В последнее время на публику пролился целый дождь аналитики, которая предрекает правящему клану неминуемый крах. Прогнозы различаются только сроками. Одни не оставляют Владимиру Путину и нескольких месяцев, другие осторожно рассуждают о максимум двух-трех годах. Но все сходятся, что до конца своего конституционного срока он не досидит. А если и досидит, оговариваются некоторые, то с другим парламентом, с другим правительством, избранным и назначенным по другим законам. У самого президента, в лучшем для него случае, полномочия будут сильно урезаны и, в совокупности, все это будет означать, что тот властный концепт, который последние двенадцать лет реализовывался в России и который можно охарактеризовать словосочетаниями «вертикаль власти» и «суверенная демократия», не имеет сколько-нибудь позитивной среднесрочной перспективы. По поводу «худшего» случая фантазии авторов нет предела и от степени их радикализма зависит, будет ли это мирная старость патриарха, отлученного от власти, но имеющего гарантии неприкосновенности, либо это будет прилюдное четвертование на Лобном месте без суда и следствия по типу Муаммара Каддафи.
Чего греха таить, и я сам тоже приложил руку к такого рода пророчествам. Относя себя к умеренной партии, я тоже писал (и пишу) о двух-трех годах и тоже не хочу видеть публичного выпускания путинских кишок. Тихий пенсионер Путин вполне соответствует моему уровню кровожадности.
Но все эти прогнозы, при всем их видимом различии, едины в одном: режим деградирует, ребятки всем надоели, их власть базируется только лишь на прямом насилии и манипулировании общественным мнением. Социальная база протеста растет из месяца в месяц, и не за горами тот день, когда даже рядовой омоновец уже двадцать раз подумает, прежде чем ударить дубинкой демонстранта, протестующего против того, что и сам омоновец считает полным дерьмом. А раз так, то налицо объективные предпосылки к краху режима. Собственно, об объективности этих предпосылок и хотелось поговорить подробнее.
Оговорюсь: в моем понимании объективное и субъективное в общественных процессах не так очевидно разделимы, как кажется на первый взгляд. Вполне себе субъективные слухи или проплаченные конкурентами пиар-кампании способны спровоцировать отток вкладов из банков, что в свою очередь может привести к вполне осязаемому и объективному финансовому кризису. Или, как уже было в нашей недавней истории, война двух медиаолигархов с правительством из-за вполне субъективных различий в оценке итогов аукциона по продаже акций «Связьинвеста», привела к правительственному кризису и дефолту финансовых обязательств государства в августе 1998 года. Причем объективность этого дефолта почувствовал каждый гражданин России (да и не только России) на своей шкуре.
Поэтому когда я буду те или иные явления считать объективными, я бы просил относиться к этому снисходительнее и отдавать себе отчет, что к объективным процессам я буду относить не только некоторые материальные процессы, но и некоторые изменения в общественном настроении, которые в ближайшем будущем могут вызвать вполне тектонического масштаба изменения нашего физического существования.
Итак, что пророки «путинского заката» считают объективными его свидетельствами?
Стоит ли полагаться на рейтинги?
Прежде всего, конечно, снижение рейтингов как самого Путина, так и власти в целом. При этом вполне логично используется экстраполяция, и вот уже результат: они предрекают, что рейтинг Путина к осени опустится ниже 40%. Не нужно обладать богатой фантазией, чтобы нарисовать картину краха режима при отсутствии прямого мандата доверия со стороны населения при одновременном же отсутствии формальных признаков легитимности, то есть при отсутствии общественно признанных результатов выборов. Некоторые сторонники той точки зрения, что режим еще крепок и будет крепок очень долго, приводят пример Бориса Ельцина, который правил два срока и при этом во второй половине обоих имел близкие к нулю рейтинги. Так что ж вы поете отходную молитву Путину, у которого рейтинг еще ни разу не опускался ниже 50%, — вопрошают они, — если ваш обожаемый Ельцин правил вполне себе безмятежно, имея (два раза!) на протяжении двух лет всего 5%? На это отвечают: Ельцин имел победу на выборах, которую общество признало достаточно честной, что бы ни говорили постфактум путинские подпевалы, пытаясь набрать очки на проведении аналогии между выборами 1996 года и последними чуровскими парадоксами в области математической статистики. Поэтому реакция на Ельцина была примерно следующая: дедушка, конечно, уже никуда не годится, бухает как сукин сын и вообще на работу не ходит. Но мы сами его избрали и теперь будем его терпеть до следующих выборов, где уж точно его не выберем ни за какие коврижки. И Ельцин это понял, поэтому ушел досрочно и тихо сидел на пенсии.
