Армагеддон начнется в твиттере. Как социальные сети формируют восприятие мира
Незаслуженно забытый политический философ середины XVII века Томас Гоббс в своем произведении «Левиафан» описал естественное состояние человеческого существования как «одинокое, бедное, жестокое, мерзкое и короткое». Пожалуй, есть только одно состояние человеческой жизни, которое сравнительно хуже: это одинокая, бедная и длинная жизнь. В начале 2001 года, будучи молодым аналитиком, я занимался математическим моделированием средней продолжительности жизни человека. Поразивший нас результат говорил о росте ожидаемой продолжительности жизни на 2–3 месяца каждый год и скорой планке в 100 лет как совершенно реалистичной. Посчитав это ошибкой модели, мы с коллегами проигнорировали результаты. Как выяснилось, напрасно.
Сегодня ребенок, рожденный на Западе, имеет 50%-ную вероятность дожить до 105 лет. А 20-летние с вероятностью в 50% пересекут рубеж 100 лет, 40-летние с 50% вероятностью будут жить до 95 лет. Мне как 40-летнему мужчине интересны последствия столь кардинального изменения продолжительности жизни. Представляется, что их как минимум три.
Масштабная безработица и разрыв в уровне доходов
25 октября прошлого года частично управляемый роботом грузовик Uber осуществил 120-мильную поездку, доставив адресату 50 000 банок пива. Как известно, над технологией самоуправляемых автомобилей помимо Uber работают Tesla и Google. В ближайшие несколько лет роботы приведут к исчезновению профессии водителя. Поскольку она является широко распространенной (в США, например, это крупнейший вид занятости — водителями работает свыше 3,5 млн человек), мы говорим о масштабном изменении рынка труда. Роботизация и автоматизация в ближайшее время поставит под угрозу такие профессии, как официант (на Тайване уже открылся первый в мире ресторан с роботами-официантами), страховой агент (23 декабря прошлого года страховой клейм был урегулирован и выплачен роботом за рекордные 3 секунды), журналист (с конца прошлого года роботы пишут статьи о спорте в Великобритании), переводчик, юрист, архитектор и даже программист.
По данным недавнего исследования McKinsey, к функциям, которые можно автоматизировать, имеют отношение более 1,1 млрд рабочих мест с полной занятостью в мире, из них более 100 млн — в США и Европе. Перекликаясь с данным мнением, оксфордские ученые Фрей и Осборн считают, что в США почти половина рабочих мест под угрозой. Данные факты не следует относить к современной техноутопии. Для иллюстрации: индустриальная революция привела к потере 70% рабочих мест. Например, в Западной Европе и США до индустриальной революции свыше 70% населения занималось сельским хозяйством, а сегодня — 1% работающего населения. Особенно удручает грядущая безработица среди молодежи и отсутствие так называемых социальных лифтов. Уже сейчас в США безработица среди молодежи составляет около 12%, а в Испании — 27%. Где будет подрабатывать молодежь, если исчезнет профессия официанта? Это 2,3 млн рабочих мест только в США.
Читать также: Выжить в эпоху технологической революции: кого заменят машины, а кого не смогут?
Проблема безработицы с отсутствием перспектив занятости коренным образом меняет и структуру пенсий. Например, как с меньшей долей трудозанятых обеспечить выплату пенсий стареющему населению при условии продолжительного сохранения отрицательных ставок процента и неизменном возрасте выхода на пенсию.
Неоколониализм и сверхъестественные монополии
Основным активом сельскохозяйственной эры была земля; основным активом индустриальной эры — железо. У информационной эры два ключевых актива: информация и капитал. Оба полагаются на интеллект (IQ) и имеют тенденцию к сверхмонополизации. Пикантность ситуации в том, что сравнительно бедные страны, в особенности страны с высоким уровнем образования и низкими зарплатами, лишаются своего ключевого актива — интеллекта, экспортируя его в богатые страны. Странам-экспортерам нужно измерять число отъезжающих не в единицах, а в размере потерянного IQ и утраченной потенциальной капитализации. Условно говоря, Украина, лишившись одного Яна Кума, потеряла на данной транзакции одного человека и почти $20 млрд (стоимость покупки WhatsАpp).
Поскольку основной рычаг создания стоимости уже сегодня находится не в производстве, а в инновациях, формируется гигантская диспропорция в ценности, создаваемой отдельным работником на развитых и на развивающихся рынках. Для сравнения: ценность (value-add), создаваемая каждым работником Apple, составляет свыше $640 000 в год, в то время как ценность, создаваемая в тайваньской компании Foxconn, физически производящей iPhone, составляет около $2000 на работника в год. И это еще не худшая новость: в конце 2016 года Foxconn, в которой работает свыше 1 млн рабочих, заявила о планах полностью заменить весь свой штат рабочих роботами в ближайшее время. Прощай, миллион рабочих мест.
