Сшить себе свободу: как швейная машина помогала женщинам бороться за свои права

До XIX века мужская одежда создавалась портными-мужчинами, но к 1830-м годам почти все шили женщины. Шитье было одной из немногих форм оплачиваемого производительного труда, доступного женщинам.

В 1846 году в США была запатентована швейная машина. К концу 1920-х она стала двигателем масштабных социальных изменений, коснувшихся женщин. С одной стороны, облегчила труд портних. С другой — не всегда устраняла эксплуатацию, а часто лишь закрепляла ее. 

Полезный инструмент

Во время переписи 1851 года в Великобритании насчитывалось 268 000 модисток и портних. Работая в мастерских модных лондонских кутюрье, они трудились в суровых условиях — в течение нескольких месяцев в году работали по 18–20 часов в сутки, а часто и ночью, чтобы обеспечить богатых женщин одеждой к очередному модному сезону. Большинство работниц в этой области не могли продержаться на рынке более трех-четырех лет — из-за физической нагрузки. По данным Комиссии по трудоустройству детей 1843 года, только «постоянный приток свежей силы» позволял бизнесу держаться на плаву. 

При этом работа была сезонной — когда поток заказов прекращался, швеи оставались без жалованья. Из-за этого среди портних и модисток процветала проституция — об этом писал Генри Мэйхью в серии статей о рукодельницах в 1851 году в Morning Chronicle.

Машинное производство в XIX веке способствовало организации крупной швейной промышленности и сделало одежду фабричного изготовления доступнее. Но это еще не был масс-маркет, каким мы знаем его сейчас, — для большинства людей новые брюки или платье оставались крупной покупкой, поэтому одежду чинили, перелицовывали, ушивали, а иногда и шили с нуля. Сохранялась и практика шитья на заказ в «люксовом» сегменте. 

Швейная машина с ручным или педальным управлением, появившаяся на рынке в 1851 году, быстро распространилась как в мастерских, так и в домах. В Российскую империю она пришла в 1860-е. Так, в 1863 году в журнале «Современник» был опубликован роман Чернышевского «Что делать?». Образ Веры Павловны, хозяйки швейной артели, вдохновил многих женщин пойти по такому же пути. 

Организация артелей на практике, а не на страницах романа, оказалась делом нелегким и убыточным. Но шитье все еще оставалось одной из немногих профессий, доступных женщинам. Например, в конце XIX века в Санкт-Петербурге работало около 20 частных профессиональных школ шитья и рукоделия. Курс кройки и шитья стоил в среднем около 40 рублей в год (средняя заработная плата в месяц — примерно 31 рубль). 

Чтобы дать работу нуждающимся женщинам, швейные машины покупали благотворительницы. Например, общественная организация «Общество дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям Санкт-Петербурга» в своих учреждениях предлагала квартиры с отоплением, баней, кипятком — и швейными машинками, которые стояли в отдельных комнатах. Ими могли воспользоваться как жильцы, так и посторонние женщины.

Лидирующие позиции на рынке швейных машин поначалу занимал Торговый дом Поповых. Фирма закупала товар в Германии (по большей части, машинки фирмы Naumann) и реализовывала его в России. Машинки называли по имени владельца торгового дома («поповка») или по цвету рукоятки — «белоручка». Продавал свои машинки и Singer, правда, привозить их компания вынуждена была из Шотландии. 

В 1902 году в Подольске открылся собственный завод фирмы, выпускавший машины с русифицированным логотипом «Зингеръ». К нему прибавили надпись «Поставщик Двора Его Императорского Величества». Швейные машинки из России поставляли в Китай, Японию, Турцию. К 1914 году Россия вышла на второе место по сбыту швейных машинок. Советская власть национализировала завод. В 1924 году он вновь открылся как «Госшвеймашина». 

Инструмент эксплуатации

Казалось бы, женщины получили освобождение от рутинного тяжелого труда. Но все было не так просто.