В случае с Путиным ситуация иная. Здесь значительная часть публики говорит: мы Путина не выбирали, выборы сфальсифицированы. Как его не выбрать в следующий раз, непонятно: ведь следующие выборы он опять подделает. Причем в данном контексте абсолютно не имеет значения, были ли выборы реально сфальсифицированы. Важно, что социология свидетельствует: в случае с выборами 2011–2012 годов это стало общим местом и артикулируется как само собой разумеющаяся практическими всеми слоями населения вещь .
Таким образом, сторонники такого хода мысли выдвигают гипотезу: одновременно низкий текущий рейтинг власти в сочетании с общим мнением о том, что власть выборы сфальсифицировала, дадут некий синергетический эффект, который не могут дать ни один их этих факторов в отдельности. И этот эффект будет заключаться в радикальном неприятии путинского властного концепта.
Выглядит эта гипотеза вполне правдоподобно. Действительно, если правитель имеет сильную поддержку народа, то на такой пустяк, как недопуск конкурентов к эфиру или запрет на участие в выборах некоторых маргинальных кандидатов, равно как и на неучастие любимца публики в теледебатах, никто внимания и не обратит. Но стоит ему потерять эту поддержку, как сразу все это вспоминается, к этому плюсуется чуровская арифметика и беспредел в ТИКах, и на тебе: царь-то ненастоящий! А особенно пугает избирателя его (царя) безальтернативность и несменяемость. Обывателя охватывает ужас: неужели мы опять услышим брежневско-ельцинские маразмы типа «сиськи-масиськи» или «загогулины». В таких условиях, утверждают авторы гипотезы, ельцинские 5% нельзя сравнивать с путинскими 40%. То есть в нашем нынешнем случае дефицит легитимности достигнет критических отметок на более высоких уровнях рейтинга, и события пойдут по негативному для власти сценарию значительно раньше, чем у Ельцина.
Но у этой гипотезы есть и существенные недостатки. Первый – она всего лишь гипотеза. Во-вторых, она строится на экстраполяции. Ваш покорный слуга в декабре прошлого года уже делал экстраполяцию и показывал путинские 40% аккурат к 4 марта, что не могло не радовать злорадствующих путинофобов. Но реальность оказалась богаче. Рейтинг Путина не только не опустился на указанные ему прогнозом проценты, а даже напротив — поднялся на 10%. И пусть теперь говорят, что это была пиррова победа, что она была достигнута за счет апелляции к охлосу и жесткого популизма. Что эта победа дорого обойдется стране и прежде всего тем слоям населения (пенсионеры, бюджетники и т. д.), которые как раз за Путина и голосовали. Все это так. Но справедливости ради признаем, что, во-первых, это была все-таки победа, а во-вторых, если Путину опять повезет и цены на нефть останутся достаточно высокими, то он и в этот раз может проскочить между финансовым крахом и народной ненавистью.
Кстати, если говорить о ценах на нефть как о залоге путинского благополучия, то традиционная модель, разработанная еще Егором Гайдаром, гласит, что, конечно, их можно пытаться прогнозировать, но это настолько «пальцем в небо», что в целях, например, бюджетного планирования проще их поведение считать близким к случайному.
