«Порчу все, к чему прикасаюсь»: как детские травмы обесценивают успехи и достижения
Хотя я и любила, и меня любили, и успеха я добилась, была счастлива (даже заявила Саманте, что нам больше нечего обсуждать), я по-прежнему ощущала какую‑то… незавершенность. Все было хорошо, действительно хорошо. Но порой у меня возникало все же возникало это чувство.
Я проснулась в семь утра в собственной квартире. На подушке остались следы вчерашнего макияжа. Мне было двадцать пять, и все лицо было покрыто блестками, потому что накануне я весь день провела на потрясающем музыкальном фестивале, а потом до утра веселилась у приятелей, наблюдая, как парни с усами прокладывают «дорожки» на кухонном столе.
Но настало утро, и музыка стихла. Окружающая тишина мучила меня. Я попыталась вспомнить все хорошее, что было накануне: танцы со старыми друзьями, искреннее общение с новыми знакомыми, массу полученных VIP-пропусков. Вот они, доказательства моей ценности. Я потрясающая. Сильная. Со мной все хорошо. Все хорошо.
Но что‑то от меня ускользало. Мне казалось, я что‑то забыла. Словно произошло нечто такое, что положит мне конец. Я судорожно напрягала мозг в поисках опасности. Может быть, ближе к концу вечеринки я сильно напилась? Или сказала что-то не то? Может, я перегнула палку, общаясь с друзьями? Полчаса я терзалась бесплодными сомнениями, а потом вылезла из постели и взялась за электронную почту — ее нужно просматривать всегда, даже по воскресеньям. Так я убила несколько часов, внимательно следя за временем. Когда стрелка показала десять утра, я вздохнула с облегчением — уже можно писать друзьям, не боясь их разбудить. И я отправила всем сообщение: «Вчера было классно! Нормально добрались до дома? Не терзаетесь похмельем? Совершенно не помню, чем все закончилось! Не сказала ли я какой‑то глупости?»
Я ждала ответа, и разум мой буквально кипел. Я приняла душ, вернулась к компьютеру и принялась стучать ногтями по столу. Потом стала расхаживать по комнате взад и вперед. Лишь через час кто‑то проснулся и ответил: «Господи боже! Вчера было супер! Спасибо, что пригласила! Никогда этого не забуду! А что ты имела в виду под «глупостью»? Что‑то глупее, чем обычно? Хи-хи-хи». Только тогда я почувствовала, что могу выдохнуть настоящее пчелиное торнадо, обосновав‑ шееся в моих легких. Я смогла выдохнуть то, что называла «ужасом».
Ужас возникал, когда я редактировала сложный сюжет для радио, говорила на вечеринке что‑то неуместное или признавалась подруге, что не знаю, где находится Персия, а она презрительно хмыкала и поясняла: «Это Иран», как глупой первоклашке. Мне казалось, что у других есть иммунитет против такого: они спокойно совершали промахи, отряхивались и снова вставали на ноги. Но когда ошибку совершала я, ужас туманил мне зрение. Я целый час, а то и день не видела ничего, кроме собственной ошибки. Обычно справиться с этим помогали виски и хороший сон.
Но потом проходили часы, дни и месяцы, когда ужас нака‑ пливался, усугублялся и укоренялся. Казалось, меня накрывает непроницаемая черная тень — я с головой уходила под воду. Пыталась вынырнуть, осознать источник этого ужаса, но на ум приходили лишь обычные предположения: «Наверное, я ленива», «Я постоянно делаю ошибки в работе», «Я трачу слишком много денег», «Я плохая подруга». И я судорожно начинала метаться в самых разных направлениях, чтобы насытить голодного зверя.
В ресторанах я анализировала состав каждого блюда и страдала из-за разницы в цене в один доллар. Если я заказывала бургер, то не могла насладиться его вкусом, потому что постоянно думала о содержании жира, о выбросе парниковых газов и о том, достаточно ли клетчатки я потребляю. Я сделала табличку и повесила на дверцу шкафа. В этой табличке я вознаграждала себя звездочками за успешную работу на фрилансе, за то, что сделала больше картинок или сюжетов для шоу. Я постоянно, постоянно старалась быть хорошей. Но когда ужас становился непереносимым, что бы я ни делала, почувствовать себя хорошей я просто не могла.
Непроглядно черный ужас разрушал все. Я не знала, как его насытить, не понимала, чего он хочет от меня. Я могла заплакать в любой момент, у меня клочьями выпадали волосы. Я уже думала, что мне нужно расстаться со всеми, кто мне дорог, чтобы защитить их от самой себя. Ужас твердил, что я порчу все, к чему прикасаюсь. И однажды, очень скоро, он нанесет удар, и удар этот станет смертельным.
