«Невозможно прийти за помощью к близким»: как борются с домашним насилием на Кавказе

Марьям Алиева стала известной благодаря блогу в Instagram (принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской и запрещена), а затем занялась правозащитой — она помогает добиваться справедливости женщинам, пострадавшим от насилия. В 2020 году она выпустила книгу «Не молчи» с историями жертв изнасилований, в 2021-м — книгу «Письма папам» в соавторстве с журналистками Аидой Мирмаксумовой и Светланой Анохиной: в ней собраны анонимные письма женщин, которые обращаются к своим отцам.

— Ваш блог ведь изначально создавался не для того, чтобы писать о насилии и подобных проблемах. Как вы пришли к этой теме?

— Вообще блог создавался от безделья. Мне было скучно, я увлеклась этнографией и решила об этом писать. И писала не о таких «традициях», которые даже не традиции, а скорее романтизация прошлого, а о действительно древних обычаях, которые у многих вызывали даже, мягко говоря, возмущение. Я спокойно вела этот блог, а потом — у меня уже было порядка 20 000 подписчиков — подумала: а почему бы не поговорить на социальные темы? 

Началось все с обсуждения многоженства на Кавказе и того, к чему оно приводит. Я решила поделиться историей, которая произошла с моей близкой подругой — ее изнасиловал двоюродный брат. Я делилась чувствами, которые испытала, когда она сказала, что побоялась рассказать об этом своему отцу и брату, потому что понимала, что ей же будет хуже. Не могу сказать, что я до этого жила в мире единорогов, но мне было тяжело принять тот факт, что человек не может прийти за помощью к своим близким. Что не насильника накажут, а пострадавшую, и обвинят ее не потому, что действительно считают виноватой, а потому, что так культура сложилась. Потому что если они будут ее защищать, их не поймут.

Я написала об этом, и мой пост разлетелся по всем пабликам. Я этого сама не ожидала. Огромное количество девушек стали рассказывать свои истории — что они вот так же не смогли обратиться за помощью к близким. В первые две недели я получала больше сотни писем в день. И на электронную почту, и в директ, и в комментарии. 

Была и травля. Люди заходили на страницу, видели, что я в хиджабе, и писали: «Это вообще недопустимо! Ты еще и в хиджабе. Тебе не стыдно говорить на эти темы?» 

Дальше я стала думать, как помогать пострадавшим. Невозможно поднять эту тему и оставить. Когда такой большой отклик, кажется, что надо что-то делать, нельзя сидеть сложа руки.

— Когда я читала вашу книгу, то обратила внимание, что в каждой истории есть момент, когда героиня говорит «Мне было стыдно» и не рассказывает о пережитом насилии близким. От этого возникает чувство безысходности. Потому что если нет законов — можно принять законы, если не работают правоохранительные органы — можно пытаться заставить их работать, но если есть убеждение, что нельзя даже обращаться за помощью, то вообще непонятно, что с этим делать.

— Да. Это постоянно происходит. У меня была история, когда я два месяца уговаривала женщину написать заявление на мужчину, который приставал к ее восьмилетней дочери. А она переживала, что девочке в будущем выходить замуж, ну и кто ее такую возьмет? Да еще боялась, что ее саму обвинят, что неправильно одевала ребенка — в слишком короткие шортики.

Действительно, можно заставить работать правоохранительные органы (даже в России можно), но что делать, когда человек ввиду культурных особенностей не хочет обращаться за помощью? Не знаю. Но это и есть причина, по которой я начала всем этим заниматься. Мне захотелось это изменить. Не знаю, насколько успешно, но в каких-то отдельных случаях получается.

— Часто женщинам достается именно от женщин. 

— Да, это удивительно. Но я понимаю, почему так: они хотят защититься, хотят объяснить себе, что насилие случается по какой-то причине — была в короткой юбке, гуляла в темное время суток. «А я так делать не буду, и меня это не коснется». Принять тот факт, что от тебя ничего не зависит, что ты можешь вообще на улицу не выходить, но с тобой это сделает отец, — страшно.

Но я злюсь. Хотя понимаю, что есть эта причина, все равно каждый раз, когда вижу комментарии «А что она там делала?», «А почему она так была одета?», «А меня не трогают», «Я столько лет живу, в мою сторону даже никто косо не посмотрит. Все дело в поведении» — это бесит.

— У вас в книге есть комментарий психолога, которая объясняет, чтó не так с насильниками, с их психикой. Но причина насилия может быть не в чьей-то склонности к девиантному поведению, а в дисбалансе власти. Когда одни находятся в подчиненном положении, а другие безнаказанны, насилие совершается потому, что для него есть возможность. 

