«Ничего позитивного в жизни беженцев нет»: Манижа о фонде SILSILA и источниках силы

В мартовском номере журнала Forbes Woman опубликован спецпроект «Благотворительницы» — цикл интервью с женщинами — руководителями НКО в России о том, как они переживали кризис, начавшийся после 24 февраля 2022 года. Фондам пришлось справляться с увеличением запросов со стороны подопечных (на 42%) и снижением объема пожертвований и финансирования (на 52%). Спецпроект включает в себя интервью с директором фонда «Подари жизнь» Екатериной Шерговой, директором «Ночлежки» в Москве Дарьей Байбаковой, учредителем «Дома с маяком» Лидой Мониава, учредителем фонда «Дети-бабочки» Аленой Куратовой.

Фонд SILSILA начал работу в ноябре 2021 года, в Международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин. SILSILA изначально намеревался оказывать содействие в трудных жизненных ситуациях, бесплатную юридическую и психологическую помощь мигранткам, беженкам и представительницам восточных культур в ситуации домашнего насилия. 

Однако после 24 февраля 2022 года фонд SILSILA расширил работу, и в настоящее время предлагает бесплатное консультирование и сопровождение всем беженцам. 

В 2022 году 41% обратившихся находились в ситуации насилия, 7% были свидетелями насилия, 39% являются беженцами из Украины. Остальные обращения — непрофильные, однако по ним проводится индивидуальная работа. Кроме прямой помощи, SILSILA занимается профилактикой насилия и мигрантофобии. 

В интервью Forbes Woman Манижа рассказала, почему, несмотря на отмену концертов в России и потерю основных источников дохода, она продолжила заниматься развитием фонда, и о том, что стало для нее главным вызовом 2022 года.

— Двадцать четвертое февраля и фонд: как изменилась ваша работа?

— Конечно, нужно разделять мое личное состояние и состояние фонда. Мое личное моральное состояние было, как у большинства людей, подорвано. А фонд был основным вдохновением для меня весь прошлый год и остается сегодня.

Двадцать четвертого февраля фонду SILSILA, который мы запустили в ноябре 2021-го, было чуть больше трех месяцев. И когда большие фонды теряли поддержку компаний, брендов и часть фандрайзинга, у нас еще не было ни того, ни другого, ни третьего. Мы вошли в ледяную воду, и нам нужно было сразу реагировать. На нас обрушилось множество непрофильных запросов от украинских беженцев, и мы начали быстро перестраиваться.

Изначально основным фокусом для нас были проблемы насилия в различных культурных контекстах — более традиционных и патриархальных, которые мы условно описываем как восточные культуры. В России до сих пор не знают, как работать с мигрантками, в семьях которых домашнее насилие — норма, и они не могут справиться с этой проблемой из-за различных табу.

А весной стали появляться сообщения о домашнем насилии в украинских семьях, возникшем на фоне вынужденной миграции, и по итогам 2022 года они составили 40% от общего числа обращений в фонд SILSILA.

Вообще 40% обратившихся к нам людей — это те, кто переживает насилие, около 7% — свидетели насилия. Около 40% других обращений в наш фонд — от беженцев из Украины.

Около 10% за год — это обращения от мужчин-беженцев, тех, кому необходима кризисная психологическая помощь.

— Что для вас стало главным вызовом в этот период?

— Главным вызовом было не остановиться. Хотя мотивации было очень мало. Мое окружение — это в том числе люди, которые работают с НКО, и в марте я испугалась, что помогающие организации будут не в состоянии продолжать свою деятельность. И у нас родилась мысль, что нужно помогать помогающим. Это была моя частная инициатива. Мы с моей командой музыкантов дали более 30 бесплатных благотворительных концертов. Мы их не афишировали, а просто приезжали на территорию фондов и пели для сотрудников, волонтеров и подопечных. Кормили их, давали возможность выплакаться. Это была такая музыкальная терапия и для нас, и для меня в том числе.

— Вы открыто выступаете против происходящего. Это повлияло на вас и работу фонда?

— Отмена концертов повлекла уменьшение финансовых возможностей, и самым главным вызовом было продолжить работу фонда в момент, когда у меня нет основного притока финансов. И, кстати говоря, я продолжаю получать угрозы. Я не хочу драматизировать, честно, все это сложно. Но я уже как-то это приняла.

Когда мы с моей мамой, бежав из своей страны, оказались на улице, нам помогли простые люди

— Снижение числа пожертвований — главная трудность этого времени для всех благотворительных организаций. Как изменился объем пожертвований в ваш фонд?

— До февраля мы еще не успели сформировать основной объем пожертвований. И это связано не только с тем, что мы молодой фонд. В целом тема, которой мы занимаемся, очень дискомфортная, сложная и стигматизированная. Но когда мне как артисту удается говорить о фонде и о проблемах насилия, беженцах и мигрантах, это, конечно, сильно повышает доверие и стимулирует пожертвования. Когда мы провели первый «Неотменяемый концерт» — онлайн-концерт 8 июля, в мой день рождения, — донаты увеличились. И в туре, который мы начали с командой осенью прошлого года, часть средств с концертов я лично направила на работу фонда.