Иногда ужас действительно наносил удар — и чаще всего это было связано с мужчинами. Я спокойно и уверенно флиртовала с парнями, но, как только отношения становились официальными, ужас начинал пульсировать в ушах. В первые месяцы новых отношений меня посещали жуткие видения: стоило бойфренду неласково на меня посмотреть, как я уже представляла себе разрыв и трагические домашние разборки пятью годами позже, когда любовь пройдет и останется лишь обида. Чтобы избавиться от этих печальных картин, я начинала постоянно требовать доказательств любви и комплиментов — ведь зеркало твердило мне совсем другое. «Моя кожа уже никуда не годится. Разве можно меня любить? Я такая глупая! Ты, наверное, смеешься надо мной? А ты все еще меня любишь?»
Я искала у парней поддержку и спрашивала, можно ли мне прийти, хотя мы виделись лишь вчера. А потом я начинала думать, что превращаюсь в назойливую прилипалу, и отталкивала их. Исчезала на несколько дней, и, возвращаясь, обижалась, что они меня бросили.
Мужчины неизбежно уставали от таких игр. Они вздыхали и говорили: «Я уже миллион раз говорил, что люблю тебя, что ты красивая. Ну зачем тебе нужно, чтобы я говорил это снова?» Я просила прощения, говорила, что это связа‑ но с моим воспитанием, и они мгновенно тушевались. Один из них указал мне на плакат с разноцветными буквами, который я повесила в своей комнате: «И ЭТО ТОЖЕ ПРОЙДЕТ». Он удивлялся, что произошло со мной, моей силой и оптимизмом.
Я позволила ему поверить, что все это у меня есть. Разве я не говорила с самого начала, что способна все преодолеть? А стоило мне почувствовать, что мужчина отдаляется, я тут же его бросала, чтобы решение оставалось за мной, чтобы инициатором разрыва была именно я. Но потом, когда мужчина говорил, что уходит навсегда, мне становилось стыдно и я начинала умолять его остаться.
Один мой парень любил киберпанк и постапокалиптические романы. (В Сан-Франциско все любят научную фантастику, и детское увлечение подобными книгами превратило меня в девушку из антиутопии.) Мы с ним делились своими историями, закупали продукты, которые помогут нам выжить после апокалипсиса, и фотографировались в защитной форме с мачете на фоне экзотических конструкций Олбани-Балб. Я побрила половину головы, потому что он сказал, что это будет классно. Мы были вместе меньше года, когда он впервые взял меня на стрельбище, где я с удовольствием обнаружила в себе талант стрелка. Все мои пули аккуратно легли в голову бумажной фигуры. Через неделю парень меня бросил. Он сказал, что я его пугаю: однажды я могу проснуться и точно так же всадить пулю ему в голову.
Я была просто раздавлена. Три месяца я питалась исключительно виски Jameson и кукурузными хлопьями — одна коробка на все это время. Мне хватало всего чуть-чуть, после чего меня начинало тошнить. Я так похудела, что ребра мои стали напоминать стремянку, а позвонки грозили прорвать кожу на спине.
«Я же думала, что решила эту проблему, — целыми днями твердила я себе. — Думала, что стала хорошей девочкой!» Я судорожно рылась в воспоминаниях, пытаясь понять, как, несмотря на все мои усилия, моя ужасная гнилая суть сумела прорвать укрепления и выйти наружу. Я вспоминала каждое сказанное мной слово, каждый поступок. Как же это произошло?
Ужас нарастал очень быстро, грозя поглотить всю меня. Он вышибал из меня дух, когда я возвращалась домой с работы. Мне приходилось сворачивать в темные переулки и прислоняться к влажным стенам, судорожно дыша и терзаясь чувством горя и страха.
Но я справилась с этим. Точно так же, как справлялась с любой волной ужаса. По пятницам я оставалась на работе до полуночи, а в воскресенье приходила в офис в семь утра. Я вызывалась работать в Рождество и Новый год. Иногда я работала, а по щекам моим текли слезы, и я с трудом разбирала слова на экране монитора. Я пила одну банку диетической «колы» за другой, бежала в корейскую закусочную — на день мне хватало всего пары роллов, — а потом продолжала работать. Я проверяла электронную почту, слушала собственные плейлисты, а потом писала всем своим знакомым, чтобы найти себе очередную вечеринку. Я твердила себе, что все в порядке, у меня прекрасная жизнь, я вовсе не грущу. Я рассылала письма и хлестала виски, чтобы хотя бы в два часа ночи кое‑как заснуть. В изножье моей кровати рядами выстраивались пустые бутылки. Я выжимала собственное тело, как полотенце, вцепляясь в оба конца покрасневшими от напряжение кулаками и зубами. «Все в порядке, все в порядке, все в порядке», — твердила я себе. Как‑нибудь я проснусь утром и обнаружу на своей полке новую награду, новое достижение, о котором я и мечтать не могла. И вот тогда‑то, наконец, все действительно будет в порядке. В идеальном порядке. На один день. А может быть, на час. А потом щупальца ужаса снова проникнут в поле моего зрения. И придется все начинать сначала.