За всю историю покорения Эвереста на него поднялось чуть более 3500 человек. Первое восхождение на высочайшую вершину мира (8848 м над уровнем моря) состоялось в 1953 году, но экспедиция альпинистов из Советского Союза штурмовала ее лишь через 29 лет. С 1982 года на горе побывали 135 россиян. Хотя глагол «побывал» меньше всего подходит для описания восхождения на эту гору. Штормовой ветер до 200 км/ч, метель, ночная температура минус 60°С и окоченевшие трупы тех, кто так и не покорил вершину, — путь к высшей точке земли давно уже стал альпинистским эпосом. Даже такие тяжелейшие погодные условия открывают окно для восхождения — в мае, всего один месяц в году. За этот месяц на штурм горы, длящийся 60 дней, отправляются не менее 1000 человек в год. Доходит до вершины не более трети. Кому повезет, сходят с полпути и возвращаются домой. Навечно на склонах горы ежегодно остаются 10–15 человек.
Тем не менее Эверест манит людей, и среди них хватает состоятельных бизнесменов. О том, что заставляет людей, имеющих все возможности отдыхать с комфортом, рисковать жизнью на склонах Сагарматхи (в переводе с непальского «Мать богов»), Forbes поговорил с двумя российскими бизнесменами — ресторатором Юрием Белойваном, который покорил Эверест в 2011 году, и финансистом Александром Соболенко, готовящимся к главному восхождению своей жизни.
Юрий Белойван, владелец сети ресторанов «Корчма «Тарас Бульба»:
Когда до вершины Эвереста оставалось всего полчаса подъема, у американца Джона, члена нашей альпинистской группы, остановился пульс. Он начал умирать, когда вся группа уже ушла на спуск, а до вершины не дошли только он и я. Я шел за ним, шел самым последним, этот подъем давался мне очень тяжело. Джон еще как-то пытался идти, но падал, потом снова поднимался и снова падал.
Пока я дошел до вершины, вершины самой высокой горы в мире, Джону пытались помочь его и мой гид и два наших шерпа (шерп — народность, живущая в Восточном Непале, зарабытывают сопрождением групп альпинистов в горы, могут выступать и носильщиками, и гидами. — Forbes). И тогда мы вместе стали заниматься американцем, ведь я не мог уйти на спуск без своего гида. Мы провозились с Джоном около часа, сами стали замерзать, температура на вершине в это время минус 50°С, и кислород стал заканчиваться. Гиды говорят: «Ну все, пульса уже нет, вроде он умер, пойдемте». А я смотрю, Джон вдруг начинает шевелиться и снова пытается ползти наверх, впрочем, это были его последние движения в жизни. А в это время наверх уже шла новая группа альпинистов, они просто переступали через Джона, потому что там наверху только одна цель — дойти до вершины, все остальное перестает иметь значение. Мы впятером попытались сдвинуть 100-килограммовое тело Джона хотя бы в сторону от тропы, но не получилось.
Мой гид приказал мне спускаться, ведь я очень много сил потерял за этот час спасения. Пошел на спуск, а навстречу мне новая группа альпинистов, человек 200. В горах есть такое правило — когда ты спускаешься, то обязан пропустить людей, идущих на подъем, ведь им тяжелее, чем тебе. И вот я их 15 минут пропускаю, час пропускаю, а они все лезут и лезут. И обойти их невозможно, потому что наверху очень узкая тропа. Я начал замерзать, и в этот момент у меня еще сели батарейки, которыми каждый альпинист освещает себе путь. Я стал просить проходящих мимо посветить мне, чтобы я смог достать запасные батарейки, но то ли меня никто не слышал, ведь люди там в кислородных масках, то ли им было уже не до меня… И вот тогда я понял, что такое настоящий коллапс. Я завис на ступени, у меня не осталось сил вообще. Я понял, что если в течение часа мне никто не поможет, я уже никуда не дойду. К тому же мой запасной баллон кислорода остался у шерпа, который все еще был наверху рядом с умирающим американцем. Я сел. Помолился. И начал ждать. Еще минут через 20 я увидел моего гида и шерпа. Они спасли тогда мне жизнь.
Спуск был еще тяжелее подъема. Были моменты, когда силы заканчивались, и я ложился на снег минут на 20. За это время меня почти полностью засыпала метель. Стоило открыть рот, как он тут же оказывался полон снега. Я лежал на леднике и понимал, что, если ветер не закончится, я не смогу встать. Но потом снова вставал и снова шел.
