«Копить на старость надо с 30 лет». Ректор РЭШ о пенсионной реформе, скрытых налогах и цене дела Калви для экономики
Рубен Ениколопов — выпускник РЭШ и физического факультета МГУ, степень PhD по экономике он получил в Гарвардском университете, а профессором Российской экономической школы (РЭШ) стал в 2008 году. Также в его послужном списке — работа в Институте перспективных исследований (IAS) в Принстоне (США). В 2018 году Ениколопов сыграл в противоход общему тренду: в период активной «утечки мозгов» на Запад он принял предложение РЭШ стать ректором и переехал в Москву из Барселоны, где имеет ставку профессора в Университете Помпеу Фабра. «В финансах существует соотношение между доходностью и риском. В России риски выше, но возможность что-то изменить и чего-то добиться — тоже выше», — объясняет экономист личный выбор. Сейчас Ениколопов специализируется на одной из самых востребованных тем — анализе экономических данных. Данные — новая нефть, но их надо уметь перерабатывать, а Росстату не хватает аппаратного веса, чтобы дать правительству умный инструмент для управления экономикой, считает ректор РЭШ. Другие его экспертные оценки — в большом интервью Forbes.
Об арестах и дубине правосудия
— Хотелось бы начать интервью с экономических вопросов, но в последнее время мы стали свидетелями громких арестов — бывшего министра Михаила Абызова, основателя инвестиционного фонда Baring Vostok Майкла Калви и журналиста Ивана Голунова. Какова цена этих арестов для экономики?
— В череде громких арестов как раз дело Голунова само по себе, скорее всего, экономических последствий не имело. Может быть, оно даже имело какой-то положительный эффект, так как в текущей ситуации любое минимальное проявление адекватности в таких громких делах уже воспринимается как неожиданная удача. Другое дело, что в целом преследование журналистов и давление на независимые СМИ имеют важные негативные экономические последствия. Именно свободные СМИ обеспечивают прозрачность всей системы, выступают в качестве разоблачителей сомнительных схем и способствуют снижению коррупции, которая является одним из самых важных тормозов на пути развития экономики.
А из всей череды арестов наибольшие экономические последствия, безусловно, имел арест Майкла Калви, который еще раз продемонстрировал, что в России коммерческие споры по-прежнему решаются при помощи правоохранительной дубины, даже когда речь идет о крупнейших иностранных инвесторах. Боюсь, именно эта история привела к масштабному оттоку капитала в последние месяцы. Теперь уже изрядно пересохший ручеек иностранных инвестиций грозит полностью иссякнуть.
— Это повлияет на желание бизнеса инвестировать?
— Конечно, повлияет. Я не юрист и не разбираюсь в тонкостях этого дела, но, если экономические споры решаются с помощью арестов, это однозначно влияет на экономическую активность. И если это делается системно, то на инвестиции, особенно внешние, в такой ситуации рассчитывать не приходится. В условиях санкций это добавило проблем экономике.
— Но когда риски высокие, и доходность выше.
— Это было бы оправдано, если бы российская экономика росла такими же темпами, как китайская. В Китае огромные риски, но отдача столь высока, что люди вкладываются, несмотря на них. В России же соотношение рисков и доходности непропорциональное.
О пенсионной реформе и санкциях
— Самыми сильными политическими решениями для экономики в 2018 году РЭШ назвала санкции, «майские указы» и пенсионную реформу. Каково влияние пенсионной реформы на экономику?
— Пенсионная реформа сильно меняет правила игры: люди предпенсионного возраста будут вынуждены работать. В России сокращается число трудоспособного населения, и единственным способом решить эту проблему в краткосрочном плане является миграция, но это политически взрывоопасный процесс. Альтернативой является принудительное увеличение количества работающих людей за счет людей, которые уже в ближайшее время должны были выйти на пенсию. Даже абстрагируясь от вопросов справедливости этой реформы, проблема в том, что некоторые из этих людей не могут работать просто по состоянию здоровья. По сердечно-сосудистым заболеваниям в России чудовищная статистика по сравнению со странами такого же уровня развития. И во многом в этом виновата система здравоохранения.
Некоторые в этом винят реформы 1990-х годов, которые сильно ударили по системе здравоохранения, но на самом деле проблемы появились гораздо раньше — еще в 1970-е, когда на Западе были разработаны превентивные методы по контролю за сердечно-сосудистыми заболеваниями. Необходимые для поддержания здоровья технологии были разработаны еще 40 лет назад, но их систематическое распространение в России оставляло и оставляет желать лучшего.
