В 2008 году Германия имела валовой национальный доход (совокупность всех произведенных товаров и услуг) около €2500 млрд и народный доход (национальный доход за вычетом амортизационных списаний) около €1900 млрд. Из них 65% приходилось на вознаграждение работающих по найму и 35% — на доходы предприятий и личных состояний. Но рост за минувшие десятилетия замедлился, и теперь реальный народный доход на душу населения в объединенной Германии не выше, чем в Западной Германии в 1990 году. Благосостояние в ФРГ, измеренное как реальный народный доход на душу населения, в 1950-е годы росло взрывообразно, в 1960-е росло заметно, в 1970-е и 1980-е подрастало умеренно и все медленнее. Общегерманский уровень благосостояния, измеренный по реальному народному доходу на душу населения, лишь через 20 лет после воссоединения достиг западногерманского уровня 1990 года.
Эти статистические данные хорошо совпадают с конкретным опытом западногерманского населения. Вообще реальные доходы широких слоев за последние 20 лет скорее упали, чем поднялись. Германия все еще богатая страна, но она уже не находится в числе рекордсменов мира. Экономические последствия объединения и постепенно вступающие в действие экономические проявления демографического старения понизили ее место в таблице благосостояний (см. таблицу).
На ВВП оказывают воздействие следующие силы:
• технический прогресс и интенсивность инвестиций;
• развитие производительности труда;
• численность работающих и степень их занятости;
• развитие спроса государства, частных нанимателей и зарубежья.
Расхождение между производительностью труда и расходами на оплату труда, с одной стороны, и народным доходом, с другой стороны, проистекает из различного количества работы. В Швеции, например, число отработанных часов на душу населения на 35% выше, чем в Германии, а среднее вознаграждение работы за час ниже. Еще в 1960 году у 15 «старых» государств Европейского Союза (ЕС-15) общее годовое рабочее время на каждого жителя было на 18% выше американского уровня. В настоящее время ЕС-15 достигает лишь 70–80% от американского уровня.
Лишь там, где больше работают, в большем количестве есть то, что подлежит распределению. В Германии подолгу учатся, пожилые выбывают с рынка труда раньше, это заметно понижает уровень немецкого благосостояния по сравнению со Швейцарией, США или Голландией. Сокращение рабочего времени в последние десятилетия сделало Германию беднее, чем она должна бы быть.
Германия значительно выигрывает за счет квалификации и усердия своих трудовых ресурсов, предпринимательского духа, технологического преимущества своих продуктов и за счет ведущего положения в науке и технике. Но впредь будет куда труднее, ведь другие становятся лучше, а главное — многочисленнее. Эта проблема у нас общая со всем западным миром, однако такую страну, как Германия, — сравнительно небольшую, с убывающим по численности и стареющим населением — такое развитие событий затрагивает особенно чувствительно.
Достигнуть превосходства в мировом масштабе очень трудно. Британский журнал высшей школы Times Higher Education регулярно публикует рейтинги лучших высших учебных заведений мира. В первую тридцатку попадают 14 американских, 7 британских, а также один китайский университет. Лучший немецкий вуз — Технический университет Мюнхена — занимает 55-е место.
Непрерывное сокращение количественного потенциала научно-технической интеллигенции будет продолжаться. То, что рождаемость в Германии между 1965-м и 2009 годом упала наполовину, а к 2050 году сократится вдвое еще раз, означает также, что в Германии сегодня рождается лишь половина талантливых умов поколения, рожденного в 1965 году, а еще через два поколения их родится лишь четверть.
До 2050 года численность населения в Германии упадет на 10%, численность работающих — на 30%, а численность работающих в возрасте 20–50 лет — на 40%. Численность людей пенсионного возраста, напротив, увеличится на 50%. И если сейчас в Германии на одного пенсионера приходится двое работающих, то к 2050 году ожидается соотношение один к одному.
Поэтому в будущем будут предъявляться совсем иные, нежели сегодня, требования к готовности нести материальные жертвы, а также к трудоспособности занятого населения. Эти более высокие запросы будут обращены к людям, которые станут заметно старше: сегодня лишь 25% работающих имеют возраст 50 лет и старше, в 2050 году их будет 35%. Среди инженеров уже сейчас число работающих старше 50 лет больше, чем их коллег моложе 35 лет.
