Не сыскать зрелища более нелепого, чем немецкие туристы во французской провинции. Кто еще станет в десять утра останавливать свой автобус и всей толпой зачарованно снимать на видео процесс принудительного откармливания гусей? Впрочем, нужно отдать должное тевтонскому мужеству: каково смотреть на гусей в стране, которую ваши предки неоднократно пытались завоевать, начиная с 1870 года? Мы на велосипедах отмахали по Франции в общей сложности 244 километра. И всякий раз, когда взгляд отрывался от дороги, мы видели очередную мемориальную табличку, сообщающую о том, что именно здесь, скажем, 30 марта 1944-го очередной бедолага по имени Филипп или Марк был убит немецкими солдатами. И не просто убит, а убит «подло» и «трусливо». Интересно, о чем думают немцы, разглядывая эти таблички из окон автобуса на пути к очередному гусятнику?
Дордонь — это область, которая с 1337 года как магнит притягивала к себе неприятности. Сначала была Столетняя война, потом пошли кровавые разборки между католиками и гугенотами — в те времена расхождение во взглядах на вопрос непорочного зачатия считалось достаточным основанием, чтобы заживо сжигать женщин и детей. А в XIX веке, только все стали приходить в себя после революций и Наполеона, как на виноградники напала тля — печально знаменитая филлоксера — и все пожрала. Ну а затем пришли нацисты. И вовсе даже не за гусями…
Тур в Дордонь я купил в туристической компании Butterfield & Robinson. Эта канадская фирма широко известна как организатор путешествий на велосипеде чуть ли не в любой точке земного шара. Но свой любимый маршрут в B&R назвали не задумываясь: Дордонь. Сотрудник фирмы почти стихами воспевал мне это место. Старинные замки, в которых бывал Ричард Львиное Сердце. Пещеры, чьи стены сохранили для нас первые в истории человечества картины. Другие пещеры, где жили троглодиты. Реки, как будто специально созданные для рыбалки и катания на лодках. Великолепные рестораны в отелях сети Relais & Chateaux. Городские рынки, где от запаха лаванды и сыров кружится голова. Ослепительные поля подсолнухов. Прохладные леса, поросшие мхом и богатые трюфелями. Пикники на утесах над бурлящими водами реки. Гонки на выживание сквозь ливень — к уютному диванчику в придорожном трактире, омлету с грибами и бокалу отличного вина из Бержерака и... Нет, нет, месье, не бокал, а принесите-ка всю бутылку, s’il vous plait!
Когда оказалось, что это может сойти за семейный отдых с детьми от восьми лет, мы, не раздумывая, двинули во Францию: к красотам и троглодитам, а также подъемам и спускам, одолеть которые нам предстояло, крутя педали.
Первый серьезный холм повстречался нам наутро второго дня. Он оказался как нельзя кстати, поскольку вечером первого дня мы воздали должное французской гастрономии: двойная порция фуа-гра и десерт «шоколадный вулкан», значительная часть которого осталась на лице моего сына Конора. Велосипедная прогулка помогла нам растрясти жирок. С чувством выполненного долга часов в одиннадцать мы решили подкрепиться на ферме, которая находилась как раз на вершине холма.
Подкрепились мы стаканчиком белого и опять же фуа-гра. Один из наших попутчиков, уролог из Колорадо, смотрел на нас с недоумением: судя по его спортивному телосложению, он привык «подкрепляться» горсткой изюма, сухариком и бутылочкой изотонического напитка Powerade фиолетового цвета. Я же уплетал гусиную печень с энтузиазмом свиньи, нашедшей трюфель. В связи с чем ответственно заявляю: фуа-гра и вино — это лучший в мире завтрак. А теперь подать нам сюда доисторическую пещерную живопись!
Живопись — наскальную — можно созерцать в пещере Ласко, где 17 тысяч лет назад человек устроил первую в истории арт-галерею. Правда, в 1963 году настоящая Ласко была закрыта: выдыхаемый тысячами экскурсантов углекислый газ вызывал образование «зеленой и белой плесени на наскальной росписи». Теперь туда можно попасть, только если вы шеф трехзвездочного ресторана, ветеран Алжира или любовница президента Франции. Впрочем, последних развелось уже слишком много, и в пещеру пускают не каждую.
Для простых смертных вроде нас открыта для посещения Ласко-2 — точная копия настоящей. Ее создателям, использовавшим исключительно доисторические технологии, как нельзя лучше подходит определение «мученики искусства». Даже краски — естественного происхождения — они смешивали во рту и выдавливали на стены через полые косточки.
Стоять здесь в прохладном полумраке, смотреть на росписи с бизонами, козлами, лошадьми, носорогами и быками — ничуть не менее волнующее переживание, чем посещение Сикстинской капеллы.
Реакция Конора на Сикстинскую капеллу: «Пап, а когда будем обедать?» Реакция Конора на Ласко: «А здесь продают такие открытки?»
Поясняю: реакция номер два — полный восторг.
Мы выходим из пещеры на свет божий и снова крутим педали — в направлении деревни Ла Бюг, к вожделенным омлетам и вину. Оттуда мы под проливным дождем едем в Ле Эйзи. Дождь совсем не раздражает. Наоборот, он вызывает ассоциации со старым французским кино, где аккордеон играет, капли дождя стекают по лицу и девушка плачет.