— Россия недостаточно инвестировала в здравоохранение?
— Скорее это было связано с организацией системы здравоохранения. Ведь не надо же делать МРТ для того, чтобы поставить диагноз «гипертония». Это вопрос системного подхода к здравоохранению, медицинской статистике, эпидемиологическим данным. В России всегда было принято действовать по наитию, а не основываться на точных данных. В развитых странах накоплена огромная статистика по здравоохранению: известно, какими заболеваниями люди страдают в тех или иных регионах, с какими факторами это коррелирует. И на основании этих данных уже можно выстраивать политику здравоохранения и заниматься профилактикой заболеваний. В России такой статистики нет, и на основании чего можно строить госполитику по здравоохранению, неясно.
— Доля госсектора в России, по некоторым оценкам, превышает 70% ВВП. Могут ли государственные расходы поддерживать высокие темпы роста экономики?
— В принципе могут, но в каждом конкретном случае нужно анализировать отдачу от каждого рубля, вложенного в нацпроект через госсектор, — приносит он 50 копеек или 5 рублей? Проекты очень разные: одни предполагают строительство дорог, другие — реформирование системы здравоохранения, поэтому в среднем оценить эффективность проектов невозможно, как и среднюю температуру по госпиталю. В том, что ресурсы на нацпроекты будут распределены эффективно, есть большие сомнения. Но если правильно распределить госресурсы, то теоретически можно добиться больших успехов.
— Как в Китае — за счет индустриализации?
— Китаю удалось сгенерировать существенную часть экономического роста за счет переезда населения из сельской местности в город. Но Россия прошла эту стадию еще в 30-е годы XX века. Развиваться за счет урбанизации легче, чем за счет наращивания производительности труда и научного прогресса.
Большинство людей не становятся миллионерами просто потому, что они этого не хотят добиться.
— Часть чиновников называет санкции стимулом для развития новых технологий в России. Санкции могут приносить пользу?
— Если страну отрезают от рынков капитала, это негативно влияет на экономическое развитие. Россия в масштабах мировой экономики — маленький локальный рынок: чтобы такой стране добиться роста, нужно вкладывать деньги в человеческий капитал и в технологии. Как может развиваться экономика, в которой в 20 раз сократился пул денег для инвестиций? Никак.
— Чиновники говорят, что включаются внутренние резервы.
— А почему они раньше не включались? Санкции вредны. Да, экономика под них подстраивается и в каких-то сферах возможны позитивные изменения, но в целом влияние, конечно, негативное.
— А разработка собственной платежной системы в России оправдана?
— Наверное, инвестиции в собственную платежную систему оправдаются, если хакеры придумают вирус, который обвалит SWIFT. Но зачем инвестировать в собственную систему, если работает глобальный SWIFT? И почему этого не делалось, когда не было санкций? При трезвом расчете выясняется, что овчинка выделки не стоит.
Это специфика советского и сейчас российского менталитета — мы всегда смотрим на свои достижения, игнорируя затраты. Всегда надо задавать вопрос — какой ценой мы добились результата? Если я вам продам компьютер за 1 млн рублей и буду говорить «он хороший, он работает», это вас убедит? Или для вас будет иметь значение цена компьютера?
— Что вы думаете про оправданность инвестиций в олимпийские объекты Сочи?
— Мне лично в Сочи понравилось, но я не знаю, каковы оказались расходы на строительство инфраструктуры. С точки зрения рационального мышления всегда важен не только товар, но и сколько вы за него заплатили.
— А мировая слава и признание высокого уровня проведения Олимпиады имеют значение?
— Вопрос в том, насколько вы готовы меньше есть, чтобы ходить с высоко поднятой головой.
Куда инвестировать и как стать миллиардером
— На одной из открытых лекций РЭШ вы объясняли, как инвестировать на финансовом рынке. Если у большей части населения нет сбережений, то вопроса выбора объектов для инвестирования для многих просто не стоит, в отличие от западных экономик?
— У большей части населения действительно нет финансовых ресурсов для инвестиций, и эта часть населения настолько финансово безграмотна, что проблемы инвестирования в финансовый рынок в масштабах страны не стоит. Им дай Бог иметь возможность открыть депозит в банке. Это вопрос лишь для достаточно узкого круга людей.
— Каков ваш главный совет?