— Тема мигрантов, которой вы занимаетесь, сложная и стигматизированная. Как вы с этим работаете?

— Многие нас спрашивают: «Зачем работать с мигрантами? Зачем говорить об их правах?». Исходя из личного опыта, могу сказать: это очень важно. Когда мы с моей мамой, бежав из своей страны, оказались на улице, нам помогли простые люди. В самый сложный момент одна женщина пустила пожить к себе нас с мамой, совершенно незнакомых для нее людей. Она оказала нам помощь, и мы до сих пор дружим с ней и со всеми людьми, кто не оставил нас тогда. Такое человечное отношение сильно повлияло на меня и на все, что я сейчас делаю. Общество развивается, но почему-то страх и негативное отношение к мигрантам продолжают расти. Изменение отношения к мигрантам — одна из наших целей. Для нас это не просто красивые слова, мы в это вкладываем конкретные программы.

— Вы с мамой бежали от гражданской войны в Таджикистане в Россию в 1993 году. Когда вы сегодня общаетесь с беженцами, их истории отзываются личной болью? Это скорее помогает вам или мешает?

— Если у тебя разрывается сердце, когда ты помогаешь, это может травмировать того, кому ты помогаешь. Когда я взаимодействую со взрослыми беженцами или их детьми, у меня не подключаются эмоции. Я хорошо понимаю, что они чувствуют, и ни в коем случае не хотела бы отвечать на вопрос «Как ты справляешься?». Ничего позитивного в жизни беженцев нет. И если мы сейчас есть друг у друга, моя личная задача — хотя бы час взаимодействия сделать максимально эффективным. Мы разговариваем и пьем чай. С детьми занимаемся музыкой. Это такая вокальная терапия: мы учимся петь по нотам и иногда пропевать или выкрикивать эмоции.

— Вы посещаете ПВР (пункты временного размещения). Какое впечатление они на вас произвели? В каких условиях живут беженцы?

— Я уже много лет занимаюсь проблемой беженцев и сама была беженкой. Любые условия, которые ты дашь (неважно, отель это или лагерь), одинаково не равны дому.

На протяжении прошлого года я была в разных ПВР. В этой работе не участвует фонд SILSILA, это была моя личная инициатива — если угодно, миссия. Я помогала организовывать лагеря для детей и участвовала в психологических консультациях, давала мастер-классы. Было несколько случаев, которые меня сильно расстроили.

Рядом с территорией одного из ПВР находился лагерь для детей. И ребята, родившиеся в России, играли с маленькой девочкой из Украины. Все было в порядке, пока воспитатель не запретила детям общаться друг с другом. Оказалось, что украинская девочка на вопрос, как у нее дела, ответила, что у нее кошка на мине подорвалась. «Что я должна детям отвечать? Зачем вы травмируете наших детей?» — возмущалась вожатая. Реакция вожатой привела к разногласиям между детьми. Получается, что детские конфликты порождают взрослые.

И другой случай — это когда женщины во время психологических консультаций говорили, что им страшно за своих детей, потому что в информационном поле много ненависти к украинцам. Мне очень больно оттого, что женщины боятся за своих детей. Им и без того тяжело находиться вдали от дома. 

— Что, на ваш взгляд, изменилось в первую очередь для сферы благотворительности в России в прошлом году?

— Институциональной благотворительности в России не так много лет. Самому старшему фонду около двадцати, а это очень недолгая практика. Когда я была беженкой, я не знала, что существуют организации, которые могут мне помочь, и моя мама, будучи уже взрослой женщиной, тоже об этом не знала.

Последние 10 лет люди стали чаще обращать внимание на это, появились удобные сервисы, которые позволяют делать ежемесячные донаты в фонды, появилась правильная терминология — «инклюзивность», «особенные дети». Это очень важные вещи. Но даже при всем этом только к 2022 году в соцопросах на тему помощи стали появляться такие категории, как «женщины в ситуации домашнего насилия». Даже когда в 2022-м мне звонили друзья и спрашивали, кому помочь, и я рассказывала про разные организации, они снова перезванивали со словами: «Скажи мне, в какой детский фонд перевести деньги?» Если говорить про помощь детям, этот сектор даже за прошедший год подрос. Но все сложные социальные проблемы — домашнее насилие, проблемы миграции — очень просели. И нашей культуре благотворительности, конечно, нужно взрослеть. Это то, что мы тоже делаем как фонд, — профессионализация, просвещение и профилактика. Какие будут последствия, если мы не будем совместно развиваться? К сожалению, мне кажется, мы не выстоим по-другому.

— Как на вас лично влияет работа с беженцами?

