Смелость, отчаяние и «рай под ногами»: что стоит за женскими протестами на Кавказе
«Я не понял. Там женщина что ли указывает мужикам, что делать??? Слушайте, ребята. Разбудите меня скоренько. У меня в семье такое не прокатит, а это на Кавказе???» — так прокомментировал разлетевшиеся по соцсетям фрагменты видео, снятых во время женских протестов на Кавказе, один из региональных общественных деятелей (скриншот есть в распоряжении редакции. — Forbes Woman).
На этих коротких роликах, которые появились в сети в первые дни после объявления частичной мобилизации с тэгами «Дагестан», «Кабардино-Балкария», «Чечня», полицейский убегает от разгневанных женщин, а те скандируют лозунги в поддержку мира с запрещенным сегодня словом из пяти букв.
Удивление комментатора очень достоверно передает и запечатленный в нем социальный конфликт, и широкую общественную реакцию на само явление протестов женщин Востока.
«А это на Кавказе?»
С одной стороны, уже несколько лет Россия учится говорить вслух слово, которое долгое время было табуировано, — «насилие». И все эти годы общество все лучше усваивает: женщины наиболее уязвимы перед лицом насилия, а уж женщины Кавказа — и подавно.
Однако пока этот общественный диалог мало что меняет в реальном масштабе проблемы. Равноправие и, как следствие, безопасность женщин по-прежнему остаются только идеей. Причем все еще неоднозначной, и не только на уровне государства и общества, но и на уровне семей — взять хотя бы упомянутый выше комментарий. Даже по официальным данным ВЦИОМ, 40% опрошенных россиян сообщают, что в знакомых им семьях были случаи побоев или применения силы, а независимые исследования иллюстрируют, насколько нормализовано применение физических наказаний в семье. И громкие трагедии Кавказа, увы, особенно часто подтверждают это.
С другой стороны, сложно найти достоверное происхождение, но легко проследить достаточно широкую растиражированность идеи «рай / небо под ногами матерей» (популярная фраза, которая толкуется как свидетельство особого положения матерей в мусульманском обществе. — Forbes Woman). Она прямо ассоциируется с восточными, в том числе кавказскими, народами и как будто закрепляет священную, то есть неприкосновенную роль мусульманских матерей.
При этом женские протесты именно в восточных культурах, в более патриархальных обществах — не такая уж редкость, как может казаться. Сами представители восточных культур и их исследователи усматривают в этом явлении и социальные, и культурные, и религиозные корни.
И когда эта, казалось бы, парадоксальная практика становится достоянием общественности, это действительно вызывает как минимум удивление. Чаще — ощущение смелости и силы, о чем вместе с репостами видео из Дагестана и Чечни писали многие пользователи социальных сетей, цитируя при этом поэтов Кавказа и используя красивые метафоры.
Кстати, общая риторика о том, что теперь именно женщины России имеют реальную возможность изменить положение дел, а значит, почти что должны это сделать, появилась в ответ на события 21 сентября мгновенно. Как и существовала ранее: в ответ на крупнейшие войны XX века в 1980 году даже был учрежден Международный день борьбы женщин за мир — он отмечается ежегодно 25 октября.
Впрочем, исторические реалии и голоса самих женщин, в том числе женщин Кавказа, позволяют увидеть более достоверную картину — без романтизации.
«Главные бенефициары перемен»
Масштабнейшая серия антиправительственных восстаний и вооруженных мятежей, которая охватила арабский мир в начале 2010-х годов, вошла в историю под символическим названием «арабская весна». И аналитики сходятся во мнении, что важную (если не ключевую) роль в этом процессе сыграли именно женщины. Впрочем, можно легко представить, что стоит за формулировкой «заплатили высокую цену», которая описывает ответ на их участие в протестах.
Не успели талибы (движение «Талибан» — запрещенная в РФ террористическая организация. — Forbes Woman) избиениями и выстрелами в воздух разогнать митинги афганских женщин в Кабуле в августе 2022 года, как весь мир переключил внимание на протесты женщин в Иране. Они вызваны смертью Махсы Амини — молодой девушки, которая была задержана полицией нравов за то, что из-под ее платка были видны волосы, и которая по неустановленным причинам скончалась через несколько дней после задержания. Этому прецеденту уже сейчас посвящено более 2 млн публикаций в интернете. В течение одиннадцати дней протестов было убито не менее 76 участников и участниц акций. Например, 22-летняя азербайджанка Хадис Наджафи — на видео она без платка отбрасывает волосы за плечи и туго стягивает их в хвост перед протестующими — была застрелена.
Многие имена женщин Востока служат подобными символами протеста.
Например, правозащитница Манал Аль-Шариф организовала в Саудовской Аравии в том числе кампанию за право женщин на вождение автомобиля — впоследствии запрет был отменен. Манал неоднократно подвергалась арестам.
Активистка из Мьянмы Аун Сан Су Чжи, которая выступала перед полумиллионными митингами, продвигала идеи ненасилия и стала лауреатом Нобелевской премии, сейчас вновь находится в тюрьме.
Иранская активистка по правам женщин Саба Корд Афшари приговорена к 7,5 годам лишения свободы.
Сестры Мирабаль — политические активистки и национальные героини Республики Доминикана. Благодаря их участию движение против диктатуры усилилось, и режим пал. Трое из четырех сестер были убиты по приказу диктатора.
Фаррохру Парса — так и не покоренную — расстреляли во время иранской революции. И так далее.