Неоколониализм ХХI века заключается в том, что ценность переводится из разных точек планеты в географическую локацию размером всего лишь 50 км на 20 км — Кремниевую долину, где происходит нечто невиданное в мировой экономике. Компании практически без физических активов, со сравнительно небольшим персоналом создают запредельную ценность в сжатые сроки. Условно говоря, Uber, уже имеющий капитализацию $70 млрд (сегодня компания сотрудничает примерно с 1,1 млн водителей), представляет, по сути дела, пример трансфера в США (а точнее, в Кремниевую долину) создаваемой ценности и, соответственно, ВВП прочих стран мира. Как было написано в журнале TechCrunch, «Uber, самая большая такси-компания, не владеет автомобилями. AirBnb, самый крупный отельер, не владеет недвижимостью. Facebook, самый большой владелец медиа, не создает контента».
Читать также: Черная полоса Uber: компания Каланика в эпицентре скандалов
Мы по привычке думаем, например, о Facebook как о социальной сети. Однако компания сама себя воспринимает как индивидуализированный источник контента — новостей и, соответственно, восприятия мира примерно для полутора миллиарда человек. Если бы Facebook был отдельным государством, это была бы самая многочисленная нация в мире (почти все работники которой работают бесплатно, создавая и распространяя ценный контент).
Поскольку в XXI веке владеть активом стало не так важно, как иметь доступ к нему, устойчивость сверхмонополий, в первую очередь информационных, в перспективе будет только расти: нет необходимости инвестировать масштабные капитальные затраты в поддержание роста. С этим есть как минимум одна большая проблема: информационные сверхмонополии подвержены исключительной манипуляции. Не зря Оксфордский словарь английского языка назвал слово post-truth («постправда») ключевым словом 2016 года. «Постправда» — это «обстоятельства, при которых объективные факты менее значимы при формировании общественного мнения, чем обращения к эмоциям и личным убеждениям». В мире «постправды» царствуют «альтернативные факты», по меткому выражению Келлэйн Конвей, помощницы Дональда Трампа. Именно он, первый в истории twitter-президент, как никто другой использовал факт прихода новой эры в демократиях — эры популизма.
Эра популизма и манипуляции общественным сознанием
Человечество никогда с таким энтузиазмом не лишало себя работы. Если при переходе от аграрного общества к индустриальному человек мог приспособиться к новым навыкам (условно говоря, вчерашний фермер мог трудоустроиться фрезеровщиком), то сегодня сложно представить себе водителя-дальнобойщика, переквалифицировавшегося в программисты.
Приход к власти Трампа на волне популизма может показаться случайностью. Однако, вполне возможно, данное событие является предвестником гораздо более фундаментальных изменений. Популизм, который можно определить как новую политическую религию и реалию ХХI века, имеет сравнительно неглубокие, но уже состоявшиеся исторические корни. Для примера, ровно четверть века назад эпатажный миллиардер, противопоставивший себя истеблишменту, уже чуть не стал президентом США. Фраза, вошедшая в анналы истории: «Нужно перестать переводить наши рабочие места за границу. [Мы слышим] громкий свистящий звук (the «giant sucking sound») наших рабочих мест». Выборы 1992 года выиграл Клинтон (Билл), а не Росс Перо. Выборы 2016 года выиграл Трамп, а не Клинтон (Хиллари). Одна из причин — во все большем разочаровании в ситуации на рынке труда. Вторая связана с возросшей способностью манипулировать общественным мнением с помощью социальных сетей.
В начале 2017 года стало известно, что к избирательной кампании Дональда Трампа в июне 2016 года привлекли компанию Cambridge Analytica, членом совета директоров которой является главный стратег г-на Трампа Стивен Баннон. Cambridge Analytica успешно использовала достижения психометрики, науки на стыке психологии и статистики, для проведения успешной кампании по выходу Британии из Евросоюза. Схожие приемы были использованы и во время кампании Трампа. Представляется совершенно неслучайным, что в двух наиболее устойчивых демократиях (Великобритания и США) произошли, пожалуй, самые масштабные манипуляции общественным сознанием. Сложно представить, как будет голосовать оставшийся без работы водитель-дальнобойщик, но ясно, что он (она) вряд ли проголосует за леволиберальную повестку дня с акцентом на глобализацию.
Твиттеризация мышления (мысли длиной не более 140 знаков) вкупе с разочарованием в публичной политике и склонностью к ярким фразам приводит к самоценности эпатажа — как раз в то время, когда ситуация требует обдуманных, долгосрочных решений. Как сказал Герберт Маркузе, философ конца XX века, «население мутирует прочь от свободы…» Скорее всего, нас ждут масштабная безработица, интеллектуальный эскапизм в форме сериалов, антидепрессанты (уже сегодня — самое распространенное в США лекарство для пациентов младше 60 лет) и выборы. С самыми непредсказуемыми результатами.