Любимый, мое единственное сокровище!
Вот я в своем отеле, сижу перед столом и пытаюсь работать над прокламацией. Дёдю, мой родной! Мне не хочется работать! Голова раскалывается, улица гремит страшным шумом, комната ужасна... Я не выдерживаю! Я хочу вернуться к тебе! <...>
Дёдю! Будет ли когда-нибудь этому конец? Я начинаю терять терпение, и дело не в работе, а в тебе! Почему ты не приехал сюда! Если бы я могла сейчас поцеловать твои сладкие уста, я бы не боялась никакой работы. Детка, сегодня у Варских во время обсуждения прокламации я почувствовала такую усталость в душе и такую тоску по тебе, что чуть не закричала. Я боюсь, что старый демон — тот, что из Женевы и Берна, — набросится на меня в одну из этих ночей и приведет меня прямо к Восточному вокзалу, к Дёде, к моему Дёде, к моему Чуче, к моему миру, ко всей моей жизни!
Чтобы подбодрить себя, я воображаю, что еду к тебе; прощаюсь с Варскими, гудит паровоз, поезд тронулся, и я уезжаю. Боже мой, у меня такое чувство, будто вся Альпийская горная цепь отрезала меня от тебя. Дёдю, когда поезд подъедет к Цюриху, ты будешь меня ждать, а я вылезу из поезда и помчусь ко входу, где ты будешь стоять в толпе. Но ты не должен бежать ко мне, я побегу к тебе!
Мы не бросимся целоваться или что-нибудь такое, это все испортит, и ничего не скажем. Мы быстро пойдем домой, глядя друг на друга — ты знаешь как — и улыбаясь друг другу. Дома мы сядем на диван и обнимемся, и я расплачусь так же, как и сейчас.
Дёдю, я не могу дождаться! Я хочу этого сейчас! Мой золотой, я больше не могу. Что еще хуже, боясь обыска, я уничтожила твои письма, и мне нечем утешиться. Дёдюшка, позволь мне поцеловать твои сладкие губы и кончик носа! Можно прикоснуться к нему мизинцем? Ты больше не будешь выгонять кота из комнаты? Обещаешь?
У тебя ужасный польский, ты это знаешь? Вот подожди, твоя жена преподаст тебе урок!
Ты, наверное, рассердишься — во всем письме ни слова о делах. Ну тогда, чтобы тебе полегчало, вот что: мне очень нравится твоя прокламация, если не считать нескольких коротких фраз. Если тот агент под прикрытием действительно находится в Цюрихе, постарайся поймать его и вытрясти из него тот злосчастный номер «Рабочего дела». Это должно быть несложно. <...>
(1894)
Еще учась в школе, Розалия Люксембург присоединилась к польскому революционному подполью. Когда подполье разгромили, она бежала в Швейцарию и поступила в Цюрихский университет, где изучала философию, историю, экономику. В 1897 году она защитила диссертацию «Промышленное развитие Польши» и стала одной из первых женщин — обладательниц докторской степени в области права.
В Цюрихском университете она познакомилась с Лео Йогихесом, марксистом из Вильно, который, как и Роза, бежал из Российской империи от ареста. Вместе с ним она основала газету Sprawa Robotnicza («Дело рабочих»), а затем партию «Социал-демократия Королевства Польского и Литвы» (СДКПиЛ). Именно его она называет в письме прозвищами Дёдя и Чуча.
В 1905 году Люксембург вернулась в Польшу, где шли забастовки и антиправительственные протесты, крупнейшим из которых стало Лодзинское вооруженное восстание. Вместе с Йогихесом они вели агитацию, писали статьи для партийной газеты Czerwony Sztandar («Красное знамя»). Революция была подавлена, а Люксембург и Йогихес были арестованы. Оба разными путями смогли бежать и уехать в Германию, но в 1907-м расстались. В том же году у Розы Люксембург начался роман с сыном ее подруги Клары Цеткин Константином.
Она преподавала в партийной школе Социал-демократической партии Германии. Накануне и во время Первой мировой вела антивоенную агитацию, за что была неоднократно арестована. Писала о революции, но критиковала большевиков. Стала соучредительницей Германской коммунистической партии и вскоре была убита.