Кому открыта дверь
Многообразие в принципе желательно. Но связанные с этим трения не повышают работоспособность общества. Три страны, лучше всех выдержавшие различные PISA-тесты (программа международной оценки учащихся), — Корея, Япония и Финляндия — имеют очень однородное население и, соответственно, малый приток мигрантов. Четвертая страна, прошедшая это испытание очень хорошо, Канада — классическая страна иммигрантов, которая проводит свою миграционную политику, применяя жесткие ограничения по уровню образования и квалификации.
Соединенные Штаты, самая крупная из миграционных стран, традиционно проходят PISA-тесты на уровне ниже среднего. В последний раз их результаты в части математической компетенции оказались еще ниже, чем у отсталого немецкого Бремена. Вместе с тем США привлекают в свои университеты и исследовательские учреждения лучшие умы мира. Эта своеобразная дихотомия характерна для американского общества: нарастающее скудоумие низов и неоспоримое превосходство в науке и технике, представленное лучшими в мире специалистами, собранными в американских элитных учреждениях.
В Германию высокоодаренные индийцы и китайцы, к сожалению, не стремятся, поскольку здесь они теряют преимущество знания языка. Немецкая миграционная политика последних десятилетий приманивает не отличников учебы чужих народов, а преимущественно сельских жителей из скорее архаичных общин, где они стояли на нижних ступенях социальной — равно как и образовательной — лестницы.
Как все начиналось
После Второй мировой войны четыре зоны оккупации, на которые был поделен остаток Германии, приняли около 14 млн беженцев и изгнанников из областей немецких поселений на востоке и бывших территорий Германии восточнее Одера и Нейсе. Соотечественники быстро интегрировались в бурно растущую экономику, однако с начала 1960-х их уже не хватало, чтобы покрыть всю потребность экономики в рабочей силе. К моменту «прекращения вербовки» в 1973 году их число составляло около 2,6 млн. Уже с конца 1960-х многим гастарбайтерам было позволено забрать к себе семьи. Из 750 000 турок, которые тоже были наняты до 1973 года, большинство остались в Германии и перевезли к себе семьи. Сегодня в Германии живет около 3 млн человек турецкого происхождения. Их доля в рождаемости в два раза выше, чем в населении, и она продолжает увеличиваться. С сегодняшней точки зрения поток гастарбайтеров в 1960-е и 1970-е годы был гигантской ошибкой: рабочие вербовались на производства, которые были умирающими. Это замедлило структурные изменения и на время заслонило тревожную ситуацию с сокращением рождаемости в Германии. Надежный эмпирический и статистический анализ возможного вклада гастарбайтеров и их семей в благосостояние Германии в настоящем или будущем отсутствует. В отношении итальянцев, испанцев и португальцев этот вклад можно считать положительным, поскольку их семьи воссоединялись реже и большинство из них позже вернулись к себе на родину. Для турок и марокканцев была характерна обратная тенденция.
Часто сравнивают мусульманскую иммиграцию в Европу с латиноамериканской иммиграцией в США. Кристофер Колдуэлл (американский журналист, автор книги «Размышления о революции в Европе: иммиграция, ислам и Запад») указывает на то, что здесь есть основополагающие различия: иммигранты из Центральной и Южной Америки говорят на одном из европейских языков, они христианского вероисповедания и разделяют традиционную версию культурных ценностей США. Латиноамериканские иммигранты укрепляют и обогащают культуру Старого Света и цивилизацию США, а не ставят их под сомнение.
Труд и образование
Установлено, что участие мусульманских мигрантов Германии в наемном труде ниже среднего уровня. Если рассматривать только трудоспособных, то среди мусульманских мигрантов на пособие по безработице живет в четыре раза больше людей, чем среди немецкого населения: у мусульманских мигрантов на 100 человек, которые покрывают свои жизненные потребности преимущественно за счет трудовых доходов, приходится 43,6 человека, которые живут главным образом на пособие, а у немецкого населения таких 10,4. Совсем иначе выглядит положение мигрантов из государств Евросоюза. Квота их занятости в 44,2% даже несколько выше, чем у местных немцев. Значит, проблемы экономической интеграции обусловлены не мигрантским статусом как таковым.
Тревогу внушает то, что проблема мусульманских мигрантов, выражающаяся в недостаточном участии в рынке труда и в высокой зависимости от трансфертных выплат, сохраняется и во втором, и в третьем поколениях.
Проблемы культурной интеграции лучше всего привязать количественно к степени профессионального обучения и успехам в школе.