— Главное — не играть на рынке. На рынке можно зарабатывать и инвестировать, но играть на рынке нельзя, если вы не являетесь профессионалом и не понимаете фундаментальных факторов. Как правило, люди переоценивают свои возможности — они находят закономерности там, где их нет. Но на рынке больше случайностей, чем закономерностей. Вы можете выиграть случайно, но вероятность выигрыша у букмекерской конторы гораздо выше.
— Куда нужно инвестировать?
— Лучше всего инвестировать в себя.
— Во что именно инвестировать — в образование, в путешествия, в покупку гаджетов? В материальные ценности или нематериальные?
— Это зависит от жизненного цикла человека. Молодому человеку лучше инвестировать в образование. Правда, по стандартам рынка труда сейчас могут считаться молодыми люди до 60 лет.
И на определенном этапе жизни нужно инвестировать в здоровье. Учитывая особенности пенсионной системы в этой стране, мой настоятельный совет: начинать думать о пенсионном возрасте как можно раньше и делать финансовые инвестиции как можно раньше.
Санкции вредны. Да, экономика под них подстраивается и в каких-то сферах возможны позитивные изменения, но в целом влияние, конечно, негативное.
— С 20 лет?
— С 20 лет, наверное, рано, но копить на старость надо уже в 30 лет.
— В России, согласно некоторым опросам, у некоторых людей работа не приносит никакого дохода, а позволяет выживать.
— Вряд ли это относится к читателям Forbes. А где работать и как работать — в глобальной экономике или на местном рынке, это уже им самим решать.
— А где учиться?
— Ну конечно в РЭШ (смеется). Из-за технологических изменений рынок труда быстро меняется, и важными становятся знания, которые не привязаны к конкретной профессии и работодателю. Фраза «работа по специальности» у меня вызывает нервную дрожь.
Допустим, ВУЗ готовит специалистов, которые работают не по специальности. Хорошо это или плохо? Раньше считалось, что плохо. Но что если выпускники университета работают не по специальности не от отчаяния, а потому что могут работать где угодно, и это просто их выбор?
Если вы посмотрите на траектории выпускников РЭШ, они очень разные, потому что мы даем знания, которые не заточены под конкретного работодателя или индустрию. Наши выпускники могут работать и в стартапе, и в data science, и в инвестбанке, и в центробанке, и в алгоритмическом трейдинге.
— Но речь идет все равно о технических знаниях, которые вы даете.
— У нас получают аналитические знания, которые позволяют работать практически в любой из сфер экономики. Чтобы стать хорошим архитектором, наверное, РЭШ не нужна: у нас есть своя специфика. Но одной из студенток я писал рекомендательное письмо для работы в сфере компьютерной графики. В хорошем смысле РЭШ похожа на Физтех: в числе выпускников там далеко не все физики, но они ими так же гордятся, несмотря на то, что те работают не по специальности.
— Какой предмет важнее учить? Математику?
— Нужно учиться думать. Аналитическое и критическое мышление вообще полезно в жизни. На креативные профессии всегда будет большой спрос: роботы не заменят людей. Невозможно заменить процесс общения с живым человеком никакой техникой, и, хотя и есть фильмы про человека, который влюбился в операционную систему, таких примеров в жизни не много.
— Сейчас многие люди разговаривают в письменной форме.
— Процесс общения вытесняется мессенджерами, но тогда вопрос — пишете ли вы в Whatsapp вместо того, чтобы пойти в бар выпить с друзьями или чтобы не сидеть дома и не смотреть телевизор в одиночестве? Опосредованное общение всегда лучше, чем отсутствие общения.
— Что нужно, чтобы стать миллиардером?
— Нужно быть везучим.
— А чтобы стать миллионером?
— Этого нужно прежде всего хотеть. Большинство людей не становятся миллионерами просто потому, что они этого не хотят добиться. И надо учитывать, что ради миллиарда придется многим пожертвовать — временем, семьей, детьми и т.д.
Почему россияне не платят за Google, но высоко его ценят
— Технологии поменяли экономику, и многие говорят о том, что показатель ВВП устарел и не отражает реальную картину.
— Показатель ВВП не устарел. Надо просто понимать его ограничения. Он всегда был специфическим показателем, который меряет объем рыночных транзакций в экономике. Придумавший его американский экономист Саймон Кузнец аккуратно указывал на большие ограничения этого показателя. Но лучшего измерителя пока никто не придумал. Да, ВВП не показывает полную картину, как хотелось бы, и не позволяет измерить качество экономики, не говоря уже о качестве жизни.