— Я даже больше скажу. У нас, по крайней мере на Кавказе, если девушку изнасилуют, все будут знать имя этой девушки и как она выглядит. На насильника такого внимания не обращают. Никто не будет считать его семью опозоренной на семь поколений вперед. Никто не скажет, что за него теперь никто замуж не выйдет. Ну, скажут, что он неправильно поступил.

Несколько лет назад была ситуация: мне скинули видео, на котором трое молодых людей издевались над девочкой лет 13–14, резали на ней белье. Меня попросили ее найти и помочь ей. Я стала об этом писать и выложила у себя скриншот — но на нем было видно не девочку, а лицо одного из парней. И мне стала писать его жена (с момента съемок прошло время, он успел жениться): мол, оставьте его в покое, он покаялся. Весело! Девочка, даже если покается — хотя в чем? — все равно для всех будет виновата, все будут знать, что она «испорчена». А он спокойно женился, и жена за него заступается. 

— Вы рассказали о резкой реакции на ваши посты. Какой тогда была реакция на книгу?

— Один кавказский книжный блогер сделал на нее обзор. Он все не мог понять — почему же я так подробно рассказываю о том, как происходит изнасилование? И посчитал, что я это делаю, чтобы опозорить Кавказ и мусульман, а девочки сами виноваты. После этого у меня открылся портал в ад. Мне обещали плеснуть кислотой в лицо, зарезать, кто-то написал заявление в прокуратуру о том, что я оскорбляю чувства верующих. 

Какие-то люди вызывали на разборки моего мужа, мол, что это твоя жена там творит? Он в ответ спрашивал: «А что, у тебя другая позиция, ты не считаешь, что изнасилования — это плохо?» Все согласны, что изнасилования — это плохо. Но — «девочки сами виноваты».

В конце концов выяснилось: основная претензия недовольных — что книга о Кавказе. Большинство отрицает, что у нас есть такие проблемы. Они ссылаются на какую-то статистику, согласно которой, 99% девочек, которые пишут заявления, это подставные люди, которым нужны деньги. Но какие деньги, когда после написания такого заявления у тебя вся жизнь идет под откос?

— А были ли мужчины, которые вас поддержали?

— Да. Хотя им было сложно меня поддерживать. Некоторые писали со скрытых страниц, мол, если где-то нужна помощь, то я готов, только никому не говори мое имя. Было несколько ребят, которые открыто высказывались в мою поддержку, но их потом травили. Причем часто их травили женщины: «Она же феминистка, как вы можете с ней соглашаться?» 

— Вы приняли участие в проекте «Отцы и дочки», в котором женщины писали открытые, но анонимные письма своим отцам, а затем эти письма начитывались на камеру, и про это тоже выпустили книгу. Что для вас при этой работе стало самым главным?

— Все началось с того, что меня попросили прочесть письмо классной художницы Заиры Панаевой. Я его прочла, мне стало очень интересно, и спустя некоторое время я предложила своим подписчицам написать такие же письма папам.

Это не всегда были страшные письма, в которых звучали обвинения или обиды. Многие писали: «Папа, я тебя люблю», потому что сказать это — ввиду, опять-таки, культурных особенностей, ввиду расстояния между отцом и детьми — невозможно. Неожиданно много девушек откликнулись. Я рассказала об этом авторам проекта Светлане Анохиной и Аиде Мирмаксумовой, и мы подготовили книгу «Письма папам». В ней есть и мое письмо — не скажу, какое.

Для меня это возможность, во-первых, сделать так, чтобы этих девочек услышали. Во-вторых — обратиться к папам, сказать: смотрите, это же просто энциклопедия ошибок, которые нельзя допускать. 

Кстати, реакция на эту книгу тоже была неоднозначной. Многим показалось, что она развращает, потому что так близко общаться с отцами нельзя. Но этот проект стал для меня отдушиной, и я очень рада, что мы это сделали.

— Я, готовясь к нашему разговору, читала об этой традиции отцовской отстраненности и увидела две картины. В одних семьях отец — все контролирующий и все запрещающий человек. В других эта функция контроля и запрета лежит на матери, а отец как будто ни при чем, просто такая далекая фигура. Получается, что необходимость следовать множеству культурных запретов еще и женщину как будто отделяет от детей.

— Это перекладывание запретов на маму тоже связано с тем, что папа не может эмоции выражать. Мама должна быть бабайкой, а папа — ну просто не снизошел до того, чтобы общаться с детьми. Это тоже часть культуры, в которой отец, если он близок с детьми, он как будто слабый.