Добравшись до отеля Le Centenaire, я тут же погружаюсь в горячую ванну с томиком Диккенса. Какая благодать! А потом отправляюсь на прогулку со своей тринадцатилетней дочерью Кэтлин. Мы поднимаемся на мост и видим, что на площади выстроились в ряд старинные автомобили — все в отличном состоянии. Это английские Alvis. А румяные ребята, распивающие неподалеку пиво, — англичане, члены клуба владельцев этих самых Alvis, которые выбрались на автопробег во Францию. И хотя их предки беспрерывно дрались с французами тысячу лет подряд, никто так не восхищается французской жизнью, как англичане.
После прогулки нас ждет очередная трапеза в отеле: фуа-гра на спарже, рыба соль, шоколадное суфле, арманьяк и отличная Cohiba. Шеф-повар сегодня в хорошем настроении: за победы на кулинарном фронте он получил орден Почетного легиона. Это очень серьезная награда, может быть, его даже пустят в настоящую Ласко — вместе с любовницами французского президента.
На третий день путешествия я понимаю, что наконец пресытился фуа-гра. Но отнюдь не теплым картофелем, который аппетитной горкой высится на каждой тарелке с горячим. Секрет этого гарнира в том, что картофель готовят в гусином жиру. В связи с чем поджарый врач из Колорадо поведал мне, что удвоил свою ежедневную дозу средства от холестерина. И я понял, что самый благополучный исход для меня — это быстрая и безболезненная смерть от инфаркта. Но двадцать километров на велосипеде после обеда — и я снова верю, что преждевременная кончина мне не грозит.
Двадцать километров — это путь в‑Бейнак. Бейнак — замок, стоящий на высоте 150 метров над рекой Дордонь. Здесь, кстати, тоже снимали много всякого кино. У меня сердце затрепетало, когда я увидел кухню XIII века и понял, что именно сюда въехала на лошади Софи Марсо в «Дочери д’Артаньяна». А может, ничего и не затрепетало, может, это просто дал о себе знать атеросклероз — под действием ежедневной дозы гусиного жира. Дети быстро осматривают Бейнак и оценивают его коллективным «Вау!».
С 1115-го по 1961 год Бейнаком владела одна семья, лишь несколько лет в конце XII века замок контролировал Ричард Львиное Сердце (он, кстати, и погиб недалеко отсюда, во время осады Шалю). На меня сильное впечатление произвел портал, с которого бароны читали свои указы, возвышаясь метров на тридцать над внутренним двором замка. Стоя здесь и глядя вниз, туда, где когда-то трепетали крестьяне и солдаты в ожидании новых распоряжений, прямо-таки слышишь голос Мела Брукса, произносящего: «Хорошо быть бароном». Назад мы идем по подъемному мосту, и симпатичная экскурсовод-англичанка обращает наше внимание на острые колья на дне рва. Именно туда падал авангард войска, штурмующего замок. А те, кто шел следом, успевали остановиться и теоретически могли поднять голову и увидеть поток кипящего жира, смолы и дегтя, который лили на них сверху. Надо сказать, что смесь эта не менее вредна для организма, чем обжаренный в гусином жире картофель.
На следующее утро я опять сажусь на велосипед и в Карзаке случайно обнаруживаю небольшую церквушку. Какая-то старуха длинным бамбуковым шестом снимает с витражей паутину и птичьи гнезда. Ее смиренный труд подчеркивает неяркую красоту этого древнего места.
Две последние ночи мы проводим в отеле Chateau de la Treyne. Этому замку пятьсот лет, и за это время его неоднократно грабили то католики, то протестанты, то якобинцы — до тех пор, пока не иссякла кровожадность истории и в нем наконец не устроили гостиницу. Наш номер назывался «Кардинал» и располагался на самом верху. Ранним утром из окон было видно, как над Дордонью поднимается туман.
В последний день мы предпринимаем мини-паломничество в Рокамадур. В течение столетий здесь делали остановку пилигримы на пути из Парижа в Сантьяго-де-Компостела. В числе тысяч людей, которые заходили помолиться Святой Деве Рокамадура, были святой Доминик, святой Бернар, святой Людовик, Филипп Справедливый. Рокамадур сегодня — это привычное смешение туристских автобусов и сувенирных лавок. При желании от всего этого можно укрыться в соборе, где до сих пор висят канделябры крестоносцев. А соборный колокол, говорят, таинственным образом звонит всякий раз, когда Святая Дева Рокамадура спасает гибнущих в шторме моряков. Потом можно чудесно отобедать, оправдывая второй и явно лишний бокал бержеракского вина необходимостью крутить педали до Трена, куда хорошо бы поспеть вовремя, чтобы выпить коктейль с шампанским и в последний раз бросить вызов смерти в лице, разумеется, фуа-гра. После чего можно спокойно возвращаться домой и садиться на тройную дозу антихолестеринового снадобья.
В общем, поездка удалась. Снимаю шляпу перед чемпионами «Тур-де- Франс», но надо сказать, что спокойно ездить на велосипедах по Франции не менее увлекательно.