Однако теперь уже я осмелюсь выдвинуть гипотезу, которая не опирается на какое-то тайное знание, а на эмпирику. В двух словах эта гипотеза выглядит так: для того чтобы цены на нефть были высокими, нужно везде, где добывается нефть или рядом с этими регионами, насколько возможно, поддерживать напряженность и нестабильность. Тогда рынки будет лихорадить, и цены на нефть будут держаться высоко. Мне кажется, что российская внешняя политика, которая сейчас воспринимается как неконструктивная, конфронтационная и даже абсурдная, будучи рассмотренной под этим углом зрения, уже перестает быть «странной», а напротив, выглядит хоть и эгоистичной, но вполне прагматичной и соответствующей нашим национальным интересам. Таким образом, нужно признать, что в нынешних условиях гайдаровская модель не вполне адекватна реалиям, и согласиться с тем, что определенные рычаги влияния на нефтяные цены у Путина есть. А значит «кащеево яйцо» находится не где-то далеко, а вполне контролируется им.
Коррупция — главный вопрос антипутинской повестки
Продолжим рассматривать те факторы, которые мы можем считать объективными. Некоторые исследователи указывают, что изменение отношения к власти носит теперь уже более серьезный характер, чем еще полгода назад. В доказательство этого они приводят исследования в фокус-группах, из которых вытекает, что изменения отношения к власти происходят уже и в среде коренного путинского электората. Но я бы не преувеличивал значения таких изменений, поскольку эти изменения основаны на недовольстве прежде всего своим материальным положением, бытовой неустроенностью и пр. и не распространяются на недовольство отсутствием демократии, дефицитом информации или ограничением гражданских свобод. А значит, эти изменения нефундаментальны и не затрагивают базовой конструкции путинского властного концепта. Достаточно сделать некий популистский финансовый маневр, и это недовольство в значительной степени может улетучиться.
Однако у этого недовольства есть одна фундаментальная черта, которая уже никогда не примирит путинский электорат с самим Путиным. Это резко негативное отношение к коррупции. Коррупция есть родовое свойство всех «мягких» диктатур и «ограниченных» демократий. Путину (даже если бы он вдруг этого искренне захотел) никогда ее не уничтожить, поскольку с уничтожением коррупции он уничтожит саму систему власти и стимулов к подчинению всех эшелонов пресловутой «вертикали». То есть по аналогии с организмом наркомана можно сказать, что коррупция уже включилась в государственный «обмен веществ» и устранение ее приведет в риску краха самого государства.
Приведу одну историческую аналогию. Когда Брежнев пришел к власти (1964 год), его приход был воспринят в целом достаточно позитивно. Несмотря на завершение хрущевской оттепели (ввод войск в Чехословакию в 1968 году, преследование Солженицына и других инакомыслящих), которое вызвало жесткое неприятие лишь у части демократически настроенной интеллектуальной элиты, Брежнев воспринимался «простым народом» как некий гарант стабильности (после хрущевских расстрелов в Новочеркасске, ликвидации министерств, обрезаний приусадебных участков, кукурузы, «пидарасов» и т. д.) и даже как прогрессист-рыночник (косыгинские реформы). Более того, Брежнев реально был достаточно здравомыслящим человеком и понимал всю глупость и бесперспективность «жесткого» сталинского варианта социализма. Он, наконец, вернул крестьянам приусадебные участки, дал горожанам построить «шестисоточные» дачи, развернул масштабное кооперативное строительство жилья и построил Волжский автозавод, чем на два десятилетия обеспечил людям вполне мелкобуржуазный идеал: кооперативная квартира, «жигули» и дача. То есть он вернул основной массе населения соразмерный обычному человеку масштаб жизненных задач и заслужил тем самым его любовь и благодарность.
Но он пошел дальше: он начал масштабную разрядку международной напряженности, подписал договор об ограничении стратегических вооружений и Заключительный акт Хельсинского совещания, что открыло возможность для массовой эмиграции евреев в Израиль и (де-факто) в США.
