В этом году день рождения Николая Коблякова начали отмечать ни свет ни заря. В шесть утра бригада Следственного комитета при Прокуратуре явилась обыскивать его московскую квартиру. Унесли компьютеры, телефоны и копившиеся годами визитные карточки партнеров по бизнесу. Документы, имеющие отношение к делу, по которому Кобляков проходит свидетелем, следователи не взяли. «Пошутили, что таким способом «поздравляют» с днем рождения», — рассказывает Кобляков, создатель и совладелец сети из пяти пансионов для престарелых Senior Hotel Group.
Несколько дней спустя Коблякова вызвали на допрос. После затянувшейся беседы со следователем предприниматель понял: все очень серьезно. Накануне знакомый намекнул ему: если Кобляков не отдаст свою долю (49%) во флагманском пансионе Moninot — точно посадят. Через неделю предприниматель уволился из пенсионного фонда «Благосостояние», где работал заместителем исполнительного директора, и улетел в Киев. Оттуда перебрался в Париж. «Если хотят отнять бизнес, значит я был прав и в России появляется рынок социального обслуживания стариков», — невесело шутит Кобляков.
На что живут российские дома престарелых
Россия стареет. Сегодня каждый пятый россиянин старше 60 лет. По прогнозу Института демографии Высшей школы экономики, через 20 лет доля пожилых людей в нашей стране увеличится на 25%: старше 60 будет каждый четвертый.
В возрастной пирамиде, нижние и верхние этажи которой занимают иждивенцы — дети и старики, — складывается принципиально новая ситуация, отмечает директор института Анатолий Вишневский. Детей становится меньше, стариков больше, и это порождает серьезные проблемы для страны. При их обсуждении демографы и экономисты не всегда находят общий язык. «Нижние этажи возрастной пирамиды считаются заботой родителей, — объясняет Вишневский. — А верхние — чья забота? Чиновники жалуются на обремененность верхним этажом, забывая, что это компенсируется убывающей нагрузкой снизу». К тому же в отличие от детей, которые, по выражению Вишневского, «живут в кредит», пожилые люди создали капитал, который продолжает работать и после их выхода на пенсию. И размер этого капитала при прочих равных условиях пропорционален числу пожилых людей, а вовсе не числу теперешних работников. Но существующая система соцобеспечения исходит из совсем другой логики: люди, проработавшие всю жизнь, не заработали себе на старость, и их, как детей, кто-то должен «кормить». Эта логика удобна государству, говорит Вишневский: она оправдывает убожество наших богаделен, «таких же, как в гоголевские времена».
Основной «клиент» российского дома престарелых, как правило, старше восьмидесяти. Этим наша модель похожа на французскую и отличается от американской, где в домах для пожилых людей проживает вшестеро больше людей, чем в России. Во Франции, как и у нас, переезд в специальное учреждение происходит после того, как поддерживать в домашних условиях старого и больного человека становится тяжело — и для его близких, и для него самого.
В начале 2009 года примерно в 1500 российских домах престарелых и инвалидов и психоневрологических интернатах проживало 240 000 человек. В очереди числилось еще 18 000. Более свежих данных у государственных органов нет.
Нет и полной картины происходящего в этом секторе. В прошлом году в доме престарелых в Республике Коми во время пожара погибли 23 старика. Затем волонтеры Яммского дома-интерната в Псковской области рассказали об ужасающем положении его обитателей в «Живом Журнале». Проверка, затеянная по поручению президента Медведева, выявила 178 социальных учреждений — «фантомов», которые нигде не зарегистрированы.
Во сколько обходится содержание этих учреждений? Во Франции дома престарелых (включая частные) зарабатывают примерно €15 млрд в год (0,5% ВВП). В России таких подсчетов никто не проводил — в том числе потому, что разница в затратах на одного жителя дома престарелых так же велика, как и разница в богатстве регионов. В Камчатском крае на содержание одного человека в доме престарелых тратится 417 600 рублей в год, а в Кировской области — 108 000 рублей.
Но даже эти цифры иллюстрируют проблему очень приблизительно. На совещании в Кремле помощник президента Константин Чуйченко докладывал, что в Кировской области годовые затраты на проживание одного человека в специализированном доме престарелых и инвалидов на 500 мест составляют 103 000 рублей, а в учреждении на 20–30 человек — 300 000. Чем крупнее дом призрения, тем меньше удельные затраты.
А если этот дом частный? В кировском пансионате Коблякова, где уровень обслуживания на порядок выше, чем в заведениях, на которые ссылался Чуйченко, — 15 мест. При этом средние затраты значительно ниже, чем в государственных домах престарелых сопоставимой величины, — 185 000 рублей.
Никакой сенсации в этом, конечно, нет. Частный бизнес по определению эффективнее государственного, это правило работает и в социальной сфере. Почему же передовой опыт так трудно тиражировать?
