«Наши ценности — наш иммунитет»: как сохранить гендерное равенство в период кризиса

24 марта 2022 года в Baccarat Cristal Room при поддержке ювелирной компании Mercury прошла встреча Forbes Woman Club. Главной темой стали ценности равенства, свободы, гуманизма. О том, как в условиях кризиса сохранить курс на построение справедливого и открытого общества и как помочь себе и другим в условиях турбулентности, говорили:

Екатерина Рыбакова — соосновательница и президент фонда поддержки предпринимательства и социальных проектов «Рыбаков Фонд», основательница сообщества «PRO Женщин»;

Елена Речкалова — руководитель ассоциации «Женщины в советах директоров»;

Алена Владимирская — сооснователь сервисов вакансий Facancy и «Лаборатория карьеры Алены Владимирской».

Модератором дискуссии стала главный редактор Forbes Woman Юлия Варшавская.

Среди гостей вечера были член Ассоциации независимых директоров АНД и руководитель рабочей группы по корпоративному управлению в здравоохранении Анна Ярвиц; юрист, партнер «Кучерена Групп» Анастасия Кучерена; адвокат, партнер BGP Litigation Виктория Дергунова; журналист, переводчик, бывший главный редактор Vogue и Interview Алена Долецкая.

Мы выбрали самые важные моменты дискуссии.

О самоуважении

Елена Речкалова: Женщины в кризисные времена всегда берут на себя бóльшую нагрузку. Я банкир, занималась потребительским кредитованием, в моем профессиональном портфеле более 350 млрд рублей. Могу сказать, что женщины более надежные заемщики. Я считаю, что наши российские женщины очень сильные, профессиональные, ответственные, мультифункциональны, но они не заявляют о своих преимуществах. Мы привыкли нести нагрузку, но вот эта неуверенность в себе, представление о том, что мы можем быть только вторыми, являются сдерживающим фактором, барьером. 

Я однажды выступала на внутрирегиональном совещании. Перед этим награждали женщину, которая из убыточного предприятия сделала передовую фабрику. Она потом подходит ко мне и говорит: «Извините, пожалуйста, а можно мне вашу презентацию? Я хочу ее показать». Я говорю: «Кому вы хотите ее показать?» — «Я хочу показать мужу». — «А кто ваш муж?» — «Мой муж — это мой водитель, я специально, чтобы он был под контролем, сделала его своим водителем». Я говорю: «Скажите, пожалуйста, а когда у вас заканчивается работа, он вас привозит домой… Вы что делаете?» И она произносит хрестоматийную фразу: «Ну как же, он устал. Он смотрит телевизор. А я готовлю ужин, делаю уроки с детьми». Я говорю: «А почему он не может сделать уроки с детьми и приготовить ужин?» — «Ну, он же никогда этого не сделает. Он этого сделать не сумеет. Так вы дадите вашу презентацию? Я покажу ее мужу, может быть, он меня уважать больше будет».

Самая большая проблема заключается в том, что наша жизнь — это самосбывающийся прогноз. Мы делаем то, что от нас ожидает общество. У нас нет ролевых моделей, которые могут себе позволить чуть больше, чем каждая из нас. Приведу данные исследования Facancy: женщины в три раза чаще, чем мужчины, отказываются от топовых вакансий потому, что даже не рассматривают для себя дальнейший карьерный рост, в то время как мужчины рассматривают свою должность как промежуточную.

Алена Владимирская: Там, где мужчина идет и получает должность, мы, женщины, пытаемся договариваться. Но при этом мы себя не очень ценим. И в попытках договориться женщину еще ужимают и должности, и в деньгах. 

А еще мы чаще всего страшные трусихи. Мы боимся подойти к руководителю и спросить: «Слушай, а расскажи мне про ситуацию на самом деле? При каких обстоятельствах ты меня уволишь? А сколько окладов выплатишь?»

Поэтому женщины в России отстают в должностях, отстают в деньгах. Давайте говорить честно, чаще всего они отстают  в скилах! Потому что мы внутри семьи не можем договориться о том, чтобы равное количество времени тратить на самообразование.

