Читайте предыдущие колонки из серии «Политический текст» про Путина, Прохорова, Алексея Навального
Для Дмитрия Медведева всегда была характерна нулевая степень риторики, и, пожалуй, он останется в российской истории как оратор, чью речь индивидуализировали только недостатки.
В самом начале своей публичной карьеры Дмитрий Медведев страдал многословием, злоупотреблял жаргонными словечками, позаимствованными у разных профессиональных и социальных групп. Это звучало не как «установление контакта», но как заискивание перед аудиторией, чего стоило одно только «гуманитарии не должны курить бамбук» на встрече с молодыми учеными. Потом долгое время его речь носила болезненно-агрессивный характер, самые показательные эпизоды связаны с абхазским конфликтом 2008 года, и даже статья 2009 года «Россия, вперед!», рисовавшая совершенную инновационно-модернизационную утопию, была наполнена агрессией:
«Нашей работе будут пытаться мешать. Влиятельные группы продажных чиновников и ничего не предпринимающих «предпринимателей».
«Не всех устраивают темпы нашего движения в этом направлении. Говорят о необходимости форсированного изменения политической системы. А иногда и том, чтобы вернуться в «демократические» девяностые».
Нынешняя речь Дмитрия Медведева выглядит сдержанной и уравновешенной. В последние дни своего президентства, надо отдать ему должное, он расслабился, перестал путаться в синтаксисе и почти не злоупотребляет сомнительными шутками. Что не прибавляет его речи экспрессии и таланта. Скольжение смысла, обтекаемые формулировки, отсутствие четкой позиции, склонность к банальностям. Последняя раньше пряталась за напряженной внутренней формой самой речи. Теперь слова гладко льются из уст Дмитрия Анатольевича, доставляя ему заметное удовольствие, но другой ценностью не обладают. Медведеву так и не дались образные средства. В его спонтанной речи нет никаких метафор, сравнений, прочих риторических фигур, это еще один признак плоскости, одномерности содержания. Конструкция «страна упрется в коллапс» — это узнаваемый дефект, но не риторический прием.
Медведевское «у нас с вами абсолютно политический разговор получается» резонирует с путинским раздраженным декабрьским «вы достали меня уже этими выборами». Он оценивает политическую жизнь и политические конструкции как «сложные», называет политическую целесообразность «тонкой вещью», когда речь идет о нем самом, но применительно, например, к Алексею Навальному четко противопоставляет политическое и искреннее.
Меж тем публичные выступления самого Медведева всегда были игрой в политическую риторику с заметным дистанцированием от произносимых слов. Последнее интервью еще раз подтвердило: он обладает уникальным умением не погружаться в предмет, обходиться констатацией какого-то очевидного тезиса, переходом на частности или обобщенным «это хорошо/это плохо» и заклинанием «мы должны».
«Чем больше в сети фактов коррупционных проступков, тем лучше для дела борьбы с коррупцией, потому что, что бы там ни говорили, власть на самом разном уровне вынуждена на это реагировать, даже если ей это не нравится. И на факты о закупках, и на факты о коррупционном поведении каких-либо тех или иных лиц. Поэтому в принципе это хорошо. Но борьбу с коррупцией должно вести государство, так во всём мире. А мы, как граждане, должны государству в этом способствовать».
Рассуждая о ЕГЭ, сослался на мнение своего сына Ильи, как будто бы больше никто никогда не возражал против единого госэкзамена. Отвечая на вопрос о смене времени, неожиданно поинтересовался личным опытом Пивоварова — «вот вам как удобнее?», потом заявил, что более 50% населения были против летнего времени. Отменили меж тем возврат к зимнему времени, а вовсе не переход на летнее, и, как сейчас кажется, из-за какой-то такой же то ли оговорки, то ли нежелания вникать в суть проблемы.
О реформе МВД Медведев вдруг заговорил словами критиков:
«Структура носит частично новое название, но люди-то там прежние работают».
Есть такой прием в риторике — включить в свою речь довод гипотетического оппонента и с успехом его разбить. Медведев этот прием упрощает: он даже не пытается разбивать эти аргументы, просто включая их в свою речь и выдавая за собственное рассуждение. Оппоненту остается только недоумевать, выслушивая собственные контраргументы из уст собеседника, с которым теперь уже и не поспоришь.