Частные социальные дома
Первый частный дом престарелых появился в России в 1993 году, вскоре после того как государство отдало гражданам часть созданного ими капитала. Речь о бесплатной приватизации жилья, стартовавшей в конце 1991 года.
Ныне покойный предприниматель Виктор Ланге решил дать пожилым одиночкам возможность конвертировать их активы в более-менее достойную старость. В жилом доме на Большой Ордынке, где на первом этаже находится его ресторан «Казачий курень», Ланге открыл мини-пансионат «Замоскворечье», предложив одиноким старикам отдавать ему квартиры и переселяться на полное обеспечение.
Директор пансионата Любовь Забавина рассказывает, что поначалу действовала только такая схема, но с 2007 года стали принимать и тех, чье содержание (1500 рублей в день) оплачивают родственники. Сейчас в «Замоскворечье» 20 жильцов, а после реконструкции в заведении будет 90 мест.
Можно приблизительно подсчитать, во сколько могла обойтись средней московской бабушке, отдавшей свое жилье, старость по «квартирной» схеме. Если предположить, что она переехала в такой дом в начале 2000-х, когда ей было 74 года, и прожила там до самой смерти, то получается, что ее ежемесячные выплаты равнялись $375. Откуда взялась эта цифра? Просто в начале 2000-х, по оценке Всемирной организации здравоохранения, старческая немощь, требующая постоянного ухода, начиналась у среднестатистической россиянки как раз в 74 года. В соответствии с демографическим прогнозом жить ей оставалось еще 4,5 года. Предположим, что полученную квартиру, например однокомнатную хрущевку площадью около 30 кв. м, компания тут же продала. В 2000 году при среднемосковской цене около $700 за кв. м. за такую квартиру можно было выручить примерно $21 000.
Московская мэрия быстро оценила этот бизнес и уже через год после создания первого пансионата выпустила специальное постановление. Была создана служба «Моссоцгарантия», которой поручили искать одиноких стариков и заключать с ними договоры на передачу квартир городу. Что они получали взамен? Либо им обеспечивали патронажное, то есть надомное, обслуживание, либо их переселяли в «дома ветеранов» и социальные дома, в которых есть столовые, медпункты, прачечные, а сейчас даже компьютерные классы.
«Как только старики поняли, что мы государственные и нам можно доверять, начался бум, — рассказывает Елена Лебедева, заместитель генерального директора «Моссоцгарантии». — Если в 1994 году мы заключили 81 договор, то в 1995-м — 636. Через несколько лет мы вышли на полную самоокупаемость». В прошлом году нашлось больше 160 желающих передать свои квартиры городу в обмен на социальное и материальное обслуживание. За 15 лет существования схемы заключено около 3800 договоров. Сейчас у организации 2500 клиентов. 450 из них решили переехать в четыре социальных дома, а большая часть по-прежнему обслуживается в собственных квартирах.
Как Николай Кобляков строил сеть домов призрения
На фоне городской программы успехи частников выглядят не слишком впечатляюще. В Москве около десятка частных пансионов для престарелых, в которых живет примерно 150 стариков. Практически все предпочитают принимать стариков в здравом уме, твердой памяти, способных хоть как-то позаботиться о себе.
Даже зятю Иосифа Кобзона Юрию Рапопорту, получившему от московской мэрии режим наибольшего благоприятствования, не удалось построить сеть высокодоходных пансионов. После начала в 2005 году строительства в Ясенево «Виллы Гранд» инвесткомпания Рапопорта «СоцПенсионИнвест» удостоилась специального распоряжения мэра Лужкова: префектам давалось три месяца на подбор участков под следующие пансионы, а фирма освобождалась от отчислений на развитие социальной и инженерной инфраструктуры. Предполагалось, что 20% мест будет предоставляться малообеспеченным старикам. Но проект не пошел. В марте 2010 года распоряжение столичного правительства было без объяснения причин отменено.
Может, в стране просто отсутствует платежеспособный спрос, позволяющий бизнесу развернуться? Это не так, даже если не принимать во внимание квартирную схему, в которой по понятным причинам доминируют государственные учреждения. В 2008 году, по подсчетам консалтинговой компании BMGroup, только в Москве 4000–5000 семей были готовы платить более $30 000 в год за достойный уход за своими стариками. Потенциальную емкость рынка исследователи оценили в $170–250 млн.
Создатель Senior Hotel Group Николай Кобляков решил строить сеть не только в столице, но и в провинции. Выпускник двух факультетов МГУ, физического и юридического, Кобляков уже имел опыт успешных стартапов. В России он открыл с партнерами сеть продаж головоломок Leonardo с ежегодным оборотом около $1 млн. Кроме того, он наладил поставки русских книг и музыки для французских университетов. Чтобы обзавестись складами, в 2005 году Кобляков купил StankoFrance, «дочку» бывшей советской внешнеторговой фирмы «Станкоимпорт». По словам Коблякова, в 2009 году «Станкоимпорт» обанкротился. Но за год до этого было заведено уголовное дело о мошенническом захвате недвижимости «Станкоимпорта» (принадлежит «Ростехнологиям»).