Из живущих в Германии людей с мусульманской миграционной историей 30% вообще не оканчивают школу и лишь 14% имеют аттестат зрелости. Низкие шансы на хорошо оплачиваемую работу, связанные с низкой квалификацией, вызывают вторичный эффект: карьера в качестве получателя трансфертных пособий становится тем привлекательнее, чем меньше шансы на рынке труда. Преобладающие у мусульманских мигрантов большие семьи выигрывают от того, что объем социальных пособий растет вместе с числом членов домохозяйства.
Во Францию въезжали несколькими партиями поляки, евреи, китайцы и вьетнамцы. Они добивались экономического успеха, без проблем интегрировались и постепенно сплавлялись с обществом большинства, не прибегая к государственной помощи. Совсем другие проблемы у Франции с арабскими мигрантами, особенно из Алжира.
К культурным особенностям принадлежит и склонность к насилию, которая особенно отмечается в молодежной среде с мусульманской миграционной историей. Молодые немцы, которые не нападают, а лишь защищаются, считаются слабаками.
Свой мир
Человек предпочитает знакомое и стремится держаться подальше от чужого. Поэтому вполне понятно, что иммигранты в чуждом окружении ищут в первую очередь близости своих земляков, знакомой среды родного языка, своей религии и привычного образа жизни.
Со временем это нивелируется там, где люди сами обеспечивают себе пропитание, ибо для этого приходится выходить вовне, во «враждебную» жизнь и зарабатывать деньги. Существенным условием для этого является знание местного языка. Параллельные общества растворяются тем скорее, чем больше групп мигрантов готовы интегрироваться и чем успешнее они экономически. Поэтому евреи, а также немцы — в отличие, например, от итальянцев — совсем скоро становятся неотличимы от большинства граждан в американском обществе.
Критерий готовности к интеграции — это брачное поведение. Здесь дело обстоит плохо, ибо лишь 3% молодых мужчин и 8% молодых женщин с турецкой миграционной историей вступают в брак с немецкими партнерами (у российских немцев, напротив, таких 67%).
Журналист Некла Келек рассказывает о небольшом северогерманском городке. Там живет около 300 мигрантов, все они являются членами всего лишь двух семей. Тридцать лет назад в городок приехал один курд со своим другом из Восточной Анатолии, и постепенно они перевезли сюда всех своих родственников. Женщины в возрасте от 18 до 35 лет — все импортированные невесты. Ни одна из женщин не говорит дома по-немецки, они практически не знают немецкого языка. За всех приходится говорить одной: «Мы и здесь можем жить так, чтобы не иметь никаких дел с другими. У нас свои собственные представления. Ведь мы здесь имеем все, немцы нам вообще не нужны». И, разумеется, их сыновья потом женятся на мусульманках.
В отличие от итальянцев, испанцев или поляков вряд ли кто из мусульманских мигрантов возвращается на родину. Ведь там оплата труда ниже, чем получаемое здесь пособие по безработице и пособие на детей. Возвращается только часть квалифицированных специалистов, потому что полученная в Германии профессия дает шансы и на старой родине. Результат — негативный отбор внутри мусульманских параллельных обществ. Таким образом, Германия финансирует ту часть мусульманского пролетариата, которая не видит для себя в странах происхождения более привлекательных шансов, чем немецкая социальная помощь.
Страна внутри страны
Голландский писатель Леон де Винтер придерживается точки зрения, что государству всеобщего благоденствия по европейскому образцу никогда не стать страной интеграции. «А Hartz IV (пособие по безработице. — Forbes) на что?» — спрашивают себя мигрантские ученики начальной школы и даже не думают проявлять честолюбие. Первые волны беженцев бедности из стран Африки, Ближнего и Центрального Востока были ошеломлены встречей с Европой. Политика в Норвегии, например, была тогда настолько либеральной, что не имела тюрем для подростков, и поэтому не знала, куда девать разбойные банды юных арабов.
Берлинский район Нойкельн насчитывает 305 000 жителей. Согласно официальным цифрам, 120 000 имеют мигрантское происхождение, из них 60 000 — иностранцы по паспорту. Сюда надо добавить 20 000–30 000 нелегалов. Почти половина жителей Нойкельна имеет миграционную историю.
В Нойкельне ведется бойкая торговля картами больнично-страховой кассы. По одной карте часто обслуживают разных людей, зачастую нелегалов из родных мест мигрантов. Кроме того, в аптеках Нойкельна отмечен странный отпуск медикаментов. Сюда в больших количествах поступают рецепты на бесплатный отпуск часто очень дорогих лекарств, которые затем отправляются в родные деревни мигрантов.
