Пользователи социальных сетей с удовольствием делятся новостью о том, что по обвинению в «неподобающем поведении», выразившемся в сексуальных домогательствах, отстранен от работы главный редактор интернет-издания «Медуза» Иван Колпаков. Такие обвинения в адрес публичных людей в наши дни можно услышать часто, но в этом случае особую пикантность ситуации придает тот факт, что обвинение выдвинуто в адрес одной из ключевых фигур либерального издания, последовательно выступавшего в поддержку общественных кампаний против безнаказанных сексуальных домогательств. Сам Иван также публично критиковал депутата Леонида Слуцкого, которому предъявили аналогичные обвинения две журналистки, и поддержавших Слуцкого коллег-депутатов. Можно, конечно, позлорадствовать по этому поводу, упрекнуть журналиста (и либералов в целом) в неискренности и посоветовать поискать бревно в своем глазу, но это не самая осмысленная реакция на возникший скандал. И не потому, что фривольные ухаживания редактора «Медузы» были обращены не к зависимой от него подчиненной и не к журналистке, пытающейся взять у него интервью в рамках своих профессиональных обязанностей, а к посторонней женщине на корпоративной вечеринке. И даже не потому, что, в отличие от истории со Слуцким, никто выгораживать его не стал, — напротив, немедленно последовала очень жесткая реакция коллег и руководства.
Дело в том, что таких новостей в обозримом будущем будет еще много, и в качестве обвиняемых будут фигурировать самые разные люди — как уже произошло, например, с одной из зачинщиц движения #Metoo Азией Ардженто и с известным американским социологом Майклом Киммелем, активным сторонником идей феминизма. Сейчас у нас на глазах меняются «правила игры», или, говоря научным языком, конвенции гендерных отношений, которые складывались десятилетиями. И наиболее спорной территорией становится та часть правил, которая регулирует допустимые выражения сексуальности и связанной с ней коммуникации. Когда правила меняются, очень многие люди попадают в пространство неопределенности. Значительная часть агрессии, направленной против «антихарассментских» инициатив, связана не с тем, что большинству мужчин так уж необходимо прибегать к двусмысленным шуткам, непристойным заигрываниям и тому подобным вещам, чтобы выразить свою симпатию привлекательной женщине, а дамам так уж приятно всему этому подвергаться. Просто жить в неопределенном мире, с неясными правилами поведения, очень некомфортно.
Некомфортно менять свои привычки, в которых долгие годы никто вроде бы не видел ничего плохого. Непонятно, как общаться в новой реальности — когда шутка уже перестает быть шуткой и вдруг становится оскорблением, когда формы ухаживания, только вчера, казалось бы, воспринимавшиеся как лестные знаки внимания, провоцируют скандал и общественное порицание. В этом смысле простодушная фраза печально известного Харви Вайнштейна о том, что он ведь пришел в киноиндустрию в 60-е, а тогда было так принято, должна восприниматься совершенно серьезно. Большинство обвиняемых в харассменте никому не хотели зла, они просто действовали, как было принято, но вдруг правила перестали устраивать одну из сторон. Более того, как выясняется, уже давно перестали, но наконец-то появилась возможность об этом громко сказать.
Такие недоразумения происходят потому, что гендерные договоренности, даже если они имеют вид совершенно свободных и добровольных, пропитаны отношениями власти. Это особая власть — идеологическая, проницающая всю повседневность, наполняющая обыденное сознание. Ее обычно не замечают ни те, кто ее применяют, ни те, кто ей подчиняется, привыкая считать, что когда малознакомый мужчина щупает тебя за коленку, он тем самым отдает должное твоей красоте и выражает тебе симпатию. Но не бывает такой власти, которой со временем не бросают вызов. По мере того, как женщины занимают все более заметные позиции в экономической, политической и профессиональной сфере, они начинают чувствовать, что их коленки и прочие части тела являются только их собственностью, и что их сексуальная привлекательность тоже в каком-то смысле их собственность, и только им решать, в какой момент и кого ей одаривать. И что весь этот игривый энтузиазм, который они вызывают у своих партнеров по коммуникации, далеко не всегда приятен, а часто назойлив, утомителен, неуместен. Что-то изменилось в общественном устройстве, что позволяет об этом вслух громко сказать.
Поскольку эти изменения правил инициируются женщинами, мужчины часто просто не успевают среагировать на перемены. И даже если они в принципе поддерживают идею женской автономии и личных границ, довольно трудно бывает применять эти идеи к собственной жизни, к своим привычкам и поступкам. Для этого надо не просто сочувствовать идеям, — надо, чтобы изменилось твое личное сознание, твоя оптика восприятия мира. Это всегда нелегко.
Но такие изменения происходят не впервые в истории. Не меньший шок и изумление у современников вызывали женские претензии на право голоса на выборах и профессиональную карьеру, или бунт, казалось бы, благополучных американских домохозяек, вдруг вышедших на феминистские демонстрации со странным лозунгом о том, что личное — это политическое. Ничего, приспособились как-то. Приспособятся и теперь.