Это дело и аукнулось Коблякову обысками и допросами. В 2005 году, получая в Париже бизнес-образование, он обнаружил, что коммерческий сегмент социального обслуживания престарелых в России фактически отсутствует. Через форум выпускников бизнес-школы TRIUM он познакомился с хозяином французской Group Almage, владевшей тогда 25 пансионами, изучил их бизнес и понял: чтобы быть на этом рынке рентабельным, нужна сеть. И еще: если не разбазаривать деньги и не воровать, даже выделяемого государством может хватить на такую же достойную жизнь, как в пансионах Коблякова.
Во флагманском парк-отеле Коблякова Moninot, бывшем подмосковном санатории, интерьеры отличаются от четырехзвездной гостиницы расширенными для проезда коляски дверями, пандусами вместо лестниц и специальной мебелью для немощных людей. Сюда, в отличие от большинства российских частных заведений, принимают стариков и с болезнью Альцгеймера, и в постинсультном состоянии, и с последствиями перелома шейки бедра. Постояльцу это обходится примерно в €150 в сутки, и сейчас здесь живут 20 клиентов. Пансион организован на хорошем европейском уровне, говорила посетившая его менеджер французской частной фирмы социального обслуживания Dolcea Паскаль Ласоньяс.
Осенью 2007 года, когда был взят в аренду санаторий под Moninot, у Коблякова были обширнейшие планы. Senior Hotel Group купила подмосковный пионерлагерь, на территории которого запланировала строительство парк-отеля «Сторица». В эти две площадки было вложено более $4 млн, а всего в планах было построить сеть из 25 отелей. Стоимость проекта оценивалась в €111 млн: по бизнес-плану в 2013–2016 годах инвесторы могли продать сеть за €380 млн. Но начался кризис, и инвесторов как ветром сдуло. Не помогало даже то, что, начав готовить персонал для пансионов, Кобляков один за другим выигрывал конкурсы на патронажное обслуживание в Москве, Кирове и других городах, получил «именное» постановление губернатора Московской области Громова о поддержке проекта и начал создавать рентабельные мини-пансионы в столице, Подмосковье и ряде других регионов.
В Кировской области Кобляков зарегистрировал фирму «Вятка-Помощник» и выиграл конкурс на патронажное обслуживание. Он открыл небольшой пансионат и был готов взять в управление государственный дом-интернат по посильной для области цене. Препятствием стало отсутствие нормативной базы частно-государственного партнерства. «Требуются длинные концессионные договоры на 5–7 лет, — говорит вице-премьер областного правительства Мария Гайдар. — А как писать соглашения, если максимальный горизонт бюджетного планирования — три года? Как компании вкладываться в проект, если каждый год нужно проводить конкурс и она может проиграть?» Тем временем даже при невысоком уровне обслуживания очередь в государственные дома престарелых растет, говорит она, а денег хватает только на поддержание существующих.
В таких условиях предложение Елены Сухоруковой, главы второго по объему пенсионных резервов НПФ «Благосостояние» (управляет пенсионными накоплениями сотрудников РЖД), показалось Коблякову заманчивым. В октябре прошлого года «внучка» НПФ инвесткомпания «Национальный капитал» получила 51% Moninot, доля была оценена в 329 млн рублей. Договорились, что часть этой суммы инвестор внесет в уставный капитал, а часть предоставит в виде займов на достройку и оборудование корпусов, чтобы довести число жильцов до 256 человек. Кобляков утверждает, что Сухорукова пообещала ему инвестиции в сеть пансионов, если он согласит ся работать в фонде. В октябре его назначили советником, а в ноябре — заместителем Сухоруковой.
В компанию, владеющую Moninot, назначили финансового контролера, ее счета перевели в железнодорожный Транскредитбанк и, как утверждает Кобляков, порекомендовали нанять без конкурса строительную компанию.
А затем начались обыски и допросы по делу «Станкоимпорта». Кобляков уехал, а «Национальный капитал» перестал перечислять обещанные деньги. По мнению Коблякова, эти события связаны — следователи давят на него, чтобы он отказался от перспективного бизнеса. На апрельском собрании акционеров Moninot представители «Национального капитала» потребовали обанкротить пансион — в этом случае недвижимость перешла бы к его крупнейшему кредитору, каковым является «Национальный капитал». Представителю Коблякова пока удалось отбиться: он напомнил партнерам, что с точки зрения УК такое банкротство может быть квалифицировано как преднамеренное.
В отсутствие Коблякова в Следственный комитет вызывают на допросы его родственников и сотрудников Moninot, не имеющих отношения к делу, по которому, как он заявляет, он проходит свидетелем. СКП на запрос Forbes о том, в каком качестве привлекается Кобляков, не ответил.
Был бы бизнесмен, а статья найдется.