Преступники сеют на улицах Нойкельна страх и ужас. Они составляют лишь 1 промилле населения, но совершают 20% всех преступлений в Берлине. Все, что не карается наказанием, расценивается среди мусульманских мигрантов как слабость. Над условным наказанием они только смеются. Поскольку у них нет буржуазных жизненных целей и живут они за счет пособия и нелегальной работы, их совершенно не волнуют полицейские выписки из их уголовных дел. В далеких от образования мигрантских семьях тюрьма не рассматривается как нечто затрагивающее честь. По тому, как происходит поддержка семьи заключенного, видно, насколько тесен клан.
Вредные подарки
В Турции отсутствует социальная помощь как в Германии, так же обстоит дело и в других мусульманских странах. Кто так или иначе пробился в Германию или другую западноевропейскую страну и получил там легальный статус, тот обеспечил себе доход без работы.
В классических мигрантских странах, таких как США, Канада и Австралия, такого нет. Только после многих лет присутствия в США человек может претендовать на социальную помощь, которая, однако, по сравнению с немецким основным обеспечением крайне скудна и ограничена пятью годами. Тот, кто приезжает в США, легально или нелегально, должен рассчитывать на собственные силы. Тот же, кто приезжает в Германию, уже обеспечен.
Закономерно было бы предположить, что иммигранты в Германии довольны жизнью, а в США недовольны, но дело обстоит как раз наоборот. Иммигрантов в США опрашивали, сколько времени прошло, прежде чем они начали чувствовать себя «комфортабельно» и «полноправными членами общества». 77% опрошенных сказали, что на это ушло менее 5 лет. Лишь 5% иммигрантов ответили, что так и не почувствовали себя дома. В отличие от этого 58% граждан турецкого происхождения в Германии высказались, что чувствуют себя нежеланными.
Объяснение лежит на поверхности: в США едут лишь те, кто в себе уверен. Когда человеку удается интегрироваться в общество своими силами на каком бы то ни было уровне, он испытывает гордость за свои достижения и благодарность обществу, которое предоставило ему шанс. А тот, кто получил что-то даром, испытывает в лучшем случае поверхностную благодарность, а в большинстве случаев никакой. Одаряемый не чувствует, что его уважают и принимают всерьез. Чтобы подкрепить свое эго, он развивает неприязнь по отношению к благодетелю.
США, которые не поддерживают материально своих иммигрантов, получают лучших иммигрантов, которые к тому же быстрее интегрируются. Система извращена. Ни одна из арабских семей, дети которых посещают начальные школы Нойкельна, не получила бы в США ни цента. Поэтому они находятся не там, а в Германии. Индийские программисты, напротив, предпочитают ехать в США. По причине щедрых выплат немецкого социального государства мы производим отрицательный отбор иммигрантов.
Чего мы хотим?
Право каждого государства и соответственно каждого общества — самому решать, кого принимать, а кого нет на свою территорию или в свое общество, и они имеют право следить за тем, чтобы сохранялась культура и соблюдались традиции их страны.
Для меня важно, чтобы Европа сохраняла свою идентичность как западноевропейская земля, а Германия сохраняла себя как страна немецкого языка, будучи европейской страной, объединенной с окружающими ее французами, голландцами, датчанами, поляками и другими, но — с немецкой традицией. Эта Европа наших отчизн секулярна, демократична, и она уважает права человека.
Если уж происходит иммиграция, то мигранты должны либо соответствовать этому профилю, либо приспособиться к нему в ходе интеграции. Я хотел бы, чтобы и мои праправнуки через 100 лет все еще могли жить в Германии, если они этого захотят. Я не хотел бы, чтобы страна моих внуков и правнуков была преимущественно мусульманской, чтобы в ней повсюду говорили по-турецки и по-арабски, женщины носили платки, а ритм дня определялся призывами муэдзина. Если мне захочется все это ощутить, я устрою себе поездку в отпуск на Восток.
Я не хотел бы, чтобы мы стали чужими в собственной стране, даже в отдельных ее регионах. Внушающий страх правый радикализм поощряется не тем, что мы ясно выражаем наши легитимные преференции и выстраиваем по ним свои политические действия, но тем, что позволяем нежелательным явлениям прокрасться в нашу жизнь. В меньших странах, таких как Голландия, Бельгия и Дания, ощущение угрозы уже сильнее, чем в Германии, поэтому там острее дискуссии, строже законы въезда и прочнее стоят на ногах правонационалистические течения.