В горах вообще смерть воспринимается иначе, чем внизу. Трупы лежат на тропах в той же позе, в какой их застигла смерть, ведь при минус 50˚С они мгновенно замерзают. Пока я поднимался на Эверест, насчитал девять трупов. В моменты подъема в разряженном воздухе голова плохо соображает. Ты медленно идешь вверх, вдруг видишь ботинки и думаешь: «Ну надо же, кто-то ботинки выбросил», и только потом замечаешь, что к ботинкам приделаны ноги, а к ногам — туловище, а к туловищу — голова, и только потом понимаешь, что это лежит человек и у него есть лицо, но оно почему-то черного цвета. Иду я так и говорю гиду: «О, вон мужик лежит», и слышу в ответ: «Это не мужик, это баба». А я продолжаю идти дальше. Мне многие потом на земле говорили: как же так, почему вы их бросаете. А на вершине даже сбросить эти трупы некуда. На Эвересте полно случаев, когда мужья оставляют трупы жен, а жены — мужей.
Зачем нам все это? Люди — и не только альпинисты — оптимисты в большинстве случаев. Все мы думаем: «Все умрут, а я останусь». И все мы живем так, как будто никогда не умрем.
Это была моя третья попытка покорить Эверест. В 2009 году, а к тому моменту я уже пять лет занимался альпинизмом, я долго тренировался. Сначала сходил на Монблан (высочайшая гора в Альпах, 4810 м. — Forbes) зимой; это летом Монблан по сложности приравнивают к Эльбрусу, зато зимой — к Эвересту, температура на вершине достигает минус 40°С. Но в том году восхождение на Эверест еще не открыли после Олимпиады в Китае, в 2010 году случилось 50-летие оккупации Тибета, а в 2011-м я уже почти и не готовился к восхождению. Ни морально, ни физически я был не готов тогда, но вдруг получил разрешение на подъем. Я шел тогда самым последним, было сложно почти до истерики, экспедиция продолжалась два месяца, и я похудел на 20 кг. В мае я покорил Эверест, а в июне отметил свое 45-летие.
Вообще Эверест никогда не был для меня великой целью. Семь лет назад друзья позвали сходить на небольшую гору (1800 м) недалеко от Байкала. Это было летом, сам я к тому моменту считал себя спортивным, тренированным парнем, я обливался холодной водой в любое время года, а на той горе чуть не умер от усталости. Меня это страшно задело, появился спортивный азарт, и тогда я серьезно занялся альпинизмом. После четырех походов на Эльбрус и трех походов на Монблан взыграл уже мой перфекционизм. Это как в бизнесе: сначала ставишь перед менеджерами цель — сделать чек 1000 рублей с одного посадочного места, а когда они с гордостью докладывают о ней, тут же ставишь новую — 1200 рублей. Так получилось и с горами. Если я Монблан могу пройти вверх-вниз всего за сутки, то неужели не смогу подняться на Эверест?
Вот там на вершине я на практике понял, что означает выражение «Выше головы не прыгнешь». На такой высоте раньше летали советские Ту-154. Представьте, что вы летите в самолете, только что погасло табло «Пристегните ремни», стюардессы начинают разносить напитки, а вы смотрите в иллюминатор и видите меня, машущего вам рукой. Это не сравнится ни с первым, ни со вторым, ни даже с сотым открытым тобою рестораном. Это космос. Выше тебя только бог.
Горы показали мне настоящую ценность того, что люди измеряют деньгами. В первом же походе на Байкале у меня закончилась вода. Зато в кармане лежали экспедиционные деньги, 1,5 млн рублей. Тогда я предложил согруппнику продать мне банку воды за эти 1,5 млн рублей, но у него к тому времени вода тоже закончилась. И вот так, без воды, при жаре 40°С мы с ним доползли до первой лужи и всю ее выпили. А не было бы лужи, мы бы умерли.
Так и с вещами. Цена носкам на земле — $2, но если ты забыл их на Эверест, то обморозишь ноги и умрешь. Получается, что цена жизни — это те же $2. В той же экспедиции у одного американца замерз редуктор — рычаг, через который поступает кислород. Альпинист начал задыхаться, у него тут же пропало зрение и наступила настоящая истерика. Повезло, что у другого русского альпиниста оказался запасной редуктор, и он подошел к американскому кислородному баллону. Американец задышал. Так его жизнь оказалась немного ценнее носков, потому что редуктор стоил аж $20.
Восхождением на Эверест я закрыл собственную программу «7 вершин мира». Но останавливаться на этом не собираюсь. Смотрю сейчас на фотографии и снова хочу в горы. Теперь в моей программе — покорение вулканов и кругосветка на машине.
Александр Соболенко, гендиректор и совладелец инвесткомпании «Грандис Капитал»:
Я родился в Алма-Ате, а заболеть там горами легко. Город окружен горами, и это очень красиво. В советские времена среди непрофессиональных покорителей гор было четкое разделение на горных туристов и альпинистов. Туристов частенько называли работягами, которые ходят только через перевалы, носят тяжеленные рюкзаки со снаряжением и провиантом и сами себя обеспечивают пропитанием. А альпинисты — это те, кто приходит к вершине, разбивает у ее подножия лагерь, а затем налегке покоряет вершину. Сначала я ходил по перевалам, но, однажды взойдя на пик Турист в Казахстане, «заболел» альпинизмом.
Даже свою жену я увлек горами. Причем на первом же свидании. В свадебное путешествие мы, естественно, отправились в Непал к подножию Эвереста и потом уже вместе покорили множество вершин. Среди них российский Эльбрус (5642 м), Килиманджаро (5895 м) в Танзании, Арарат (5165 м) в Турции, Демавенд (5670 м) в Иране, Орисаба (5675 м) в Мексике, Котопакси (5911 м) в Эквадоре. Непальская Мера Пик высотой 6476 м — пока самая высокая моя вершина. Я поступательный альпинист и считаю, что невозможно покорить Эверест сразу после Арарата. Нужна тщательная и каждодневная тренировка на земле, чтобы когда-нибудь дойти до величайшей вершины мира. Но главнее все же не только тренировка тела, а тренировка мозгов. Надо понимать, зачем тебе все это нужно. До похода на Эверест мне осталась всего одна вершина — Аконкагуа в Аргентине, ее высота 6962 м.
Сейчас появился коммерческий альпинизм, где гид-профессионал постоянно находится между двух огней — как сохранить альпинистам-любителям жизнь и как на них заработать. А заработать есть на чем и на ком. Большое число бизнесменов, которые достигли высот в бизнесе, считают, что для покорения гор достаточно выложить специализированному турагентству нужную сумму денег. Но неподготовленный пассажир на горе — это угроза не только его жизни, но и жизни всей группы или его гида. Цена ошибки там — жизнь.
Горы — это очень красиво, но это, конечно, не единственный аргумент для восхождения на них.
Главное, чему учат горы, — это четкость и ясность твоих намерений и в жизни, и в бизнесе. Мозг в горах не просто очищается, а очищается очень сильно. Именно там, в горах, ты понимаешь, что первично в твоей жизни. В горах наступает абсолютная свобода, полный катарсис. Кстати, в горах женщины выносливее мужчин, но психологически они менее устойчивы.
Горы — это очень опасно. Неопасных гор вообще не бывает. Неопасны горы только для профессионалов, да и то только потому, что они умеют не расслабляться. Не секрет, что большинство непрофессионалов-альпинистов погибают не на восхождении, а на спуске. Когда ты идешь наверх, у тебя абсолютная степень мотивации и ты не можешь позволить себе расслабиться. У тебя запотевают стекла в маске, ты мало что видишь, кроме своих шагающих ног, ты еле передвигаешь ноги, но ты все равно идешь вперед, потому что у тебя есть цель. А на спуске многие допускают самую страшную ошибку — расслабляются. Но в горах и смерть воспринимается проще. Потому что все знают, зачем туда идут. Мне кажется, подобные ощущения люди испытывают на войне.
Горы как лакмусовая бумажка, они проверяют человека через трудности. Многие в таких походах ломаются психологически, и тогда приходится их тащить буквально на себе, сначала вверх, потом вниз. Но горы — это еще и возможность пополнить число своих друзей. На земле мало мест, где здоровые мужики могут позволить себе жить, как в лагере, в одной палатке, бредить одной целью и подружиться затем на всю жизнь. Но в горах мы про бизнес мало разговариваем. Да и про деньги вспоминаем редко, только когда играем в карты на деньги.