Однако через двенадцать лет после прихода к власти, к 1976 году, несмотря на эти объективные заслуги, он постепенно превратился в объект насмешек и тихой ненависти. Как это ни печально, он попросту надоел. С этим ничего нельзя поделать. Таково устройство народной любви: она непостоянна. Ее, конечно, можно реанимировать медийно-пропагандистскими инъекциями, но это будет ненадолго, будет выглядеть дико и сменится приливом еще большей ненависти. У меня даже есть ощущение, что 12 лет — это некая магическая цифра, обозначающая максимальный срок народной любви. После этого отрезка времени властителю нужно делать выбор: либо уходить в хрущевско-ельцинском стиле, либо, преодолевая нарастающую народную ненависть, продолжать править, опираясь на прямое насилие и жесткий пропагандистский прессинг. (Судя по всему, Путин этот выбор сделал.)
Так вот брежневская властная модель в конечном итоге просуществовала еще девять лет после смерти ее создателя и развалилась только с крахом СССР. И на протяжении всего этого периода ничего не вызывало такого всплеска ненависти именно так называемого «простого народа», как пресловутая коррупция. Теперь, задним числом мы понимаем, что масштаб коррупции в те наивные времена был несравним с нынешним, но факт остается фактом: именно коррупция (а скорее даже только лишь разговоры о ней) отвратила основные массы народа от советской властной верхушки, что и привело к таким печальным для нее последствиям.
Собственно, вся политическая карьера раннего Ельцина строилась на декларировании борьбы с коррупцией. На этом пути он не гнушался прибегнуть к самому грубому популизму типа езды в троллейбусе, что в конечном итоге и вознесло его на вершину власти. Те, кто помнит эти его «подвиги», наверняка помнят, что он был не так стоек в приверженности демократии, как непреклонен в пресловутой «борьбе с привилегиями». То, что став президентом, он все быстренько поменял, теперь уже не имеет значения — победителей не судят.
Таким образом, про коррупцию можно сказать, что этот объективный недостаток путинского метода управления страной его и похоронит, поскольку именно коррупция приведет его к потере своего коренного электората. Не материальные трудности, которые можно списать на врагов за рубежом и олигархов внутри страны, не зажим гражданских свобод, который волнует только столичных «маргиналов», а именно коррупция, которая (и так не маленькая) приобретает в народной молве все более фантасмагорические масштабы, именно она является объективным основанием для прогнозов о «закате Путина».
Мускулы не помогут
Итак, что остается в сухом остатке? Остается довольно парадоксальный вывод: все так называемые объективные данные, как-то: рейтинги, фокус-группы и т. д. — не имеют особого значения. Они, во-первых, могут быть интерпретированы с точностью до наоборот, а во-вторых, достаточно пластичны и управляемы, прежде всего, самим объектом, который они измеряют. Прогнозирование на основании рейтингов малопродуктивно и не дает сколько-нибудь операбельных результатов.
Напротив, казалось бы, вполне субъективные, малоизмеримые и вербальные вещи, такие как недовольство коррупцией и «усталость» народа от вождя, являются вполне объективными и эмпирически проверенными признаками приближающегося краха той властной модели, которая вызывает такие чувства у людей.
Или, если быть уже совсем точным, то второе определяет первое и является действительно объективным фактором. А все измерители — это лишь не очень точные инструменты для замера этого сдвига в народных настроениях.
Путин может влиять на нефтяные цены, может гарцевать на лихом скакуне, может закручивать гайки и пугать офисных хомячков. Но он не может ничего изменить в коррупции и не может вернуть то, что постепенно уходит, — любовь народа.
Кстати, последний пакет путинских законов (об НКО, демонстрациях, клевете и т. д.) помимо страха перед реальной оппозицией (чего не наблюдалось раньше) еще и свидетельствует о том, что власть пытается победить этот страх, как незадачливый любовник пытается вернуть расположение остывшей к нему пассии демонстрацией мускулов. Но все усилия тщетны: она уже увидела этот страх и никакие мускулы ее не обманут. Она уходит и никогда уже не вернется. Во всяком случае, я не припомню в мировой истории ни одного случая, когда народную любовь можно было вернуть. Особенно когда ты правил 12 лет и тебе уже за шестьдесят…