Почти контролируемое раздражение уходящего президента все еще вызывают Саакашвили, Прибалтика, Кудрин — и журналистские словечки. К последним было причислено и обозначение «тандем», придуманное политтехнологами ровнехонько для того, чтобы широкие народные массы приняли Медведева как своего. Журналистами Медведев явно недоволен, несколько раз они удостаиваются аккуратного пинка, в первую очередь за категоричность и навешивание ярлыков. Он придирается к своим же формулировкам: отрекся от термина «большое правительство», предпочтя заменить его открытым правительством. Поразительная привязанность к букве, но не к сути.
Его, видимо, интересуют юридические тонкости, и именно на них он останавливается наиболее подробно: «Президент не может выйти за рамки Конституции». С удовольствием поправляет журналистов, произносящих аббревиатуру ЗАО, мол, нету больше такой организационной формы. Это, конечно, важный итог четырехлетнего президентства, о котором нельзя не сказать в прямом эфире.
Кстати, о букве: никто не заметил смешную оговорку. «Чтобы не было сомнений, что власть кого-то обманула», — сказал Медведев о новых технологиях выборов и представления результатов этих выборов. В официальной стенограмме «сомнения» исправили на «подозрения».
Многие вопросы тележурналистов Медведев встречал смехом, веселее всего оказался вопрос о свободе и либеральной лексике, о возможности помиловать Ходорковского и Лебедева без их прошения о помиловании, вопрос о политическом самоубийстве. Смех — реакция на несовпадение реальности и ожиданий человека от нее. Судя по всему, ожидания Медведева сильнее всего не совпадают с реальностью именно тогда, когда речь идет о свободе и политике.
В недавнем выступлении на заседании Госсовета Медведев вновь преподнес трюизм «Свобода лучше, чем несвобода» как свое политическое кредо. Но еще в 2011 году, кстати, кредо (заявленное именно как кредо) звучало так:
«Никакая стагнация, никакой застой просто недопустим, какими бы красивыми словами это ни сопровождалось — мы должны двигаться вперед, двигаться уверенно, может быть, постепенно в каких-то вопросах, но неуклонно».
Конечно, Медведев постфактум во вчерашнем интервью защитил себя от подобных придирок, сказав, что у него «никогда не было застывшей позиции», но все-таки политическое кредо вроде бы не должно меняться каждый год.
Определение ключевого понятия свободы и ее критериев тоже колеблется с довольно приличной амплитудой. Свобода — это ключевой концепт русской культуры, о котором написано не одно философские и лингвистическое исследование, но Медведев, похоже, имеет в виду liberty западноевропейского образца, которая принципиально отличается от русской свободы.
«Речь идет о свободе во всех ее проявлениях: о личной свободе, об экономической свободе, наконец, о свободе самовыражения. Считаю достижение гармонии между свободой и правопорядком самым важным на данном этапе». (21 февраля 2008 года)
«Судить о свободе общества можно исключительно по тому, насколько каждый человек не только вправе, но и реально может делать все, что не выходит за рамки закона, уважая свободу окружающих его людей». (24 апреля 2012)
«Свобода — это такое уникальное чувство, которое каждый человек понимает по-своему. Знаете, конечно, в свободе всегда есть и часть чего-то объективного, но вообще-то это наши ощущения». (26 апреля 2012)
При этом в 2008 году Медведев ссылался на Екатерину Вторую, а теперь — на Жуковского. Опыт современности игнорирует, предпочитая поверхностное цитирование китайских мудрецов, модное в определенных кругах. Конфуций, Лао Цзы, что-то такое из сборника афоризмов.
В выступлении на Госсовете Медведев подкрепляет свой тезис о необходимой каждому свободе рассуждениями о национальном менталитете. В интервью телеканалам тот же национальный менталитет становится оправданием трудностей борьбы с коррупцией.
В сочетании с рефреном «Мы — большая страна» упоминание менталитета звучит как внешняя, удаленная точка зрения, и слово «мы» не должно вводить нас в заблуждение. Так говорят только о чужой и чуждой стране.