Подобное «превращение из жертв в лидеров протеста» оценивается извне именно как «неожиданное». Впрочем, ответ на вопрос, что движет этими женщинами, кажется вполне очевидным: они «самые бесправные жертвы режимов», а потому и «главные бенефициары перемен», более всего заинтересованные в их наступлении.
Отчаяние и смелость
«Женщины от отчаяния могут потерять страх, а на Кавказе отчаяние — это частое явление». Так резюмирует свое мнение о недавних женских протестах против мобилизации даргинка, представительница одного из коренных народов Дагестана. Женщина другого коренного народа, рутульцев, помогает лучше понять, откуда берется такое отчаяние: «Женщины — самые уязвимые в кавказском традиционном обществе. Они в большинстве своем полностью зависят от мужчин своего рода. Конечно, лишиться своих опекунов очень страшно. Тут дело даже не в финансах, а в целом в отношении к женщинам в обществе. Например, если нужно будет решить какую-то проблему, без мужчины на женщину даже не обратят внимания».
Ислам всеобъемлющ, его семейное право заранее определяет роль женщины, жены, матери и даже разведенных. Ислам не предусматривает роль женщины как защитницы — той, кого сегодня назвали бы активисткой от слова «act», то есть «действовать». Ведь женщина слаба. Праведным мусульманским женам в отсутствие мужа (например, при вооруженных конфликтах) необходимо хранить свою верность и сохранять его имущество от внешних посягательств. Но такая мужская «опека» в реальности часто становится источником не защищенности, а, напротив, уязвимости.
Например, сегодня хорошо известно, что институт многоженства — один из дополнительных факторов риска для безопасности мусульманки. Это явление окрепло, когда быстрое распространение ислама в 610 году н. э. ставило под угрозу уже имеющиеся политические системы на Аравийском полуострове. Мусульманам пришлось бежать из Мекки — родины своей религии. Последующие арабские завоевания с целью открыть ислам миру требовали участия большого количества мужчин. Это в том числе укрепило многоженство в регионе: большее количество женщин были под опекой меньшего количества мужчин, становясь второй, третьей или четвертой женой.
«Женщины давно взяли все обязанности на себя»
Представительница аварского коренного народа Дагестана, рассуждая о протестах против мобилизации, уверена: «Если смотреть, кто действительно управляет семьей, вы найдете женщину, мать семейства. Как правило, вся тяжелая работа и обеспечение семьи лежит именно на женских плечах. Она поддерживает порядок в доме, контролирует детей и регулирует всю жизнедеятельность дома. Женщины давно взяли все обязанности на себя, оставив мужчинам лишь отдых и чин».
Действительно ли на очередной странице истории мы снова видим, как восточные женщины превращаются «из жертв в лидеров протеста», то есть из объекта злоупотребления в субъект действий? Еще одна жительница Дагестана тоже видит трансформацию, однако иного рода: «Это закономерность, жертвы всегда становятся в позу спасателей. Тем более сильные духом женщины Кавказа».
Быть спасателем и быть субъектом действий и перемен к лучшему в собственной жизни — явления очень разные, а точнее, противоположные. Об этом говорит и жительница Ингушетии: «Женщины готовы идти на все ради мужчин, их этому и учат. Готовы идти против власти, лишь бы спасти своих мужчин. Даже в повседневной жизни это замечается, ведь все дела делает женщина».
В ответ на вопрос о том, откуда происходит инициатива этой стратегии — взять на себя даже прямые риски безопасности, несколько респонденток сообщают одно и то же, хотя с разной эмоциональной окраской. От наиболее нейтрального: «Сами мужчины не участвовали в этом, дабы не получить повестки прямо на митинге. Удобнее — попросить женщин». До совсем не нейтрального: «Мужья-ахишки (ирон. «братишки». — Forbes Woman) выгнали их [женщин] протестовать, пока сами вальяжно вещают на своих каналах о необходимости этих самых протестов».
Смелость и сила протестующих на Кавказе женщин неоспоримы. Однако точнее всего противоречивость и боль этого современного «женского лица» протестов передают слова юной чеченки: «Я очень горжусь тем, что наши женщины такие смелые, отважные, готовые идти на все. Но я гордилась бы еще больше, если бы женщины делали такое и для себя. Не только ради мужчин».
Как начинаются перемены
Уже вне контекста Кавказа и протестов восточных женщин, но в более широком гендерном контексте в первые же дни после объявления мобилизации в социальных сетях появились сообщения женщин: «Мужчины, просто четко скажите «нет» в военкомате, и тогда вас не мобилизуют», «Если на военкоме не осталось следов, значит, вы сами хотели» — и подобные. Эти реплики прямо апеллируют к самым типичным и самым болезненным аналогичным проявлениям виктимблейминга по отношению к женщинам, пережившим насилие. Чаще подобное обвинение жертв транслируют именно мужчины.
Эти реплики звучат жестко. Возможно, даже жестоко. Но в них гораздо больше, чем в метафорах или в символическом жертвоприношении женских жизней, о том, как на самом деле могут начаться перемены к лучшему — к большей защищенности и женщин, и мужчин. Не через балансирование между ролями жертвы и спасателя. И не через соревновательное измерение гендерного разрыва в переживании угрозы насилия.
Насилие не выбирает. На каждую силу всегда найдется сила превосходящая. Поэтому, если мы хотим жить в безопасности, это должен быть выбор всех — и мужчин, и женщин, и частных лиц, и власти. Исключений не может быть.
Авторы благодарят за помощь в подготовке материала Маркелова Сергея Валерьевича.
Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции.