Современная ситуация отличается дефицитом четко очерченного этического жеста, прямого указания: вот это — подлость, вот это — добро, здесь упадок, а здесь — стандарт. Сущности и поступки размыты, будто утратили свой фокус. Действия, которые, казалось бы, подлежат однозначной интерпретации, обставлены массой оговорок: «да, но», «давайте посмотрим, кому это выгодно», «нет ли второго дна», «не случайно ли это совпадение».
Откуда такая потеря фокусировки, притом что российская культура дает замечательные образцы бескомпромиссности? В идеальном мире образцы этического поступка должна задавать элита. Но как раз элита в нынешней ситуации подвержена коррозии. Принцип принадлежности к этой группе предполагает сумму компромиссов. Само понятие элиты в российской практике крайне ущербно, так как обусловлено только наличием ресурса и статуса. Элита не подтверждает себя созданием этических образцов.
Поразительный факт: из всего российского истеблишмента невозможно назвать хотя бы одного субъекта (вынесем за скобки недавнего триумфатора), который служил бы для населения нравственным ориентиром. Ни одного. Наверняка там есть ряд порядочных и честных людей, однако их образ не сформирован в публичном пространстве. Вместо этого обществу предложили концепт технократов, очевидно, предвестников эры тотальной роботизации. Поэтому кейс Слуцкого компрометирует систему — не хватает контрпримеров. Такая ситуация является, наверное, одним из самых тревожных симптомов общественного устройства, поскольку возникает роковой зазор между публичной риторикой и практикой.
Этот факт развернуто обоснован, к примеру, в философии этики Иммануила Канта и в целом является признанным постулатом. Этика — не та область, которая допускает, к примеру, корреляцию между оценкой и статусом оцениваемого.
Роль этической инстанции в истории со Слуцким взяли на себя медиа. Ряд СМИ уже объявил бойкот депутату, медиахолдинг РБК вообще отозвал из Государственной думы своих корреспондентов. Такая реакция гораздо лучше, чем просто молчание, проглоченная ситуация. Но, конечно, здесь сработал рефлекс корпоративной солидарности. А если бы объектом харассмента стала думская уборщица, секретарша, заглянувший на огонек и зазевавшийся коллега-депутат? Насколько здесь сработала бы медийная волна осуждения? Это скорее открытый вопрос, чем риторическая фраза.
В охватившей западный мир кампании по контролю за сексуальным поведением общественных фигур увидели много комичного и несбалансированного. Однако за счет таких волн формируются фильтры и стандарты, которые регулируют действия уже на уровне социальных инстинктов. Решение российских депутатов послужило сигналом в обратном направлении: любой скандал можно зажевать, а этику сделать предметом внутриэлитных договоренностей.