Процесс над Майклом Калви относится к числу символических событий, которые выходят далеко за рамки отдельного кейса: они фиксируют целый узел системных противоречий, проблем, социальных запросов. Поэтому на вынесенный приговор в виде 5,5 лет условно полезно посмотреть не только юридически, но и социологически — что высветилось под воздействием этой долгой, запутанной истории.
«Нас обвиняют в преступлении, которого не было»: Майкл Калви выступил с последним словом в суде
Понятийная стратегия
Первое, за чем важно было наблюдать, — это реакции самого бизнеса, которой теоретически мог проявить солидарность, а мог затаиться или тихо злорадствовать. Нельзя сказать, что бизнес полностью оказался в стороне, струсил. Процесс над Калви привел к некоторой консолидации, повышению субъектности этого слоя. Общественный арбитраж, проведенный РСПП, отдельные выступления крупных предпринимателей, в том числе и руководителей госкорпораций (президент Сбербанка Герман Греф или возглавлявший в тот период «Роснано» Анатолий Чубайс) прочертили линию корпоративного сопротивления силовому давлению.
Вместе с тем в непубличных беседах с подписантами гневных обращений те признавали: «плетью обуха не перешибешь, мы это делаем, скорее, для удовлетворения собственных этических амбиций». То есть в представлениях бизнес-сообщества система уже полностью законсервировалась и не готова к модернизации своего базового института — суда, который сегодня расценивается как часть единого юридически-силового холдинга. Более того, говорили участники этих бесед, нам еще раз показали, что стратегия понятийных соглашений эффективна, она дает более быстрый и надежный результат, чем независимая судебная система. Если только уметь договариваться.
Ряд опросов, которые мы как социологи проводили среди предпринимателей, демонстрируют, что именно состояние судебной системы является сегодня ключевым барьером для улучшения инвестиционного климата. Поэтому в целом прекрасные инициативы, список которых представило недавно правительство Мишустина, неизбежно столкнутся с этой проблемой. Экономика не ускорится без институциональных изменений, а изменений не будет, потому что они создают риски для системы в целом.
Какая ошибка обернулась катастрофой для Майкла Калви
Проблемы идентификации
Не стоит и переоценивать, при всем позитивном значении явления, предпринимательскую солидарность. Точно не скажешь, что были подвергнуты широкой обструкции инициаторы дела Калви. Предприниматели на уровне малого и среднего бизнеса в интервью могли как выразить сочувствие Калви, так и сообщить, что разборки на уровне больших игроков их мало касаются — это все из жизни «крупных хищников».
Интересно сравнить реакцию общества на дело Калви и на дело Ивана Голунова. Почему широкая часть горожан, значительная часть которых имеет отношение к бизнесу, создала протестную волну в защиту журналиста, но не поддержала бизнесмена? Потому что среднестатистический протестующий может идентифицировать себя с Голуновым (представить себя на его месте), но с Калви уже не может. Здесь — разрыв восприятия.
В обществе остается базовое недоверие к бизнесу, особенно крупному его сегменту. Предпринимателям давно надо было создать серьезные программы, корректирующие это отношение, менять собственное публичное поведение, объединить усилия. Однако этого не произошло. И объединяться бизнес давно разучился, и — самое важное, иногда проговариваемое публично — российский предприниматель по-настоящему не верит, что он владеет своими активами. Это состояние такого подвисшего владения, когда контроль вроде бы, по всем формальным показателям (записи в реестре, например), есть, а по сути его и нет. А когда нет уверенности, сложно что-то делать всерьез и надолго — здесь или доктора пришлют, или психоаналитика.
Получается вот такая картина: общество не поддерживает опальных предпринимателей, потому что не считывает за ними общественных ценностей, бизнес не консолидируется, потому что ему есть что терять (и не только личные средства — он отвечает за людей, которые работают на предприятиях, за процессы, за вложенные ресурсы), а отважные кавалеристы, которые все же рвутся в бой, делают это не ради победы, в которую не верят, но ради самой скачки и ее зрителей.
Миллиардер Олег Бойко: «Задержав Калви, мы потеряли несколько десятков миллиардов долларов»
«Агент Смит»
Но, конечно, само государство выглядит в этой истории ничуть не лучше — даже напротив. Во-первых, оно запуталось в собственных императивах, что производит впечатление хаотичного многоголосия в одной голове. Невозможно поверить, что чиновники, которые отвечают за экономический рост, новые прорывы, национальные проекты, инвестиционные рейтинги и тому подобное, не понимают, что все это достижимо при возможности играть вдолгую и предсказуемых условиях игры. А подобные процессы обладают срезающим эффектом: когда идет долгая, напряженная работа, а потом одно почти случайное событие — восприятие усилий переворачивается. У дела Калви есть потенциал такого эффекта.
Пытаясь объяснить этот феномен, приводят массу аргументов. Например, власть никогда не откажется от контроля за судебной системой, потому что тогда расползется вся конструкция. А рисковать конструкцией мы не можем — перед лицом мирового гомосексуализма или внутренней пятой колонны. Но тогда почему хотя бы не применять этот контроль более тонко, не размахивая ломом над головой?
Есть понятие «loose cannon» — так в английском флоте называли сорвавшиеся с привязи во время шторма орудия, которые начинали кататься по палубе и крушить все вокруг. Так и некоторые части системы приходят в автономное движение — начинают сажать бизнесменов, подбрасывать наркотики или травить политиков. Может, и так, но тогда вопрос: чувствует ли сама система угрозу от этих «агентов Смитов» из домашней «Матрицы»?
И наконец, показательна в этом деле удивительная косноязычность силовой стороны. Ведь можно было бы понятнее артикулировать свои аргументы, посеять сомнения в рядах критиков, показать, что все не так просто, что есть улики, аргументы... Но при всех аппаратных ресурсах говорить внятно не получается. В коммуникационном пространстве команда Калви выиграла партию, оказалась гораздо технологичней в сфере относительной свободы — там, где контроль государства еще не тотален и приходится конкурировать за внимание аудитории, качество сообщений, наличие групп поддержки, дефицит которых у структур власти резко контрастирует с их оппонентами.
Итого: баланс успеха в этой истории сложный. Точно нет однозначного победителя. Репутационный урон для государства высокий. Бизнес очередной раз фрустрирован. Дальше — опять открытая ситуация. Новое дело (а оно наверняка будет, так как матрица воспроизводства подобных ситуаций сохраняется) покажет динамику. Можно ли изменить ситуацию? Она не безнадежна. Понятно, что никто не даст сегодня бизнесу входить в область политики. Однако повышение субъектности через осознание долгосрочных интересов, умение кооперироваться в неполитических общественных сюжетах усилит позиции предпринимателей.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора