В этом году крупнейший российский фестиваль авторского документального кино «Артдокфест» впервые пригласил в жюри человека из бизнеса. Финансисту и руководителю экономической программы московского Центра Карнеги Андрею Мовчану новый опыт понравился. А совместное интервью Манского и Мовчана для Forbes накануне закрытия фестиваля (церемония награждения победителей конкурса состоится 16 декабря) вылилось в настоящую дискуссию о том, почему независимые культурные инициативы вроде того же «Артдокфеста» не получают финансовую поддержку от частного бизнеса, когда попадают в опалу.
— Каждый год «Артдокфест» фиксирует новые тенденции как документального кино, так и жизни, которая попадает в объектив документалистов. Какие это были тенденции в 2015 году, на ваш взгляд? Что зафиксировано «Артдокфестом»?
Виталий Манский: Возможность открыто, публично смотреть и обсуждать кино, чувствовать себя в течение девяти дней свободными людьми в свободной стране. Это, пожалуй, главное.
— А если взять программы фестиваля?
Андрей Мовчан: Для меня картины на этом фестивале жестко разделились на две категории: про человека страдающего и человека делающего. Картин про человека страдающего, как водится в России, было много, это вообще наша традиция. Но, не раскрывая тайну выбора жюри, [скажу, что] мы все-таки выбрали в номинанты картины про людей делающих. В этом смысле мы, может быть, вносим свой маленький вклад в изменение ситуации в стране и обществе.
В. М.: Мне кажется, что документальные картины, с учетом того что их производство в среднем занимает полгода-год, передают общее настроение — не среднюю температуру по больнице, а именно ощущение времени. И, на мой взгляд, фильмы этого фестиваля передают какую-то растерянность, начало периода более осторожных высказываний, чего-то более сдержанного. Это не картины наотмашь. В прежние годы такие картины были — с более жестким обращением к зрителю, как, например, «Зима, уходи!» (фильм о российском протестном движении 2011/2012 гг., снятый 10 молодыми режиссерами под руководством Марины Разбежкиной. — Forbes). Общество не то чтобы смирилось, а признало свое временное поражение и начинает с этим как-то соотноситься. Говорю как человек, знающий документальное кино в объеме и развитии — мне это заметно.
А. М.: Я как дилетант это, наверное, прочитал бы по-другому: то, что мне как раз понравилось в фильмах этого фестиваля, и то, что, наверное, является новым в культуре выражения в российском сообществе, — это объективность. Большинство фильмов, за редким исключением, были невероятно объективны. Даже там, где совесть, честь, вера и любовь требуют необъективности, они сумели подняться до нейтральной, разумной, где-то даже научной позиции. Это невероятно важный шаг в среде, где противоборствующие стороны неизбежно превращаются в зеркальное отражение друг друга. Он может предотвратить повторение такой ситуации снова и снова в России. Возьмите фильм «Чечен», который абсолютно непредвзято, полностью уходя от предрасположенности режиссера к тому или иному фронту, показывает ситуацию на Украине глазами героя, который сам — плоть от плоти этой ситуации: с ним всю жизнь происходит то же самое, что и со странами, за которые он воюет (главный герой фильма – чеченский ветеран афганской войны, который в момент съемок участвует в войне на Донбассе с украинской стороны. — Forbes). Или картина «Чужая работа» про таджикских гастарбайтеров, которая удерживается от напрашивающегося синдрома сочувствия и позволяет посмотреть на ситуацию, не вдаваясь в сентиментальность и морализаторство (главный герой фильма намерен стать в России знаменитым актером, а его младший брат — звездой футбола. — Forbes). Есть фильм про семью наркоманов [«Если слепит, открой глаза»], который умудряется обойтись без сожаления и назидания одновременно. И это очень хорошо, что в склонном к морализаторству, в том числе фальшивому, российском обществе появляются такие фильмы.
В. М.: При этом картины остаются позитивными — в том смысле, что мы видим людей в очень сложном состоянии, но это не упаднические фильмы.
— Насколько удачен нынешний «Артдокфест» с точки зрения посещаемости?
В. М.: В прошлом году у нас была очень хорошая посещаемость, тогда тоже были аншлаговые сеансы, а в этом году, как мне кажется, зрителей было немного больше — возможно, процентов на 7-10. Но в прошлом году у нас еще был трудный момент, связанный со сменой площадки: кинотеатр «Художественный» был поставлен на ремонт, и нам еще ударили под дых за короткий срок перед началом фестиваля с обвинениями в антигосударственной деятельности и отказом в финансировании [по линии Министерства культуры]. Все это было несколько форс-мажорно. В этом году мы уже и не подавали бумаг на [государственную] поддержку. Но готовили фестиваль уже в более штатном режиме, и в итоге зритель пошел немного активнее. При этом в «Художественном», который стоит на пересечении трех станций метро, у нас было пять залов (сейчас в «Формуле кино Горизонт» — три зала. — Forbes), и через фестиваль проходило больше зрителей. Мы бы хотели по экономике вернуться к условиям «Художественного», поскольку это городской кинотеатр и цены на билеты можно держать на более низком уровне, чем в коммерческой сети. В этом году ко мне подходили и студенты, и пенсионеры, и я испытывал, конечно, дискомфорт. Подходит, например, женщина, которую я визуально помню, поскольку она ходит на «Артдокфест» многие годы, и говорит: знаете, я купила 12 билетов, отдала за них энную часть своей пенсии и больше просто не могу себе позволить, хотя хочу посмотреть еще [другие фильмы]. Конечно, если бы мы могли иметь господдержку, это позволило бы нам опускать цены на билеты. Сейчас же приходится заниматься совсем не рыночной деятельностью в жестких рыночных условиях.
pagebreak
— Почему же у нас кинематографисты, что в документальном кино, что в игровом, так уповают на государство? Почему не обращаются к частным спонсорам?
В. М.: Потому что у нас нет частных спонсоров. Мы живем в стране, где люди с состоянием выше определенной суммы имеют куратора в администрации президента и все деньги, которые хотя направить куда-то, визируют у него. И я доподлинно знаю, как за непослушание культурные инициативы лишаются поддержки опять же по распоряжению кураторов — я просто не уполномочен называть примеры, но они в нашей профессиональной среде известны. А Министерство культуры управляется из тех же кабинетов. Это не Америка, где вообще нет министерства культуры как такового, а есть огромное количество фондов, которые подпитывают культуру и работают на принципах открытых грантовых конкурсов. Слава богу, нас поддерживает Фонд Михаила Прохорова — один из немногих независимых фондов. Если бы не было этой поддержки, нам бы совсем туго пришлось.
А. М.: Я не сталкивался с кураторами за всю свою жизнь. Может быть, потому, что я ни разу не сталкивался с государственными бизнесами и распределением активов, как многие из самых богатых людей в стране. С чем я сталкивался много раз — с тем, что очень многие хорошие начинания в области образования и культуры просто не умеют собирать спонсорские деньги. Нет понимания, что это тоже своего рода бизнес — привлекать деньги.
Я знаю с десяток организаций, которые, как мне самонадеянно кажется, дали бы деньги на «Артдокфест». Но с ними надо работать, к ним надо ходить, с ними надо разговаривать и договариваться. Надо понимать, что они чего-то захотят в ответ — например, каких-то изменений в структуре [фестиваля], чтобы они могли пригласить своих гостей. VIP-гости — не самые приятные гости на фестивале. Хотя они абсолютно безобидные, но эстетическое чувство может войти [с ними] в противоречие. Тем не менее, как и в случаях с вузами и школами в Москве, я очень часто сталкиваюсь с абсолютной беспомощностью, когда люди говорят: мы просили денег, никто не дал, потом пришел Дворкович, денег дал, но сказал, что надо делать. Наверное, проблема не в том, что в Америке больше свободы, а еще и в том, что в Америке больше профессионализма в этой области.
В. М.: Я, пожалуй, соглашусь с некоторыми оговорками. Не так давно я был в Зимбабве. Страна живет, скажем так, определенным образом — уже по дороге из аэропорта это сразу видно. И вдруг я оказался в некоем месте, которое отгорожено от всего внешнего мира колючей проволокой, там живут белые люди, у них там качели, бассейн. Зайдя в дом, мы оказались в огромном кабинете, который от пола до потолка уставлен толстыми бухгалтерскими папками — это переписка с фондами. Люди живут в абсолютно огороженном от мира пространстве и получают со всего мира деньги на поддержку тех, кто находится снаружи этой колючей проволоки. Может быть, я не все знаю, но как-то не видно, чтобы там, за проволокой, что-то менялось. А вот внутри жизнь абсолютно другая. И, как правило, Андрей, получается так, что одни умеют работать с потенциальными спонсорами, а другие умеют делать дело. Пересечение таких людей — это большая удача для всех, хотя в жизни реальной оно случается не так часто.
А. М.: Я могу даже назвать одно место, где это пересечение случается очень часто. Эта страна называется Израиль. Люди там умеют делать и то, и другое — и очень хорошо получается. Может быть, у них начать перенимать опыт?
В. М.: Возможно. Но при этом отмечу еще одно обстоятельство: в фондах нероссийских, как правило, на сайте или в публичных документах можно увидеть, в какие сроки подаются заявки, на какие виды деятельности выделяются средства. И ты, не будучи даже специалистом, можешь погуглить все это, подать заявку и прийти к искомому результату. В российских фондах такой прозрачности нет. Я уж не говорю о государственных структурах, потому что, когда гранты на проведение новогодних елок уходят организациям типа «Ночных волков», понятно, что будет, если за этим грантом придет кто-то, кто действительно хочет организовать новогоднюю елку. Это не значит, что все тотально бессмысленно и этот процесс не стоит начинать. Но я вам честно скажу: когда у тебя нет вообще никакого финансирования и ты занимаешься вопросами минимального жизнеобеспечения фестиваля, надо решить, на что тратить свою энергию — на то, чтобы были фильмы и зрители, чтобы был договор с кинотеатром, хотя бы минимальные зарплаты для команды фестиваля… Или перенести эту энергию туда, где результат совсем не очевиден. Энергия-то у тебя одна, ты же не дракон о трех головах. Здесь [в первом случае] я понимаю: если я вложу весь свой потенциал, результат очевиден — будет фестиваль. Да, будет сложно, я буду работать президентом фестиваля, а еще грузчиком и выполнять еще целый ряд вспомогательных работ, но тем не менее мы справимся и результат будет. И я честно скажу: я не верю, что в России могу решать эти вопросы с фондами или даже какими-то состоятельными компаниями. Мы ведь потеряли компании, которые спонсировали фестиваль. Когда нас обвинили в антигосударственной деятельности, они сказали: у нас ведь большие контракты с государством, и мы заинтересованы в продолжении сотрудничества с государством. Поэтому они убрали свои логотипы, кто-то из них продолжает нам неофициально помогать, а кто-то и этого не делает. Я свободных и независимых людей с состоянием выше $100 млн не знаю.
А. М.: Может быть, и не нужны такие люди. Есть и публичные компании, и иностранные.
В. М.: Мы не имеем права привлекать иностранные компании (из-за закона об иностранных агентах. — Forbes)!
А. М.: Иностранные компании имеют российские филиалы, которые могут выступать спонсорами. Иностранные банки, например, все так работают в России. И вообще, у Карла Маркса был Фридрих Энгельс. Это был очень правильный подход. Может быть, такой человек, который отвечает за девелопмент, должен быть и здесь. Это все-таки отдельный бизнес, и он делается не в белых перчатках, конечно.
В. М.: Пожалуй. Не буду спорить о том, в чем не являюсь специалистом.
А. М.: Я тоже. Но я вижу, как это делается и как эти деньги поднимают. Если российскому богатому человеку много говорить о том, как он велик, он дает деньги — это факт известный.
— Неизбежный вопрос из жанра «ваши творческие планы»: что будет дальше с «Артдокфестом» и с вами?
А. М.: Я после этого опыта наконец-то вернусь к своим прямым обязанностям (улыбается), которые несколько отошли на второй план за эту [фестивальную] неделю, и в основном весь в мыслях, конечно, потому что было очень много информации. Я и так смотрю с удовольствием как документальное, так и игровое кино. И действительно был очень сильно — в позитивном смысле — удивлен тому, как и что можно снять, абсолютно удивлен солидарностью зала — давно не помню таких общих реакций на движения сюжета по ходу фильма. И жюри довольно быстро и легко пришло к общему решению, что тоже забавно, потому что мы все очень разные люди, а я так вообще не имею отношения к теме кино.
В. М.: У нас много постоянных партнеров по продолжению деятельности «Артдокфеста» в течение года. Каждое лето мы проводим секцию внутри фестиваля «Зеркало» имени Андрея Тарковского — идет отдельный конкурс, в который включены фильмы и из нашей конкурсной программы, и из внеконкурсной, работает жюри. Очень много предложений по стране с показами отдельными и цикловыми. За пределами страны у нас тоже есть партнеры: и в Лондоне, и в Варшаве. Было бы время, делали бы еще больше программ, а так мы удовлетворяем только пятую часть запросов.
После отказа в государственной поддержке многие полагали, что «Артдокфест» прекратит свое существование. Думаю, так бы и произошло с 99% фестивалей на территории Российской Федерации. Но «Артдокфест», хотя и нуждается в этой поддержке, не зависит от этой поддержки — он зависит в первую очередь от фильмов, которые снимают авторы, и от зрителей, которые нуждаются в этих фильмах. Это замкнутый круг, в котором нет места министерствам или каким-то цензурным органам. Так что фестиваль обречен на существование. В подтверждение скажу, что сегодня, в среду, мы вручим три приза — их делает скульптор Вадим Кириллов, там сложная работа: бронза, стекло, камень. Это последние три приза, которые находятся в архиве дирекции. И сейчас мы заказываем призы еще на пять лет вперед.