В 1852 году журнал Scientific American предсказал, что швейная машина совершит «социальную революцию»: домохозяйки, портные и швеи сэкономят «неисчислимые» часы. В 1860-м тот же Scientific American отметил, что после прядильной машины «Дженни» и плуга швейная машина стала «самым важным изобретением, которое когда-либо было сделано с начала существования мира». В 1870-х и 1880-х годах реклама швейных машин обещала, что та позволит «…шить с наименьшим количеством труда»: женщина станет менее утомленной и более производительной. Однако изобретение, которое должно было освободить женщин, на деле лишь закрепило их эксплуатацию. 

Главной особенностью швейной машины была скорость. Машины 1880-х годов производили в среднем 2000 стежков в минуту (при ручном шитье можно было выполнить лишь около 30). Мужскую рубашку теперь шили не 12 часов вручную, а один. Но высокий спрос и конкуренция привели к тому, что оставшиеся 11 часов портниха тратила не на отдых, а на шитье еще 11 рубашек.

После того, как машины появились на фабриках и в крупных мастерских, у швей, занятых надомной работой, не было другого выбора, кроме как купить или арендовать машину, чтобы успевать за ожидаемой производительностью и получить преимущество при получении заказов. До 1870-х годов машины были дорогими. Например, в США они стоили до $150, тогда как швея в среднем зарабатывала от $2 до $4 в неделю. 

Постоянное использование швейной машинки — особенно так часто, как это требовалось на фабриках, — вредило здоровью. В 1866 году французский врач Эжен Гибу представил медицинскому обществу больниц Парижа отчет, в котором описал у женщин, работающих на машинках, потерю веса, слабость, жалобы на желудок, нарушенные менструации. Его точку зрения поддержал врач Джон Лэнгдон в British Medical Journal в 1867 году. Он упомянул среди симптомов своих пациенток учащенное сердцебиение, боль в спине и бедрах, расширенные и нереагирующие зрачки, головную боль, головокружения, «паутину» перед глазами, «сильную слабость». Все это было результатом постоянных переработок в шумных, тесных помещениях. 

Кроме того, как это часто бывает при механизации труда, распространение швейных машин оставило без заработка многих фабричных работниц. Например, в американском Нью-Хейвене на фабрике по производству рубашек до появления швейной машины работало 2000 швей, которые шили вручную. Фабрика выпускала около 9600 рубашек в неделю. После появления швейной машины в 1860 году только 400 женщин работали на 400 машинах, но производили уже 10 000 рубашек в неделю. А 1600 женщин остались безработными. 

Производители и работодатели извлекали выгоду из девальвации женского труда. Они удерживали заработную плату на крайне низком уровне. В Канаде заработная плата швеи в конце XIX века колебалась от $1,50 до $4 в неделю, а стоимость жизни составляла $4 в неделю. Зарплата мужчин составляла $10,15. 

При этом работницы сами покупали расходники — и на фабрике они стоили дороже, чем в среднем по рынку. Например, в Англии в 1897 году иглы для швейных машин стоили по 1 пенсу каждая, тогда как за пределами фабрики удавалось купить 12 штук за четыре пенса. Шпульки внутри продавали за пять пенсов, а снаружи — всего за 2,5 пенса. Девушку, пойманную на использовании нефабричных материалов, увольняли. 

Фабричные швеи редко могли позволить себе покупную одежду. Вместо этого они шили себе в нерабочее время из остатков ткани.

Швейные машины и политика

На протяжении многих лет умение хорошо шить считалось добродетелью и признаком «целомудренной домашней женственности». Во времена суфражисток женщины использовали доступные им навыки в своих интересах. Помещая традиционно женские умения в политический контекст, избирательное движение бросало вызов представлениям о том, что значит быть женщиной: рукоделие и вышивание стали признаком власти и силы, а не хрупкой слабости.

В 1908 году в Лондоне прошел многотысячный митинг. Женщины со всей страны создали для него транспаранты с символикой разных городов, призывающие к переменам. Участницы Женского социально-политического союза (WSPU) произнесли тогда несколько речей в Альберт-холле, и газеты описывали полотнища, которые обрамляли трибуну «рядами пылающих цветов». Газета Daily Express писала, что «никогда подобные транспаранты не видели на улицах Лондона. Это были произведения искусства». Много внимания суфражистки уделяли дизайну. Даже цвета, используемые WSPU, тщательно продумывались: фиолетовый означал верность идеалам, белый — чистоту, а зеленый — надежду.