Сейчас активно стали обсуждать ограничения этого показателя, поскольку многие недочеты ВВП стали заметнее. Например, стало бросаться в глаза, что при расчете ВВП не учитываются популярные интернет-сервисы: за пользование поисковиками Google и Yandex мы платим ноль рублей, хотя по сути считаем их очень ценными. Но формально в расчете ВВП транзакций между пользователями и поисковиками нет, и это считается бесплатной услугой. То есть получается, что с точки зрения расчета ВВП Google и Yandex производят бесполезный для потребителя продукт. Но есть непрямые оценки, которые позволяют оценить, во сколько в среднем человек оценивает Google, Facebook, Yandex или WhatsАpp.
— Сколько нужно заплатить, чтобы человек отказался от использования Google?
— Много. Отказ от поисковиков может оцениваться больше чем в $1000 в месяц. Отказ от WhatsАpp стоит немного дешевле — около €500. То есть люди понимают, что это очень ценно. Исследователи Стэнфордского университета провели эксперимент, чтобы определить, во сколько люди оценивают отказ от Facebook на месяц. В среднем получилось около $50 в месяц.
— Получается, потребители готовы пожертвовать другими благами в пользу интернета?
— Конечно.
— А россияне во сколько оценивают ценность интернета?
— В России такие опросы никто не проводил. Но по методологии ВВП, опять же, эти транзакции невозможно учесть: они оцениваются в ноль рублей. В методологии ВВП есть и другие ограничения: например, отсутствие учета домашних хозяйств, которое позволяет оценивать качество жизни.
— Получается, нужны показатели, альтернативные ВВП, которые будут измерять те или иные тонкости экономики.
— Все зависит от того, что именно вы хотите измерить. Вряд ли можно создать универсальный показатель, который измерит качество жизни.
Учитывая особенности пенсионной системы в этой стране, мой настоятельный совет: начинать думать о пенсионном возрасте как можно раньше и делать финансовые инвестиции как можно раньше.
— Но ОЭСР считает «индекс лучшей жизни». Насколько этот индекс действительно отражает уровень счастья в той или иной стране?
— Межстрановые сравнения качества жизни вообще сомнительны. Концепции счастья сильно разнятся по странам, и индекс счастья — лишь один из показателей, как и показатель ВВП: он не хуже и не лучше.
Если использовать стандартные методики оценки счастья, то самые высокие показатели — у скандинавских стран. При проведении опросов формулируются вопросы про материальное благополучие, уверенность в будущем и т.д. А когда задаются вопросы про то, насколько люди ощущают себя счастливыми, показатели скандинавов оказываются невысокими, и более счастливыми получаются жители юга Европы. Поэтому ответ на вопрос о том, какой индекс лучше, таков: все индексы разные и у каждого своя специфика.
— В России низкий подоходный налог по сравнению с развитыми странами. Но декан МГУ Александр Аузан в интервью Forbes говорил о том, что из-за косвенных налогов мы отдаем государству в виде налогов 48 копеек с рубля.
— В России люди не осознают даже уровень прямых налогов. Например, социальные взносы формально уплачивает работодатель, но реально это прямой налог на зарплату, который платит каждый человек. Так что средний россиянин выплачивают минимум 39% прямых налогов.
Александр Аузан скорее всего имел в виду общую долю искажающих налогов, которые влияют на экономическое поведение людей. Оценка косвенных налогов — это очень тонкий вопрос. Например, обычно в косвенные налоги включают только налоги на физлиц, но исключают предприятия. Однако такое разделение неправильно, ведь предприятия — это же не машины, а в конечном итоге тоже люди. А если нужно оценить долю средств в экономике, которой распоряжается государство, тогда нужно смотреть долю госрасходов в ВВП. Рассуждая о налоговой нагрузке, люди обычно имеют в виду разные вещи, поэтому в каждом конкретном случае нужно четко понимать, что именно мы обсуждаем, чтобы не было разночтений в цифрах.
О чудесах статистики и статусе Росстата
— Росстат в последние несколько месяцев удивлял цифрами: рост экономики за 2018 год оказался слишком высоким, а за первый квартал — слишком низким. В числе громких новостей Росстата было исследование о неспособности 30% россиян купить вторую пару обуви и снижение реальных располагаемых доходов на протяжении пяти лет. Это означает, что кризис не закончился?