Об умении договариваться

Елена Речкалова: После кризиса 2008 года Credit Suisse проанализировал компании, которые лучше всего вышли из кризиса. И выяснилось, что это компании, которыми руководили женщины. То есть компании, в которых был гендерный паритет, не уходили в кризис либо быстрее из него выходили. Более того, по статистике, в кризисный год инвесторы вкладывали в компании, в которых женщины были руководителями, на 19% больше, дивиденды при этом были на 9% больше, а их акции росли на 10% быстрее, чем в компаниях, в которых не было гендерного равенства. Речь, надо оговориться, о крупных компаниях. 

Проблема России в том, что мы, говоря о правах женщин, не воспринимаем их как экономическую категорию. Но ведь в гендерном равенстве есть определенные экономические преимущества. Мужчины говорят: «Ну, женщины — они же другие». Так в этом наше конкурентное преимущество! Почему в компаниях, где в советах директоров женщины, бизнес растет больше? Потому что в них присутствуют люди, которые имеют разные мнения, разные подходы, разные заботы, разные проблемы. Женщины контролируют 80% потребительских расходов в домохозяйствах. Семь бирж сделали для компаний, выходящих на IPO, обязательным условием присутствие женщин на постах директоров. 

И еще один факт, о котором недавно услышала: если увеличить присутствие женщины в высшем руководстве страны на 5%, риск военных конфликтов уменьшается в пять раз.

Алена Владимирская: Я буду говорить очень откровенно. На мой взгляд, истории про гендерное равенство больше нет. Мир полыхает, растет уровень агрессии. Единственные, кто может принести мир и покой в этот мир, — это женщины. Не важно, на каком уровне руководства. Мы сейчас единственные, кто может все успокоить и внутренне переломить. Мальчики доказывают друг другу, что они круче. А девочки скорее будут договариваться. Мне кажется, у нас сейчас очень важная миссия. Она не про профессиональную реализацию — для большинства людей нет уже никакой реализации. Она про сохранение гуманизма, сохранение всего, что так важно и дорого. 

Я вижу это по своим клиентам: впервые за многие годы ко мне стали приходить мужчины-акционеры больших компаний и говорить: «Дай нам нормальную какую-нибудь тетеньку. Потому что мало того, что у нас все в тартарары летит, мы еще сами с собой переругались. Нам нужен кто-то, кто нас всех помирит, всех услышит и найдет точку компромисса». 

Вот простой пример. Мужчина идет работать, берет кредит, ипотеку, покупает квартиру. Женщина в эту квартиру вешает занавески и выбирает ковры. Кто в доме хозяин? На определенном этапе выясняется, что хозяин-то как раз — хозяйка! Она определяет, как живет эта семья, с кем она дружит, сколько у нее детей, что она покупает. Хотя мужчина при этом считает, что хозяин — он. Сейчас множество компаний начнут «валиться», потому что логистика, кредиты — все встало колом. Все основания бизнеса. И порядок в них, как и в домах, будут наводить женщины.

Екатерина Рыбакова: «Женское лидерство» — это современный тип лидерства. Оно отличается от авторитарного типа лидерства, при котором лидер ведет за собой группу, но не оглядывается на нее. Он идет к своим целям, и группа для него — всего лишь ресурс. А «женское лидерство» — это эмпатичный тип лидерства, с оглядкой на людей. С ними лидер договаривается о том, к каким целям они идут. Именно такой тип лидерства мы культивируем и всячески продвигаем в нашем сообществе.

Наше сообщество существует по принципу малых групп, которым ничего не нужно для того, чтобы собраться. В 2020 году у меня, честно говоря, была тревога — выдержит ли наше сообщество испытание тем кризисом. Мне казалось, что когда все сели на карантин и боятся заразиться ковидом, людям не до встреч. Но возможность находить поддержку в таких группах оказалась максимально востребованной. Наше сообщество за время пандемии выросло за первый год на 108%, потом еще на 70% — всего мы приросли на 19 000 участниц. 

Сейчас они говорят, что сообщество — это как раз то средство, которое помогает выстоять и справиться. Они делятся экспертизой и контактами, активно участвуют в менторстве. И еще очень важно, что это помогает выстоять психологически, не потерять дееспособность, мотивацию, не потерять смысл. 

О возможностях и опасностях кризиса

Алена Владимирская: Пока серьезного каскада увольнений нет и в ближайшие два-три месяца не будет. По двум причинам. Во-первых, те компании, которые уходят из России, рассчитывают, что смогут вернуться. А пока оплачивают сотрудникам вынужденный простой, платят зарплаты хотя бы частично. Во-вторых, правительство, наученное предыдущим кризисом, будет помогать большим компаниям, лишь бы не увольняли людей.

Если вас сейчас увольняют или сокращают, то либо компания совсем уходит с рынка, либо вы компании по какой-то причине оказались не нужны. Во втором случае вопрос к вам: как это получилось?

Надо прекратить жить в иллюзиях, подойти к руководителю и прямо спросить, через сколько месяцев вас уволят в худшем случае. Второе — выясняем, в чем мы сильны. И дальше либо ищем работу в другой отрасли (потому что если в вашей отрасли пошли увольнения, надо перепрыгивать в другие). Либо исходим из того, что во время кризиса делаются самые феерические карьеры. Люди из простых продажников за полгода становятся управляющими директорами. Появляются новые возможности, освобождаются должности, потому что кто-то уехал. И не важен ни возраст, ни пол, если ты можешь найти нишу, принести компании деньги. Я таких случаев знаю не один и не два.

Анна Ярвиц: Я соглашусь с Аленой Владимирской, дважды в моей карьере очень большое продвижение происходило в кризисные времена. Это не значит, что надо любить кризисы. Это значит, что надо быть готовым сказать «я могу».

Анастасия Кучерена: Каждый из нас должен помнить, что мир настолько изменился в один день, что наша безопасность — это не только быть независимой финансово и стремиться что-то делать, но и каждую минуту думать о том, что ты сказала, сделала, подписала. Потому что в эти времена все, что говорите и делаете, может, к сожалению, обернуться против вас. 

О переживании краха

Виктория Дергунова: Я могу сравнить свои ощущения 24 февраля с тем моментом, когда подорвали «Невский экспресс» (13 августа 2007 году поезд, следовавший из Москвы в Санкт-Петербург, потерпел крушение в результате террористического акта. — Forbes Woman), и я была в том поезде. У меня был сломан позвоночник, сотрясение мозга. Я понимала, что выживу, но и понимала, что даже не могу пошевелиться. Я не знала, что будет дальше с моей жизнью и с жизнями тех людей, которые были рядом со мной. Я не выбирала оказаться там в тот момент и понимала, что от меня уже ничего не зависит. 24 февраля я поняла, что разрушилось все, что я строила, «сыпятся» проекты, над которыми я работала годами. Я смотрю в глаза своему пятилетнему ребенку и не понимаю, какое будущее его ждет. Наверное, единственное, что помогает в такой ситуации — это стремление сохранить в себе человечность. Мне кажется, это одна из самых важных ценностей, о которой нам нужно всем помнить и говорить. 

Алена Долецкая: Люди, которые сейчас занимаются коллекционированием — большого, настоящего, дорогого и значимого искусства, — оказались в сложной ситуации. Им всем нанесен чудовищный удар под дых. Масса проектов закрываются — как, например, грандиозный проект, который должен был открываться в Кремле. Что испытывали при этом директор музея, куратор и вся команда, я себе представить не могу. Ущерб из-за санкционных ограничений, под которые мы попали, очень трудно переоценить. Он серьезен, он невероятно печален. Наверное, не будет преувеличением сказать, что он горестен. Невероятное было количество грандиозных проектов, которые были отменены буквально за минуту — потому что ровно минуту занимает публикация новостного сообщения в сети.

Анна Ярвиц: Начало этих событий я встретила в Мексике, в Доме-музее Троцкого. У нас был русскоговорящий гид, мы очень маленькой группой перемещались по дому-музею и видели, что за нами, слыша русскую речь, наблюдают. В саду к нам подошел мужчина лет сорока, спросил, откуда мы. Мы сказали, что из России. Он сказал, что он из Германии. Он подошел, заплакал и обнял нас. 

О том, как сохранить принципы, когда все рушится

Елена Речкалова: Мы прошли большой путь по продвижению ценностей diversity & inclusion, и, конечно, сейчас будет несколько шагов назад. Но потом все равно будут шаги вперед. 

Приведу такой пример. Я не могу сейчас выбрасывать бумагу в обычные урны на улицах. Я километр пройду, но найду контейнер для раздельного сбора макулатуры. Этого не было еще три года назад, но постепенно это стало моей потребностью, и она уже никуда не уйдет. 

Алена Владимирская: Любой кризис вытаскивает на повестку базовые ценности. Гендерное равенство не базовая ценность. Это не значит, что она плохая или ненужная. Но она, на мой взгляд, на долгие годы умерла. 

Во многих компаниях, особенно крупных, планировавших IPO, в последнее время были разговоры: «Нам вообще-то пофиг, но посади нам в совет директоров двух девочек. Одну на пиар, другую еще на что-то, только чтобы они поменьше говорили». Вот этого теперь не будет — этот лифт закрылся. 

А профессиональных, надежных людей сейчас будут ценить. Сейчас будет проверка каждого из нас на профессионализм и человечность. 

Екатерина Рыбакова: Ценность гендерного равенства — это когда люди в компании считают, что решения надо принимать, ориентируясь на профессионализм.

Наши ценности — это наш иммунитет. Это как раз то, что должно нам помочь выстоять и справиться. Я именно на них и полагаюсь, на них и надеюсь. Мы все сейчас потеряли опору для того, чтобы планировать свое будущее. Но мы все равно ждем момента, когда начнем на пепелище возрождать, восстанавливать нашу жизнь. И наши ценности — это последнее, с чем мы расстанемся. Перед тем как расстаться с жизнью. 

Я вспоминаю пример хранителей Эрмитажа, которые во время блокады продолжали сохранять коллекцию, — хотя, казалось бы, кому было дело до этой коллекции в тот момент? Или узников концлагерей, которые продолжали чистить зубы. Каждый сам для себя определяет, от чего и в какой момент он готов отказаться. Так же и с ценностью гендерного равенства — если она глубоко укоренилась в картине мира, от нее не откажутся.

О том, что помогает пережить кризис

Алена Владимирская: Я к 24 февраля подошла, будучи в большом конфликте с дочерью. Мы с ней сильно поругались. Первое, что я сделала 24 февраля, — сказала, что мне плевать на разногласия, и помирилась. Второе — спасает рутина. Я работаю по 16–18 часов просто для того, чтобы сразу после этого лечь спать. Думаю, если бы у меня сейчас был отпуск, я бы свихнулась.

Я до последнего момента со всеми своими друзьями билась за то, что теория малых дел — это дурацкая теория. Потому что надо делать что-то такое большое, великое. Менять мир, строить большие бизнесы. А сейчас я говорю: мы в зоне турбулентности. Мир переворачивается, становится другим. Жить надо, как ни странно, сегодняшним днем. Чуть трепетнее обнять близких. Чуть сильнее потискать котика (правда, мой уже не выдерживает). Сделать на работе чуть больше, чем сделал бы год назад. Профессионализм в любом случае окупится. 

Анна Ярвиц: Ни 1991-й, ни 1998-й, ни 2014 год не были такими сложными и не привлекали такое количество происходящих одновременно изменений — политических, экономических, культурных и так далее. Поэтому надо честно принять свою слабость: ни у кого из нас сейчас нет ответов. Но важно не быть сторонним наблюдателем. В конце концов, мы ответственны перед нашими детьми. Иногда важно просто выслушать. Если мы сможем быть этим ресурсом для других, то мы сможем помочь и себе. 

Елена Речкалова: Я согласна, что надо каждый день просто делать чуть больше и сохранять свои ценности. Но одновременно — думать о будущем. Просчитать, какие компетенции тебе понадобятся для того, чтобы сохранять жизнь в этом мире, обеспечивать безопасность своей семьи. Собственно говоря, так и строится мир. Так выходят из кризисов, так их побеждают.

Благодарим за помощь в проведении мероприятия ESO Beauty Club.