— Помогает видеть, что мир не может существовать в состоянии постоянной небезопасности и войн. Невозможно принимать мир таким. По статистике УВКБ (Управления Верховного комиссара по делам беженцев) ООН порядка 100 млн человек в мире — это люди без гражданства, те, кто бежал от войн и вооруженных конфликтов, гуманитарных и природных катастроф. Это колоссальная цифра. И нельзя опускать руки и игнорировать ее, говорить себе: «Зачем мне об этом думать? У меня своя жизнь». Безусловно, каждый имеет право заниматься своей жизнью, но если никто не посмотрит в сторону нуждающегося, мир просто расколется.

Мой мир сформировала моя личная история. Мою миссию сформировали люди, которые мне помогали. Благодаря им я поняла, что, встретив человека с такой же проблемой, поступлю так, как поступали со мной. 

— Появились ли у вас в 2022 году новые моральные вызовы? Что повлияло на ваше собственное решение остаться в России и продолжать делать свою работу, не менять страну?

— Cамый главный выбор — остаться в России и продолжать работать отсюда, несмотря на все сложности. А сложности объективные. Вся моя концертная деятельность заблокирована на территории Российской Федерации. Я каждый раз подвергаюсь минимум двухчасовым допросам при выезде из страны и на въезде. Это все очень неприятно, но для меня важно, чтобы фонд, несмотря ни на что, продолжал работать. После 24 февраля я осознала, что фонд — это и есть моя важнейшая миссия. И наша главная задача, как и любого фонда, — сделать так, чтобы люди со временем в нас перестали нуждаться. Если они нуждаются — и сейчас особенно, — значит, работа есть и будет. То, что происходит, — гуманитарная катастрофа, которая отменяет самые главные ценности фонда и мои: это безопасность и ненасилие. Поэтому мы не могли не откликнуться и не расширить фокус помощи.

— Удалось ли вам сохранить работу над программами, которые вы задумывали еще в 2021-м году?

— Да, за 2022 год нам удалось сохранить фокус на четырех важных программах, которые мы разрабатывали до открытия фонда. Все они называются «пространствами» и формируют одно общее пространство безопасности, к которому мы стремимся.

«Пространство доверия» — это основная программа фонда, та самая прямая помощь людям в трудной жизненной ситуации. Фонд бесплатно предоставляет юридические и психологические консультации, консультации по финансовой грамотности: мы полностью сопровождаем своих подопечных, начиная с их первого обращения. Это непростой и долгий путь — он может длиться по несколько месяцев. 

В «Пространстве просвещения» наши специалисты создают информационные материалы для профилактики насилия. С марта 2022 года мы каждый месяц проводили открытые встречи, во время которых говорили о профилактике домашнего насилия.

«Пространство экспертизы» — это профилактика внутри компаний, повышение осведомленности и профессионализации специалистов. После 24 февраля многим захотелось помогать другим. Но волонтерскую работу без подготовки сложно выдержать. Мы были свидетелями ситуаций, когда волонтерам психологически было тяжело переносить напряжение. Поэтому мы усилили работу по подготовке волонтеров. На наших подготовительных курсах побывали более 200 человек из разных частей мира: Центральной Азии, США, Европы и России.

«Пространство партнерства» — программа, которой я очень горжусь. Мы ездили с мамой по Кавказу и Центральной Азии, создавали сеть между специалистами разных стран, чтобы вместе работать над различными кейсами. Например, релокация клиенток и поиск убежища для них были бы непосильны для нас с мамой в одиночку. 

— Важно, что вы не опускаете руки.

— Стараемся, как можем. Иногда уже вообще нет сил и хочется спрятаться под одеяло… Но чувство ответственности воспитано и никуда не уходит, слава богу.

— Про «спрятаться под одеяло». Вы говорили в интервью, что именно в 2022 году поняли фразу «береги себя»: важно беречь себя, чтобы потом беречь других. Как вы защищаете свою собственную психику?

— В первую очередь, я окружаю себя различными источниками силы, а не тем, что меня обесточивает, потому что я и так часто выгораю. Долгое время я даже музыку не могла слушать. Начала слушать недавно. 

Еще есть какие-то базовые вещи. Я стараюсь пить много воды. Замедляться. Есть практика художницы Марины Абрамович, которая рекомендует научиться медленно пить воду, двигаться, дышать, говорить. Это очень важно. Есть различные дыхательные практики, которые мне помогают, медитации.

— Как 2022 год вас изменил? 

— Этот год меня избавил от разного ненужного, лишнего и сфокусировал меня. Фокус жизни, на самом деле, не такой широкий, как нам казалось раньше. Фокус жизни — на самой жизни и ее продолжении во что бы то ни стало.

— Остаться в России и не иметь возможности выступать на концертах — это жертва для вас?

— Я не считаю это жертвой. Это выбор и желание продолжать деятельность, которую мы когда-то начали. Мы занимались проблемами беженцев и до 24 февраля. Я продолжаю оставаться послом доброй воли Агентства ООН по делам беженцев в России. Это часть меня, и я не видела для себя никакой опции куда-то уезжать и дистанционно что-то делать. Но при этом я не осуждаю тех, кто уезжает, или тех, кто остается. Это выбор каждого человека.