— В экономике продолжается стагнация, и темпы роста находятся около нуля. Некоторые цифры Росстата выглядят просто неправдоподобными, как, например, резкий рост промышленного производства или строительства в отдельных регионах. Существуют разные индикаторы, которые позволяют понять, что происходит в экономике, например, показатель розничной торговли, указывающий на проблемы. На этом фоне обновленные показатели Росстата, показавшие хорошую динамику за последние несколько лет, вызывают вопросы. А самый большой вопрос сейчас такой — что на самом деле происходит с реальными располагаемыми доходами?
Конечно, мы видим чрезмерно придирчивое внимание к любым цифрам, но этому есть объяснение: когда рост находится около 0%, то разница «плюс 0,3%» или «минус 0,3%» имеет большое значение, поскольку речь идет либо о стагнации, либо о слабом росте. Но по сути это ноль. В экономике ничего хорошего не происходит. Поэтому мы и спорим о вещах, которые для хорошо растущей экономики просто не важны. В 2000-е Росстат использовал ту же методологию, но тогда темпы роста составляли около 5%, поэтому и отношение к цифрам было другим.
— Проблемы со статистикой — это политический или технический вопрос? Причины — в методологии Росстата или бюрократических тонкостях и подчиненности Росстата Минэкономразвития?
— Все эти факторы играют свою роль. Сейчас Росстат меняет методологию: эта корректировка обоснована, поскольку соответствуют мировой практике. Почему эта корректировка не была сделана еще два года назад, когда были одобрены поправки в методологию, — это политический вопрос. А подчиненность Росстата конкретному министерству говорит в целом о статусе статистики в нашей стране. В последние годы цифрам просто не уделялось большого внимания.
Многие правительственные решения в России основываются не на детальных расчетах, а на других факторах, и поэтому спроса на хорошие цифры внутри правительства нет. А раз нет спроса, то нет и предложения, и именно поэтому в статистику не вкладываются деньги и ее качество оставляет желать лучшего.
— Если детальные расчеты для принятия правительственных решений не нужны, что имеет значение?
— В России нет систематической политики по проектам, когда просчитывается их эффект для экономики. Все построено на ручном управлении, когда определяющим фактором принятия проектов является лоббистский ресурс. Да, чиновники могут корректно просчитать отдачу от проекта и его эффективность для экономики, но на практике зачастую принимаются противоположные экономической эффективности решения.
Лоббизм — это нормальный рычаг только в случае, когда существует процедура открытых слушаний: публичная экспертиза позволяет комплексно оценить все стороны проекта. Но если общественной стадии обсуждения нет, то велика вероятность, что будет принят экономически не обоснованный проект.
В Китае огромные риски, но отдача столь высока, что люди вкладываются, несмотря на них. В России же соотношение рисков и доходности непропорциональное.
— А как должно быть?
— В процедуре принятия государственных проектов должен работать такой же механизм отбора проектов, как в бизнесе — по экономической и социальной эффективности. Но по факту происходит иначе.
Наличие адекватной статистики и публичный доступ к информации — это критически важный вопрос для любого проекта, поскольку в этом случае практически все можно просчитать и уже аргументированно обсуждать, почему тот или иной проект правилен для экономики. А когда огромная часть статистики нам недоступна и обсуждения проходят в кулуарах, оценить, почему было принято то или иное решение, невозможно.
Лучший дезинфектор — это свет. Закрытые расчеты всегда страдают в качестве. Это постулат не только для госпроектов, но и для бизнес-проектов. Если в компании начинают принимать решение не на основании трезвых расчетов, а на основании знакомств, субъективных факторов или закрытых данных, это приводит к плохим финансовым показателям.
— Как реформировать систему статистики?
— На данный момент это задача [главы Минэкономразвития Максима] Орешкина. Возможно, правительству я бы посоветовал сделать Росстат независимым органом, но главное — выделить существенно больше денег на статистику и поднять статус статистического агентства. И обязательно надо сделать так, чтобы статистика публиковалась в максимально удобном формате для пользователей. Также необходимо обязать министерства и ведомства в обязательном порядке делиться информацией с Росстатом. Можно было бы в целом улучшить статистику, если бы Росстату предоставляли данные, например, налоговая или таможенная службы. Какие-то подвижки в этом направлении есть, но их явно недостаточно.
Да, Росстат сейчас сильно критикуют и не всегда заслуженно, так что их, конечно, жалко. Но то, что происходит, например, с важнейшими статистическими данными по переписи населения, весьма печально. Некоторые показатели явно не соответствуют действительности, а микроданные вообще недоступны. В международной базе данных IPUMS есть микроданные по многим странам, в том числе по половине государств СНГ, но нет цифр по России. Это не нормально! Возможно, у Росстата нет ресурсов для подготовки статистики в правильном формате, но, возможно, есть и другие причины. Росстат выдает статистическую информацию в формате Word — это же нонсенс! Уровень абсурда иногда зашкаливает, и мозг у людей взрывается.
