаб проекта, дать понять, что это не его сиюминутный каприз. Он сказал: «Хочу построить то, что прослужит сто лет». Услышав это, Ренцо грустно заметил: «Тогда я не ваш человек». Повисла пауза. Я растерянно посмотрела на Леонида, который тоже не понимал, в чем дело. К счастью, Ренцо продолжил: «Я берусь только за то, что создается не меньше, чем на пятьсот». Это вызвало всеобщее облегчение, как пробка из бутылки с шампанским вылетела. Оказалось, что оба они, и Михельсон, и Пьяно, находятся на одной волне.

Тереза, на сколько лет у вас составлены стратегические планы развития «ГЭС-2»? 

Проект открытия «Святые варвары» рассчитан на пять сезонов. Он — наша большая гордость. Совместная работа кураторов фонда, которые создали такой сверхинтересный нарратив о новой России, об ее истории, об ее противоречии, о мифах и клише, об ее судьбе и ее душе.

А какая у вас материальная база заложена на 500 лет? Есть ли фонд поддержки проекта? Эндаумент?

Да, финансовую устойчивость «ГЭС-2» призван обеспечить эндаумент. В 2014 году Леонид Викторович приобрел «ГЭС-2»,  в 2015 году представил концепцию проекта мэру Москвы Сергею Собянину. И сразу после этого был учрежден эндаумент-фонд.

Какой сейчас капитал в фонде?

Боюсь, что не имею полномочий говорить об этом, но могу процитировать Леонида Викторовича. Когда на пресс-конференции, посвященной проекту«ГЭС-2», журналист спросил, во сколько обошлась «ГЭС-2» (Financial Times оценивает стоимость проекта в $300 млн. — Forbes Life), он ответил, в два раза больше задуманного.

И я отвечу также: «В два раза меньше задуманного». Пока средств эндаумент-фонда «ГЭС-2» явно недостаточно, чтобы обеспечить проекту независимость. Но мы давно работаем над этим. Тихо и  спокойно. Не привлекая к себе лишнего внимания. Как мы привыкли и как мы любим.