— В последние годы феминистки бьются за принятие закона о профилактике домашнего насилия. Как вам кажется, должен ли этот закон учитывать местные особенности, традиции? Представим, что он принят: может ли оказаться, что в каких-то регионах его реализация буксует просто потому, что он написан в Москве?

— Думаю, у нас любой закон при желании можно адаптировать под регион. Я не вижу в этом проблемы. 

Я очень часто сталкиваюсь с ситуацией: женщина пишет, что ей нужна помощь, я включаюсь, пытаюсь помочь, и внезапно она говорит: «Я помирилась с мужем, у нас все хорошо». Люди боятся, что если будет такой закон, так сделать уже не получится, абьюзера обязательно посадят, уж лучше тогда потерпеть. Но тогда получается, и другие пусть терпят?

— Сотрудники шелтеров подтверждают: в среднем семь раз женщина может возвращаться к абьюзеру, уходить обратно в ситуацию насилия.

— А потом она еще и «светит» этот шелтер, посторонним становится известно, где он находится, из-за нее другим пострадавшим приходится переезжать. Многие перестают работать с такими женщинами. И это тоже страшно, ведь если ты обратилась за помощью пять раз и пять раз уходила, в шестой раз тебе стыдно просить о помощи, и ты терпишь.

— Вокруг Кавказа сложился мрачный стереотип — забитые бесправные женщины, убийства чести. Но наверняка же картина сложнее.

 — Все зависит от конкретной семьи. В моей практике был случай с девочкой, которую семья отпустила одну в Америку учиться. Суперсовременная семья! Но когда девочка вернулась, ее попытались насильно выдать замуж. Или, помните, был скандал вокруг клиники, где делали женское обрезание — эта клиника даже не на Кавказе, а в Москве. Туда не жители далеких сел ходили. 

Рисовать все черной краской нельзя, потому что в культуре много полутонов, много моментов, связанных с традициями, которые нужно учитывать. Это одна из причин, почему классно было бы больше работать на Кавказе. Ведь часто женщины ввиду культурных расхождений не могут обращаться в крупные центры помощи в Центральной России. Например, было несколько случаев, когда женщины уходили из семей, разводились, но не могли уехать, потому что не было религиозного развода. 

— В советское время в нашей стране с переменным успехом провозглашалось равенство мужчин и женщин. В 1990-е произошел патриархатный разворот, многие вернулись к традиционным гендерным ролям. С конца 2000-х снова говорят о женской эмансипации. Как это все выглядит на Кавказе?

— Как это выглядит на Кавказе? Ты должна быть образованной и успешной, но тихой и послушной, готовить хинкал и радоваться, если твой муж возьмет вторую жену. В последние несколько лет стало модно рассуждать о том, что женщине не нужно образование. Эту тему даже некоторые блогеры подхватили, мол, наши бабушки не имели образования, но все равно были мудрыми. В то же время от женщины ждут, что она будет умной, будет зарабатывать деньги. И при этом сидеть дома.

Но девочки перестали с этим соглашаться. Начали действительно больше работать, добиваться успехов, достигать каких-то высот. Перестали довольствоваться малым. В этом смысле то, что происходит сейчас с девушками на Кавказе, очень здорово. И это заразительный пример. Даже в самые закрытые семьи проникает. 

Нам всем внушали, что если женщина успешна, то это обязательно либо что-то очень грязное, либо за ней стоит папа. А сейчас приходит понимание, что это не так. Что тебе даже не надо снимать хиджаб и тем более идти на что-то плохое, чтобы получать образование и работать. Что ты можешь быть в платке и при этом классной, успешной.

— Мы начали с того, что ваш блог изначально о традициях. Как сохранить традиции, но при этом не возвращать практики угнетения?

— Если бы те, кто активно выступает за сохранение традиций, начали эти традиции изучать, они бы первые сказали: ну его нафиг. Это все сказки, что женщины ходили, опустив глаза, и не могли сказать нет. По крайней мере у народов Дагестана. Женщины могли и подраться. Или, например, традиционно в Дагестане мужчина не мог сделать женщине замечание, не мог ее даже разглядывать. Или такая традиция: женщина могла сама себе выбрать мужа. Собрать вещички, прийти к нему домой и сказать: «Я буду твоей женой». 

Мне кажется, что сохранить именно культуру можно, оставив праздничные ритуалы. А традиции, связанные с отношениями внутри социума, на самом деле уже утрачены. И те, кто говорит о «сохранении традиций», пытаются воссоздать картинку, которая у них в головах. Но это не традиции.