— [Первый вице-премьер России Антон] Силуанов на этот счет спорил с Орешкиным.
— Все споры чиновников, к сожалению, обычно сводятся к тому, как посчитать статистику так, чтобы выполнились майские указы президента, а не ради того, чтобы цифры правильно отражали реальность. Мне кажется, что Орешкин и Минэкономразвития действительно искренне пытаются улучшить качество статистики, но Росстату явно не хватает административного веса. Если бы он был, например, напрямую подчинен парламенту, как Счетная палата, то подход к статистике был бы другим. Но в условиях, когда Росстат является маленьким незаметным агентством в правительстве, открытым для лоббирования со стороны всех аппаратных тяжеловесов, это плохой вариант. Пусть лучше его прикрывает хотя бы один политический тяжеловес в лице Минэкономразвития.
— Может, Росстат нужно подчинить Счетной палате?
— Нет, у этих структур разный мандат, но поднять статус Росстата очевидно нужно.
— Есть множество структур, которые занимаются экспертной поддержкой правительства. Может, Росстат имеет смысл объединить с Аналитическим центром при правительстве, если в основе их деятельности лежит экономическая информация?
— Основное отличие Росстата от других ведомств состоит в общедоступности его информации. А сейчас Росстат иногда выдает какие-то данные просто «по знакомству» — это недопустимо. Да, есть проблема взаимоотношения между министерствами и ведомствами: они данные собирают, но не делятся ими с людьми. Скажем, министерство финансов проводит опросы, а результатами делится опять же «по знакомству». А с налогоплательщиками должны делиться информацией все ведомства, если только речь идет не о секретных данных. В конце концов, эти данные собраны на средства от уплаченных ими налогов.
А по поводу экономической статистики больше всего переживает частный бизнес и аналитики банков: им важна реальность, а не цифры сами по себе. А на практике бизнес по отражению в зеркале пытается понять, что происходит в экономике. У крупных банков благодаря клиентской базе есть большой срез статистики, и из их отчетов можно понять экономическую динамику. Некоторые вещи в банках видят даже быстрее, чем в министерствах. Мне кажется, что Сбербанк знает о российской экономике гораздо больше, чем государственный Росстат.
О перспективах big data и влиянии ФАС
— Правительство Москвы использует данные сотовых операторов для планирования развития системы городского транспорта.
— Федеральное или городское правительство может достать качественные данные, если хочет. Благодаря новым технологиям появляется много нестандартных источников информации. Но оптимальным является сочетание разных источников.
По «симкам» москвичей можно понять, куда они ездят и в какое время, но нельзя понять, зачем они это делают. Но в сочетании с опросами населения можно выяснить, например, насколько эластичен спрос на услуги транспорта. По данным сотовых операторов нельзя определить, едете ли вы в 8 утра на работу или вы выехали пораньше, чтобы встретиться с другом до работы. От жестких временных ограничений людей зависит, как адаптировать работу различных линий метро и т.д. Чем больше данных, тем лучше.
— Использование личных данных — очень чувствительный вопрос конфиденциальности информации.
— Это, действительно, очень важный вопрос. В персональных данных конфиденциальность — огромная тема. Даже обобщенные данные представляют из себя огромный ресурс, который предоставляет огромные, практически монопольные возможности. Информация вообще очень дорогая вещь. Сейчас многие называют big data новой нефтью. Хотя любую нефть нужно уметь перерабатывать, как и big data. Во всем мире думают, как подступиться к этому пласту проблем, на что указывают последние новости об интересе министерства юстиции США к компаниям BigTech, таким как Facebook или Alphabet. Во многом это действительно вопрос антимонопольных служб. Но в контексте России это пока не очень релевантно, так как у российского ФАС, как у Росстата, тоже не хватает полномочий и политического веса.
— Но почему? Рост цен на топливном рынке был громким правительственным вопросом.
— ФАС не нашел злоупотреблений. А если бы у российских антимонопольных органов были требуемые полномочия, вопрос цен на топливном рынке решался бы не на уровне договоренностей правительства и нефтепереработчиков, а на уровне ФАС. А на практике орган, который должен решать систематическую задачу, не обладает достаточными полномочиями для ее решения.