Кстати, многие из суфражистских знамен и плакатов были разработаны художницей Мэри Лаундс. Мэри была профессиональным витражистом, однако, будучи незамужней женщиной, не имела права на получение кредита на развитие собственного бизнеса — витражной мастерской. Возмущенная бесправием, Мэри сформировала Лигу избирательного права художников, чтобы, используя свои профессиональные навыки, распространять идеи равноправия через плакаты, открытки и календари.

Женщины шили не только транспаранты. В 1912 году король Георг V отправился играть в гольф на своем частном поле в Балморале и обнаружил, что красные флажки, обозначающие лунки, заменили зелеными и фиолетовыми. К ним суфражистки прикрепили записки с требованием положить конец принудительному кормлению арестованных активисток, объявивших голодовку, — это была мучительная процедура сродни пыткам.

Одной из тех, кто ей подвергся, была леди Констанс Бульвер-Литтон. Она считала, что статус и богатая семья защищают ее от плохого обращения и длительного тюремного заключения. Однако на демонстрацию Констанс пошла под вымышленным именем. Ее арестовали как швею Джейн Уортон и соответствующим образом обращались. В своих записках после заключения Бульвер-Литтон обличала несправедливое обращение со швеями — как с одной из самых слабо защищенных категорий населения. Активистка даже написала об этом премьер-министру. 

Спустя полвека машинки оставались инструментом политической борьбы — но уже другого толка. В статье «Швейные машинки для социализма?» научный сотрудник Европейского университетского института во Флоренции Элизабет Бэнкс на примере Мозамбика описывает тактику международной экспансии Комитета советских женщин: в ответ на просьбы помочь в деле борьбы с колониализмом они раз за разом отправляли в Африку детскую одежду, платки, игрушки, витамины, рулоны ткани и швейные машины.

Лучшая подруга

К 1860-м году три из четырех новых швейных машин покупали производители одежды, но поставщики понимали, что их самый большой потенциальный рынок — это миллионы семей, которые хотели бы иметь швейную машину в своих домах. Еще в 1856 году компания Singer в Америке решила продавать машины в кредит. Интересно, что подходящим покупателем с точки зрения компании был мужчина с хорошей кредитной историей. 

От них же в ее адрес звучали порой абсурдные обвинения. Например, в 1895 году в книге Psychopathia Sexualis немецкий доктор Рихард фон Крафт Эбинг писал о лесбиянках («международное движение ЛГБТ» признано в России экстремистским и запрещено): «…этот порок в последнее время довольно моден — отчасти из-за романов на эту тему, а отчасти из-за возбуждения гениталий в результате чрезмерной работы на швейных машинках». 

А автор статьи в The New York Times от 18 ноября 1875 года описывал рекламу швейной машины, в которой инструмент «узурпирует» «место мужа в семье»: «Отца нет, его явно прогнал шум швейной машинки... На рисунке номер три изображен муж на смертном одре. Машина, видимо, доконала его, а жена ликующе замечает про себя, что ее машина «не подлежит казни и не портится». Умирающий человек идет туда, где швейные машины никогда не гремят, а иглы никогда не ломаются». Оснащенные созданными мужчинами машинами, новые «женщины-машины» могут «подавить» мужчин, предрекала статья. 

Женщине же швейная машинка дала возможность хорошо выглядеть в условиях дефицита — например, в СССР, где легкая промышленность развивалась по остаточному принципу и не гналась за модой. Неудивительно, что спросом пользовались журналы выкроек. Особенно ценился немецкий журнал «Бурда», который передавали из рук в руки. Он позиционировался как пособие для тех, у кого мало швейного опыта, предлагал женщинам выкройки модных, ярких вещей — и стал для них синонимом свободы. 

Швейная машина позволила женщинам войти в общественную сферу через оплачиваемую работу, связанную с ней политизацию, индивидуальное самовыражение. Однако история женщин, «рассказанная» швейной машиной, — это еще и история тяжелого труда, зарплатного неравенства, стереотипов и дискриминации.